Джон Леннон навсегда

Тот ответил встречным иском.

Йоко напоминала о себе ежедневно. В иные дни она по три раза звонила из Нью-Йорка. Иногда она говорила действительно о важных вещах, но чаще всего — о пустяках. Расчет ее был прост и эффективен: все время давать Джону почувствовать, что он не так уж и свободен, как, возможно, полагал.

Великий Битл ударился во все тяжкие и опять замелькал в заголовках бульварных газеток.

Пьяный вывалился однажды ночью из автомобиля.

Чуть ли не каждый вечер напивался с девочками и употреблял наркотики.

После одной попойки впал в буйство и разбил мебель в своем доме. С трудом друзья обуздали его и, связав по рукам и ногам, уложили в постель.

Нередко доставалось и Мэй Пэнг, когда Джон заявлялся домой подшофе.

Ночами его носило по барам и разным заведениям, где спиртное лилось рекой. То и дело Леннон попадал в истории, словно специально придуманные для скандальных газетных заголовков.

Он полностью потерял контроль над собой.

Позднее в одном интервью он так говорил об этом:

«Когда я, надравшись, или еще по какой-то причине хотел уйти, всегда вокруг находились друзья, которые все больше наливали мне этой смертельной мерзости. Впрочем, это вовсе не значит, что я хочу обвинить кого-то другого…»

Вышедший из берегов приличия разгул имел свои причины. Полная потеря ориентации была результатом его пессимизма и разочарования. Осознание того, что увлечение политическими акциями конца шестидесятых — начала семидесятых годов ничего не поколебало в этом мире, уничтожило все его прежние иллюзии. Близость к Йоко, буквально сковавшая его на несколько лет, сделала слишком заманчивой свободу, которой он теперь наслаждался всеми фибрами своего существа. Умный человек, он прекрасно понимал, что и эта свобода — фикция. В его жизни не осталось ничего из того, что развивало его творческий потенциал в прошлом. Началось саморазрушение.

Неожиданно на горизонте появилась Синтия, которая сообщила бывшему мужу о намерении посетить его в Лос-Анджелесе вместе с сыном Джулианом. Узнав об этом от самого Джона, Йоко запаниковала. До сих пор она рассчитывала на повседневный контроль с помощью Пэнг. А тут появляется бывшая жена, да еще с ребенком! Конечно, она постарается вернуть себе мужа-миллионера! Над планами предприимчивой японки нависла реальная угроза, но она была не из тех, кто всё пускает на самотёк.

Пока Синтия с Джулианом были в Лос-Анджелесе, Йоко развернула кампанию, сделав ставку на откровенный психотеррор. Число ее ежедневных телефонных звонков возросло до пятнадцати. Абсолютный рекорд был поставлен в один из дней — двадцать четыре звонка! Телефонный счет за этот месяц перевалил за 3.000 долларов.

Оказавшись под таким давлением, Джон в первые дни встречи с сыном не был вполне самим собой — его терзали неуверенность и страх. О том, что было на душе у Мэй Пэнг, можно только догадываться.

И все же встреча Джона и Джулиана, несмотря на первые трудности, протекала затем вполне гармонично.

Синтия в общении с бывшим супругом не претендовала ни на что, кроме деловых отношений, что порядком удивило Джона, ожидавшего упреков и скандалов. Из ее поведения Джон заключил, что Синтия по-прежнему, вопреки всему, любит его.

Но даже в этот период Леннону не удалось овладеть собой. 13 марта дошло до скандальной выходки в ночном клубе «Трубадур» (3ападный Голливуд), которая немедленно была расписана газетчиками.

Что же произошло?

Перед походом в «Трубадур», где Джон хотел послушать певицу Энн Пиблс, он с приятелем поужинал в другом заведении. Перед едой в ход пошли брэнди и водка. Вскоре Джон перестал быть хозяином своего разума, однако от намерения идти в «Трубадур» не отказался.

Там все поехало по прежней колее. На высоких тонах он возмущался, что обслуга, как ему показалось, проявляет недостаточно внимания к его персоне.

Когда Энн Пиблс начала петь, Джон через весь зал стал орать ей разные скабрезности. Кто-то из публики возмутился, кто-то посчитал это весьма забавным, особенно когда в дебошире узнали Джона Леннона. Итог был плачевен: как последнего забулдыгу, Великого Битла вышвырнули вон.

Понятно, что в такой ситуации и говорить не приходилось о новых песнях. Правда, между мартом и маем Джон попытался взять себя в руки, чтобы заняться производством пластинки «Pussy Cats» («Пушистые кошки») — для своего друга Харри Нильсона. Но даже и тут, будучи продюсером, Джон уже в самом начале запил почти беспробудно.

Идея в основе своей была неплоха — всех музыкантов, а среди них были Харри Нильсон, Ринго, Клаус Форманн и Кит Мун — «перевести на казарменное положение» в его доме в Санта-Монике. Джон полагал, что так они лучше «притрутся» друг к другу.

Результат: одна вечеринка сменяла другую.

Потом Джон всё же встряхнулся, поняв, что без него всё остановится. Он заперся в своей комнате, принуждая себя к воздержанию, и стал работать. В конце мая новая пластинка была готова. У Джона вновь возникло чувство, что он в состоянии что-то сделать, пусть даже это была не его пластинка, а Харри Нильсона. Теперь бы он с головой ушел в работу над своим рок-н-ролльным альбомом, но Фил Спектор по-прежнему считался без вести пропавшим. Когда же он стал раздумывать над новым альбомом, его вновь выбил из колеи ордер на высылку: в течение шестидесяти дней Леннону предлагалось покинуть страну. Следуя уже привычной рутине, Джон выдвинул «мотивированное отрицание предъявленного ему иска».

В августе 1974 вместе с Мэй Пэнг он вылетел в Нью-Йорк.

Его присутствия требовали и судебные, и коммерческие дела. Но главное — он задумал новый диск! Одну песню он привез из Лос-Анджелеса. Само ее название — «Nobody Loves You (When You're Down And Out)» («Никто тебя не любит») давало понять, что альбом будет отмечен новым житейским опытом.

Мэй Пэнг, в доме которой они поселились в Нью-Йорке, радовалась тому, что Джон почти не пьет и прилежно работает: за неделю он сочинил десять песен. Так плодотворно на него влияла не только атмосфера любимого города — он хотел доказать Йоко, что еще полон сил.

С нехорошим предчувствием Мэй Пэнг заметила, что Джон стал искать контакта с женой. Но Йоко не была так проста: она решила дать ему «потрепыхаться» еще какое-то время. Она считала, что муж еще не «созрел» для возвращения. Она даже позволила разнестись слуху об их разводе, что воодушевило бедную китаянку. На Джона это подействовало по-другому. Он был всерьез встревожен. Теперь, когда, казалось, он может потерять ее навсегда, Джон понял, что ни в ком не нуждается так, как в Йоко. Расчет супруги оказался безошибочным.

В середине августа вдохновленный Джон пришел в студию «Record Plant», чтобы записать песни для нового альбома «Walls and Bridges» («Стены и мосты»). Под названием «The Plastic Nuclear Band» с ним объединились Джим Кельтнер (ударные), Клаус Форманн (бас), Джесси Эд Дэйвис (гитара) и Ники Хопкинс (пианино).

Об энтузиазме Джона говорит тот факт, что все песни были записаны почти за неделю. То, что он сказал, закончив работу, звучало вполне реалистично и самокритично: