Прямой наводкой по врагу

В июле из-за конфликта с командиром полка я оказался в резерве артполка. С командой из пятерых солдат меня направили на небольшой безлюдный хутор собирать свежие овощи для полковой столовой. Один раз в сутки из полка прибывала повозка с хлебом, солью, сахаром, жиром, чаем и куревом, а мы доверху загружали ее картофелем и разнообразной витаминной продукцией местных огородов. Удобно разместившись в небольшом домике, мы жили как в раю.

На второй день нашей командировки, когда мы садились к столу, отведать свежеприготовленный обед, неожиданно увидели, что к дому приблизилась стройная женщина. Мгновенно забыв об аппетитной еде, мы вышли навстречу. Это была прекрасно сложенная темно-рыжая немецкая девушка лет восемнадцати. На ее лице было множество прыщей. Девушка, ее звали Анни, рассказала, что она и две престарелые «фрау» живут в доме на противоположном краю хутора, и спросила, не могут ли русские отдавать им остатки своей пищи, так как женщины голодают. Когда я перевел солдатам эту просьбу и сказал, что, пожалуй, сможем выделить им по небольшой порции, ни один не возразил. Анни ушла, а через несколько минут они втроем уже стояли с мисочками в руках у нашего порога.

В течение нескольких дней, пока мы находились на хуторе, эта троица регулярно, дважды в день посещала нас, получая по куску хлеба и тарелке супа. Когда эти визиты стали надоедать, я спросил, почему бы им не готовить еду самостоятельно: вокруг масса бесхозных огородов, а отсутствие печеного хлеба можно восполнить кашами из зерен неубранной ржи. Выслушав мой совет, старушки отрицательно закачали головами. «Что вы, как можно? Ведь все это — не наше», — сказала старшая из них.

На второй или третий день нашего знакомства с немками вид лица Анни уже не вызывал такого отвращения, как в первый момент, и я решился спросить, чем она больна. Девушка глубоко вздохнула и поведала ужасную историю.

Дом Анни находился недалеко от этих мест. Когда стало известно, что приближаются советские войска, она, как почти все соседи, собрал а в сумку нехитрые пожитки и отправилась в Пиллау, чтобы эвакуироваться морем. Преодолеть пешком тридцать километров не составляло проблемы для сельской девушки, но в самом начале пути она оступилась и болезненно подвернула ногу. Дальше пришлось ковылять, опираясь на палку, и Анни опоздала: в нескольких сотнях метров от причала ее нагнали русские и приказали возвращаться домой. Обратный путь продолжался целую неделю, в течение которой, как она рассказала, с ней переспало около девяноста солдат. «Я лишь недавно начала ходить, первые недели лежала с высокой температурой. Спасибо приютившим меня старушкам, они так заботились обо мне» — так закончила Анни свой печальный рассказ...

Последними немцами, встречи с которыми возвращали мои мысли к годам войны, были многочисленные пленные, работавшие в Киеве на восстановлении варварски разрушенных зданий. Многие десятки недавних вояк в течение двух лет восстанавливали корпуса Киевского политехнического института, где с февраля 1946 года я продолжал прерванную войной учебу. Немцы, худые и замызганные, работали под конвоем. Труд их был нелегок, лица невеселые. Но ни капли сочувствия не возникало в моей душе. «Поделом вам, — мысленно говорил я им. — Зачем приходили на чужую землю? Зачем убивали наших людей, разрушали и жгли города и села? Пусть о вашей судьбе помнят немцы будущих поколений, а моего сочувствия вам не будет».

