Будут жить!

Я подошла к одному из самых горьких, самых печальных мест своих воспоминаний. Хватит ли мне слов?

* * *

Есть поблизости от Новой Водолаги хутор Кисловский. С рассвета 9 сентября дивизия начала бой и к полудню захватила этот мощный опорный пункт обороны гитлеровцев. Враг упорно контратаковал: из Нововодолажского леса вышли танки, за ними бежали по кукурузному полю пехотинцы...

Во время одной из атак фашистским автоматчикам удалось пробиться к НП 2-го дивизиона. Пришлось капитану Михайловскому вместе с телефонистками, радистом и Ковышевым браться за автоматы, чтобы уничтожить врагов. В другой раз Михайловский вынужден был отдать приказ командиру 5-й батареи лейтенанту И. А. Виноградову выдвигать орудия на открытые огневые, чтобы отразить атаку 15 танков.

Подбив в общей сложности пять танков, батарея атаку отразила, но потери, конечно, понесла. В числе погибших оказался командир огневого взвода гвардии младший лейтенант Анатолий Костин.

...Выпускник Тбилисского артиллерийского училища, Толя прибыл в артполк после Сталинграда, боевое крещение получил на Северском Донце, зарекомендовал себя исполнительным, смелым офицером. Совсем еще молоденький, смуглый, с живыми черными глазами, он походил на веселого цыганенка.

В разгар боя у хутора Кисловского Толя увидел, что расчет одного орудия уничтожен. Вместе с гвардии сержантом Г. С. Кудрявцевым бросился он к замолчавшему орудию. И понеслись в сторону танков снаряд за снарядом. Есть попадание! Еще одно!

Разорвавшийся рядом снаряд бросил младшего лейтенанта на землю: ранение в грудь и контузия. Но, очнувшись и получив помощь санинструктора, Костин поднялся и еще два часа оставался на огневой, продолжая командовать. А после боя увидели - младший лейтенант упал, лежит неподвижно, изо рта течет пенистая кровь.

- Отвоевался ваш командир, - сказала санинструктор бойцам батареи. Вряд ли до медсанбата дотянет!

Костина, конечно, отправили в тыл, но было ясно, что человек не выживет...

А 10 сентября, находясь в 3-м дивизионе капитана Тимченко, я вдруг услышала, что меня зовут. Взволнованный Тимченко произнес только два слова:

- Савченко!.. Скорей!!!

Мы с Таней Коневой бежали на наблюдательный пункт 1-го дивизиона, не разбирая дороги, не думая об опасности для нас самих.

Сначала увидели Риту Максимюкову, сидящую на земле в окружении нескольких солдат и офицеров. Раздвинула людей. Рита даже головы не подняла, только приложила к глазам комок марли, и я впервые услышала, как всхлипывает военфельдшер. Перед Ритой лежало тело Николая Ивановича Савченко. Чуть поодаль, поддерживаемая бойцом, сидела с закрытыми глазами, дергая головой и плечами, телефонистка Назаренко...

Один из разведчиков, ефрейтор В. И. Гуляев, рассказал: Николай Иванович с телефонистками и разведчиками побежал в разгар боя на передовой НП. В ожидании нашей атаки фашисты нервничали, вели шквальный орудийно-минометный огонь. Савченко бросился в неглубокий окопчик, телефонистки нырнули в соседний, разведчики - в окоп подальше. И вдруг взрыв! Снаряд угодил точно в окоп телефонисток.

Разведчики - еще дым не развеялся - бросились к командиру. Савченко сидел в углу осыпавшегося окопа целый и, казалось, невредимый. Только голову опустил на грудь, словно заснул. А из носу - темно-красные струйки. Поблизости - останки Прасковьи Кулешовой и тяжело контуженная, не узнающая людей Ефросинья Назаренко.

Я опустилась на колени, пытаясь нащупать у Савченко пульс. На что надеялась? На чудо? Нет, не верила я в чудеса: просто не могла смириться с очевидным, принять непринимаемое. Вот так и Николай Иванович не мог принять гибель Архангельского...

- Товарищ гвардии капитан... Товарищ гвардии капитан... - всхлипывая, причитала Рита.

А мне увиделось: сталинградская степь, шары перекати-поля, фашистские листовки, маскировочные сети, окликающий меня из окопа улыбчивый крепыш лейтенант с биноклем на груди. Он еще сказал тогда: "Своих не узнаете? Защищай вас после этого!"

Закрыв глаза командиру дивизиона, встала с колен, чтобы перейти к Назаренко, сделать ей укол и эвакуировать в медсанбат. Стоявшие вокруг солдаты и офицеры, правильно поняв меня, начали стаскивать пилотки и фуражки. Тело командира подняли и понесли на плащ-палатке в тыл.

Гибель Н. И. Савченко, героя боев под Абганеровом, под Сталинградом и Шебекином, потрясла ветеранов дивизии. Не гак много и оставалось нас, пришедших в подразделения и части тогдашней 29-й стрелковой дивизии еще в Акмолинске. Все знали друг друга, а уж Савченко знали особенно хорошо. Чего стоил один былинный бой савченковской батареи с фашистскими банками и самолетами у реки Червленой!

Вспомнилось: Савченко и Архангельский хотели "дойти до конца". Но дойти, не прячась за чужие спины. И я подумала: если повезет, если хоть кто-то из ветеранов "дойдет до конца", то дойдут с ними и Архангельский, и Савченко, и все, кто шел честно.

Николая Ивановича хоронили в центре Мерефы. На траурный митинг прибыли представители всех частей и подразделений дивизии. Выступая, офицеры и солдаты клялись бить врага так, как бил Савченко, клялись отомстить за смерть боевого друга. Поднявшийся на трибуну командир 2-й батареи А. З. Киселев - он только-только возвратился из госпиталя - ничего не мог сказать. Содрав пилотку, вытер слезы, махнул рукой и сошел вниз.

Грянули орудия артполка, отдавая последний салют. Долго, долго катилось его эхо...

* * *

Сопротивление врага ослабевало: под ударами советских войск он откатывался к Днепру.

Освобожденные хутора и деревни... До сих пор кажутся кошмаром, а не явью пепелища с обгорелыми печными трубами, уложенные вдоль дорог - то на веселой травке, то в канавах - трупы разутых стариков, старух и женщин, закоченевшие тельца младенцев... Горло перехватывало. Руки тяжелели, от злобы. А фашистская сволочь еще и недобитков своих в нашем тылу оставляла!

* * *

Помню, вошли в Берестовеньки. Село уцелело: гитлеровцы были захвачены врасплох, удрали, не успев спалить хаты, перебить жителей. Беленые стены, черепичные и соломенные крыши светились под солнцем среди зелени садов, радовали глаз.

Мне что-то понадобилось от начальника штаба полка капитана Чередниченко. Я подошла к штабной машине, остановившейся посреди деревенской улицы, но Чередниченко и шофер отлучились, возле "газика" стоял один только старший лейтенант И. С. Самусев, помощник Чередниченко. Высоченный, худощавый офицер, весельчак и любитель поговорить, к тому же мой земляк - белорус.

Сказав, что Чередниченко вот-вот вернется, Самусев заговорил о красоте здешних мест и, конечно, начал вспоминать Белоруссию: глухариные оршанские болота, двинских судаков и лещей, неманские сосняки и ягодники. Советские войска в Белоруссии, вели наступление, находились вблизи города, где остались родители Самусева. И он надеялся, что старики живы, что скоро сможет написать им...

Раздался одиночный выстрел. Самусев замолчал. В светлых глазах его читался мучительно-недоуменный вопрос: что произошло? Затем лицо старшего лейтенанта, побелев, исказилось гримасой боли, и он как подкошенный рухнул к автомобильным скатам.

Я бросилась к земляку. Тот был мертв: пуля прошла через голову навылет.

Сбежались солдаты и офицеры, слышавшие выстрел и мой призыв о помощи, бросились в ближние сады, на ближние огороды... Никого. Еще раз прочесали все, осмотрели хаты, подполы, погреба. Никого! Подлец успел скрыться. Оставалось лишь надеяться, что рано или поздно, а найдут его петля или пуля.

Тело Самусева предали земле неподалеку от шоссе, рядом с местом, где был убит. Сделали три залпа из пистолетов, автоматов, постояли несколько минут, сняв пилотки, и разошлись по машинам: задерживаться артиллерийский полк не мог.

Продолжалось наступление, продолжались и трудности, возникшие у медицинского персонала строевых частей в связи с быстрым продвижением войск. По-прежнему не хватало транспорта для эвакуации раненых в медсанбат, и сейчас его нехватка ощущалась особенно остро.