Чарли Чаплин

Мы знали раньше Чаплина таким, каким он выглядит на экране, — меланхоликом, маленьким, мешковатым человечком с расслабленной походкой… А увидели мы человека небольшого роста, но атлетическою сложения, человека, пышущего здоровьем. У Чаплина необычайно хорошо координированы все движения; у него стремительная фигура, эластичная, упругая походка.

Стоило поспорить с Чаплином, как глаза его загорались, становились страстными, пытливыми глазами художника. Достаточно было коснуться интересной темы, как Чарли откликался потоком воспоминаний и аналогий. Только когда речь заходила о его, Чаплина, работе, он пытался отмолчаться.

Особенно живо протекали споры о кинематографическом искусстве. Суждения Чаплина бывали парадоксальны и всегда остроумны… Интерес Чаплина к нашей родине огромен. Он не уставал интересоваться малейшими деталями, которые хотя бы в какой-то мере характеризовали жизнь советского человека».

После выпуска «Огней большого города» Чаплину потребовались вся его энергия, все мужество, чтобы выстоять перед лицом нового испытания и обрести возможность самому перейти в наступление в сатирических произведениях на могущественного Голиафа.

Очередной натиск на художника был произведен кинопрокатной фирмой «Юнайтед артистс». Несмотря на то, что значительная часть акций этой фирмы принадлежала самому Чаплину, она наотрез отказалась распространять «Огни большого города» за границей и даже в штате Нью-Йорк под тем предлогом, что «неговорящая» картина не будет иметь успеха у публики. Чаплин вложил в фильм почти все имевшиеся у него средства, и руководство «Юнайтед артистс» это прекрасно знало. Отказ распространять фильм означал реальную угрозу полного разорения артиста. Шедевр чаплиновского искусства едва не стал его последним творением, вышедшим из стен собственной студии. Сохранить творческую независимость ему помогла лишь единодушная поддержка зрителей почти всех стран мира.

Борьбу за фильм Чаплин начал поездкой в Нью-Йорк, а затем уехал в Европу, чтобы попытаться продать ее там. Англия устроила прославленному артисту еще более торжественную встречу, чем десять лет назад. Но Чаплина волновала прежде всего судьба фильма. «Его нетерпение и нервозность, — вспоминал бывший секретарь художника Карл Робинзон, — с каждым днем все возрастали. За два дня до премьеры его состояние начало меня пугать. Я боялся, что он серьезно заболеет».

Премьера «Огней большого города» прошла в Лондоне с подлинным триумфом. Вскоре после нее Чаплин поехал в Голландию, а оттуда в Германию. Всюду на его пути вставали страшные картины последствий экономического кризиса. Будучи в Берлине, он нанес визит знаменитому немецкому физику Альберту Эйнштейну. Вместе с ним на потсдамскую виллу ученого пришел какой-то англичанин с жестким выражением лица. Артист отрекомендовал его как своего знакомого. За обеденным столом Чаплин был против обыкновения невесел — он находился под впечатлением увиденных им по обеим сторонам Ламанша сцен нищеты и безработицы.

— Капиталистическая система неисправима, — заявил он. — Она по-прежнему сопротивляется любым попыткам внести в нее решительные изменения!

Чаплин долго и горячо говорил на эту тему. Эйнштейн, желая вывести своего гостя из мрачного настроения, сказал:

— Оставив в стороне все теории, скажу вам, что сделал бы я, если б мне дали власть: я собрал бы в одну кучу все деньги, обращающиеся на планете, и сжег бы их!

Чаплин улыбнулся, потом начал бешено хохотать, и Эйнштейн вторил ему. «Никогда еще, — записал свидетель этой сцены, — я не слышал такого громового и в то же время мальчишески чистого смеха, как тот, которому предалась эта пара». Спутник Чаплина, сидевший все время безмолвно за столом, неожиданно встал и, сухо поклонившись, вышел. Заметив недоумение присутствовавших, Чаплин пояснил:

— Сэр Филипп Сэссун из Лондона. Упросил меня взять его с собой к вам. Один из самых богатых людей во всей британской империи. Сын баронессы Алины де Ротшильд. Владелец доков в Бомбее, золотых рудников в Африке, угольных копей в Шотландии…

— Ах так! — понимающе кивнул Эйнштейн.

— Ах так! — в тон ему откликнулся Чаплин. И новый взрыв смеха был заключительным аккордом этой сцены.

Характерно, что, еще будучи в Лондоне и встречаясь с такими людьми, как Бернард Шоу и бывший английский премьер-министр Ллойд-Джордж, Чаплин направлял свой разговор с ними на проблемы безработицы, заработной платы и т. д. При этом он проявлял глубокие знания и заинтересованность, затмевал даже, по свидетельству члена парламента лейбористки Эллен Уилкинсон, «великого мастера красноречия Ллойд-Джорджа».

Из Германии артист отправился в Австрию, затем в Италию, во Францию и другие страны. Во время этих поездок он смог сам увидеть, какую восторженную встречу оказали зрители его новому фильму. Убедившись в успехе «Огней большого города» в Европе и узнав из телеграммы, что они прорвали занавес бойкота в Нью-Йорке, Чаплин отправился в путешествие по Ближнему и Дальнему Востоку. Он поехал в Африку, Индию, Индонезию и, наконец, в Японию, где, по слухам, подвергся опасности быть убитым членами фашистской военной организации «Черный дракон». Весной 1932 года, спустя год и четыре месяца, Чаплин возвратился в Голливуд. Сразу же после приезда он начал было диктовать серию статей по социальным вопросам, но оставил их и приступил к созданию фильма, названного им «Новые времена».

Накануне премьеры картины, в феврале 1936 года, Чаплин дал интервью американским корреспондентам, в котором частично раскрыл свой замысел, тесно связанный с одной из типичных и неотъемлемых сторон капитализма — кризисом перепроизводства: «Когда я пять лет назад вернулся в Соединенные Штаты из кругосветного путешествия, то столкнулся с крайним смятением, которое охватило народ. Я и сам почувствовал замешательство. Очень многое, во что мы когда-то верили, оказалось пустым и нереальным, и никто не имел никакого представления о том, что же надо предпринять… Мы уже не в состоянии справиться с тем, что произвели; мы не можем справиться с духами, которых сами вызвали к жизни. Наша возможность производить в необъятных количествах все необходимое породила нищету… Надо было дать сатиру на новые времена… символизировать эти новые времена…» И в новом фильме Чаплина реалистическая картина действительности поднялась до философски продуманного символа. Если в «Огнях большого города» были символичны немногие, главным образом первые кадры, показывавшие монумент «Мир и Процветание» с фигурой безработного на нем и служившие общим фоном для развертывающегося трагикомического сюжета, то в «Новых временах» символичен почти каждый эпизод. Но использование символических художественных образов не переросло в символизм мышления, не привело к поглощению частного отвлеченным целым, к схематическому изображению. Обобщенное значение той или иной сцены воспринималось у Чаплина только через конкретно-образное, жизненное начало, преломлялось через индивидуальную, неповторимую судьбу. Придание художественному образу символического звучания отнюдь не противоречит принципам реалистического искусства. Наоборот, этот прием позволил Чаплину с максимальной краткостью и выразительностью раскрыть социальную сущность явлений действительности, широты охвата и глубины отображения которой еще не знало американское кино. Художник сумел уложить в рамки обычного полнометражного фильма калейдоскоп живых картин и событий, повествующих о злоключениях Чарли и одновременно освещавших, подобно лучу прожектора, сплетение пороков господствующей социально-экономической системы.

Чаплин рассказывал в «Новых временах» уже не о судьбе Чарли-отщепенца, деклассированного элемента, а о судьбе Чарли-рабочего, «полноправного» члена общества, одного из многих винтиков его. Рамки узкого мирка чаплиновского героя, показанного в «Огнях большого города», раздвинулись, и зритель увидел его в самой гуще жизни — среди рабочих завода, в толпе безработных, в колонне демонстрантов. Его одиночеству пришел конец, и даже в своих скитаниях он обрел преданную подругу.