Глава 19. Очень полезные трофеи

В ходе успешных наступлений в 1944–1945 гг. наши подразделения довольно часто обнаруживали брошенные отступающим противником склады боеприпасов и военного имущества (горюче-смазочные материалы, запасные части, технический спирт, различное продовольствие и даже алкогольные напитки — спирт, вино и др.). Естественно, бойцы передовых частей, первыми обнаруживавшие трофейное добро, без разбору подхватывали и пускали в дело все казавшееся пригодным для еды и питья. Вскоре стали приходить слухи о жертвах неосторожного потребления этого рода добычи, а именно о групповых отравлениях трофейным спиртом иногда со смертельным исходом или с потерей зрения. Такие трагедии происходили в разных соединениях, на разных фронтах. Вслед за слухами появились публикации в фронтовых газетах, предупреждавшие о том, что «коварный враг» умышленно отравляет оставляемое им продовольствие и спиртосодержащие растворы. Были изданы приказы, возлагавшие ответственность за последствия подобных инцидентов на командиров подразделений. Страх смерти, слепоты или серьезного дисциплинарного наказания умерил аппетиты самых алчущих и сдерживал остальных от неосмотрительного потребления «трофеев». Теперь все стали бдительными, очень осторожными. Любопытная история, напоминающая о настроениях этого периода, произошла и в нашей батарее.

Как Волынкин разгадал секрет трофейного «вещества»

Была середина осени 1944 года. После нашего прорыва у Шяуляя дивизию отвели на короткий отдых во второй эшелон. Наш полк расположился в лесу, весь личный состав жил в землянках. В первый же день отдыха помстаршины батареи Алексей Немухин попросил меня взглянуть на непонятную находку нашего пожилого ездового Волынкина. Накануне, проезжая на своей повозке со снарядами мимо помещения, в котором по всем признакам когда-то размещался склад немецкого военного имущества, Волынкин обнаружил брошенный немцами и не подобранный солдатами передовых частей небольшой, литров около ста, металлический бочонок с загадочным веществом, жирным на ощупь и без запаха. На всякий случай Волынкин взгромоздил бочонок на повозку и привез находку в расположение батареи. Немухин извлек из бочонка и показал мне небольшую порцию белого вещества, напоминавшего не то технический вазелин, не то топленое коровье масло. Очень слабый запах, исходивший от «вещества», показался мне каким-то «минеральным». Алексей поинтересовался, не сгодится ли находка для смазки личного оружия или пушек, но я, поосторожничав (а вдруг в «веществе» содержится какая-нибудь кислотная примесь или другая гадость), отверг эту идею.

Часа через два улыбающийся Немухин вошел в землянку, где жили я и командир второго огневого взвода Иван Камчатный. Алексей установил на выступ в стене землянки банку из-под консервов, до половины наполненную «веществом», достал из кармана кусочек шпагата длиной с палец, окунул его в «вещество», затем продел сквозь отверстие в стреляной гильзе от винтовочного патрона и установил так, что наружу торчал только хвостик наподобие фитиля. Как только Алексей поднес к фитильку горящую спичку, землянка осветилась ровным ярким пламенем. Ни запаха гари, ни следов копоти! Это был настоящий подарок. Теперь можно было читать и писать даже ночью. Последующие дни были дождливыми, и во всех землянках нашей батареи «плошки имени Немухина» светили днем и ночью, благо «вещества» хватило бы на целый год. Однако где-то на третий или четвертый день открылось нечто неожиданное.

В этот день, впрочем дело было незадолго до заката, в нашей землянке появился хитро улыбающийся добытчик «вещества» Волынкин. В руке он держал накрытый чистой тряпкой котелок. «Принес вам отведать по парочке тепленьких оладушков», — объявил он, снимая тряпку, и протянул котелок Ивану и мне. Теплые и очень жирные оладьи оказались на редкость вкусными, и мы вопросительно посмотрели на Волынкина. «Теперь настоящая польза от моего трофея будет, а то Немухин его на плошки пустил. Таким добром людей кормить надо, а не освещение делать!» — с оттенком обиды заявил Волынкин. Он признался, что с самого начала чуял, что «вещество» съедобно. Однако, наслушавшись историй о множестве «трофейных отравлений», пару дней мужественно терпел. А вчера, помня, что двум смертям не бывать, поддался соблазну. Правда, для верности испытание решил провести на себе одном. «Утром встал — живой! Тут я все Шурке-повару и рассказал. А после обеда мы вдвоем оладушков нажарили, сами от пуза поели, потом комбата угостили, теперь и вас попотчевали».