Юрий Гагарин

Таким образом, он не встретил там никого и ничего; потому что полетел туда, где не было никого и ничего; в никуда.

Произошло ли с ним — там — нечто драматическое?

Вплоть до самого спуска — нет; ну, упустил карандаш, ну, пленка в магнитофоне кончилась, перемотал не до конца, подумаешь; но каждую секунду моглопроизойти такое, что хватило бы на три сценария. Оставим сейчас на минуту в покое основную тему (знаете-каким-он-парнем-был) и подумаем про другое: знаете-что-этому-парню-там-грозило?

Мы даже не станем рассматривать пресловутый «кирпич на голову» (притом что в космосе никакого кирпича не надо — в корабль, летящий на скорости 28 тысяч км/час, врезается однограммовый метеорит — который тоже не просто болтается посреди нигде, а движется, например, еще быстрее, происходит микровзрыв — и возникает дыра метр в диаметре; это если однограммовый; и в этом сценарии нет ничего слишком невероятного).

Ну вот, например, пожар на борту. Многим это предположение покажется нелепостью (ну с какой стати вдруг пожар: что он, с сигаретой в руке там, что ли, заснет?), однако тут надо понимать, что никто ведь не знал, как именно поведут себя электроприборы в невесомости, не начнут ли искрить — а учитывая размеры помещения и возможную закислороженность среды — это означало взрыв и, по сути, переход тела в молекулярное состояние.

Могла произойти разгерметизация корабля. Могла не произойти — но сработал бы датчик и автоматически начал бы менять условия среды — и тоже все пошло бы кувырком. Разумеется, и в открытом космосе человек может находиться, вон Леонов же ничего, выходил. Ну так у Леонова был специальный скафандр, защищающий тело от всевозможных негативных факторов среды. Кстати, что там были за метеоусловия? Бывает лучше: на солнечной стороне плюс 150, в тени минус 140; как-то так.

Еще он мог погибнуть при прописанной ему по протоколу попытке произвести прием пищи — опять же, никто не знал, сработают ли глотательные рефлексы, будет ли пища проходить по пищеводу и т. д. Да просто мог подавиться хлебным шариком — мало ли, с непривычки, в невесомости; а если бы Гагарина стошнило внутри гермошлема? Это тоже может показаться нелепостью — что значит «стошнило», с какой стати? Однако в невесомости — тошнит, просто у человека с натренированным вестибулярным аппаратом это начинается не сразу, и Гагарину (в этом смысле) повезло, что его полет был не слишком продолжительным. А Титова — тошнило. Терешкову — тоже. И так далее. Захлебнуться рвотой внутри шлема — дело тридцати секунд; отсылаем читателя к книге Мэри Роуч «Packing for Mars»(3), где такого рода перспективы описаны с подобающей серьезностью.

И если бы он приземлился не так, как на самом деле — не совсем там, а совсем не там? Плюхнулся бы в трудноснимаемом скафандре, с необрезанными стропами, еле-еле избежав гибели от удушения, потеряв по дороге лодку из аварийного запаса, куда-нибудь в холодную воду, в шторм, около мыса Горн? Теоретически, скафандр с теплоизоляцией должен был поддерживать нормальную температуру в течение суток — но если бы за сутки его не нашли? А если бы приземлился где-нибудь на границе Конго и Уганды, как барон Мюнхгаузен, между львом и крокодилом? Смех смехом — а вот что бы тогда было?

А психотравма от соприкосновения с бесконечностью? Ведь правда: впервые за всю историю человек вошел в бессмысленное, неупорядоченное, бесконечное пространство — и какое же страшное одиночество он должен был там чувствовать; какую чудовищную «заброшенность». А сумасшествие? Ведь даже в состоянии искусственно спровоцированной невесомости, всего-то секунд на сорок, люди вели себя не вполне адекватно — а смогут ли функционировать в нормальном режиме нейроны мозга через 40 МИНУТ невесомости? Непонятно; у собак-то про это не спросишь.

Вопрос в том, был ли это триумфальный, экстатический, опьяняющий полет — условно говоря, под Первый концерт Чайковского или «Полет валькирии», — или мрачный, гротескный, сводящийся к переживанию зомбированным старшим лейтенантом ограниченности своих возможностей, как в повести «Омон-Ра»? Какой он там был? Скрючившееся в три погибели существо, переживающее свою абсолютную незащищенность, — или распрямившийся, наконец, во весь рост Человек, наслаждающийся абсолютной свободой, ощущением рухнувших границ, наполненный гордостью за страну, народ, себя, — едва удерживающийся от того, чтобы прямо там, в корабле, не запеть «Родина слышит, родина знает, где в облаках ее сын пролетает…» — как он запел при спуске, если верить его каноническому отчету?

Кстати — что он там, собственно, видел? Видел звезды — в космосе черное, вроде фона налакированном палехском подносе, небо. Не видел Луну, не попадалась ему. Видел Землю — впоследствии у Гагарина появилась манера фамильярно называть ее «шариком» («облетел вокруг шарика»); но не так чтоб размером с апельсин или даже глобус; нет, с 300 километров она все равно широкоформатная плоская громадина — хотя и видно, что по бокам закругляющаяся. Ведь Земля и с Луны-то кажется огромной — а оттуда до Земли 380 тысяч километров, тогда как Гагарин наблюдал Землю примерно с 300.

Примерно с 300 — или все-таки можно презрительно махнуть рукой: «всего с трехсот»?

Странно, конечно, — и промыслительно — что именно советский и русский человек первым оказался в космосе. Можно сколько угодно говорить об «элементарном везении», о том, что русские просто оказались в нужном месте в нужное время, но очевидно, что это не было тривиальным совпадением. Кибальчич разработал проект летательного аппарата на реактивной тяге, Циолковский придумал строить ступенчатые ракеты и объяснил смысл этих дорогостоящих мероприятий, Королев построил и смог взять на себя ответственность за риск; да, на месте Гагарина мог быть любой, но он их продукт. Что это значит? Что, по-видимому, космос русского/советского человека — космос в широком смысле, космос как мир идей и явлений — все-таки как-то соответствовал Космосу тому, большому.

Королев расцвел, заулыбался и уверенно сказал: «Теперь запустим деревянного человека, нашего Буратино, и все будет в порядке» (1).

24 марта <1961>. Решили, что пуск корабля «Восток-ЗА» с манекеном проведем 25 марта в 8:54 по московскому времени. В 13:00 ракету вывезли на старт. При вывозе и установке ракеты на старте присутствовали космонавты. В 18:00 Гагарин и Титов надели скафандры и в специальном автобусе отправились на старт. Здесь они провели тренировку по подъему на лифте к люку космического корабля. Космонавты в скафандрах чувствуют себя уверенно и укладываются в интервалы времени, предусмотренные инструкцией (9).

Во время подготовки к запуску четвертого корабля-спутника в углу испытательной станции появилась одетая в белый халат странная неподвижная фигура человека. Это был «деревянный пассажир» — «Иван Иванович», подготовленный к полету на борту космического корабля. Местные шутники надели ему на голову шлем, а в рот вставили репродуктор и в минуту, когда все устали, манекен неожиданно… запел хором! Изо рта манекена зазвучала хоровая песня (1).

Антропометрическая модель астронавта — традиция, уходящая корнями в спутниковую эру, когда Советы запускали тестовые корабли с манекенами на борту — которых они называли «Иван Иванович»; иногда также вместе с манекеном отправлялся ретранслирующий запись магнитофон — чтобы протестировать возможность передачи голоса. Сначала это была пленка с записью голоса поющего человека, — чтобы западным прослушивающим станциям ясно было, что это не шпион. Кто-то, однако ж, сообразил, что таким образом появляется почва для возникновения слухов о сошедшем с ума космонавте. Тогда запись заменили — на хоровое пение: ведь даже у самого доверчивого представителя западных спецслужб хватило бы ума понять, что вряд ли русским удалось запихнуть в корабль-спутник целый хор. Также — чтобы получить как можно больше данных о качестве звука — в репертуар был добавлен голос, зачитывающий рецепт русского супа. Астронавт-модель <американский> по имени Энос был запущен на орбиту с тестовой кассетой, на которой был записан голос, произносящий следующее: «Кэп, как слышите, это астро. Я у окна, все видно хорошо» — чем спровоцировал президента Кеннеди заявить на весь мир: «Шимпанзе стартовал в 10:08. Он доложил, что все идет прекрасно и оборудование работает исправно». Чем, несомненно, дал КГБ почву для слухов о том, что сошел с ума американский президент (3).