Владимир Высоцкий. Встречи, интервью, воспоминания

За подписью некоего фрезеровщика с завода «Серп и молот» в «Комсомольской правде» было опубликовано письмо, в котором автор весьма самоуверенно утверждает, что на «Таганке» царит режиссерский деспотизм, что там нет актеров, а те, что есть, не могут себя проявить… Знакомый журналистский маневр той поры: приписать свои мысли представителю рабочего класса или народу вообще. И этот единственный, сфабрикованный в кабинетах голос был обращен к миллионам слушателей, которые с утра до вечера прокручивали километры пленки с записями Высоцкого или ночами стояли в очереди в кассу «Таганки», чтобы увидеть, что за исчадие ада этот режиссер…

Летом 1968 года в «Советской России» появилась острокритическая статья под названием «О чем поет Высоцкий?». И в качестве главного аргумента обвинения певцу предъявлена цитата… из песни Юрия Визбора.

Дошло и до неслыханной бюрократической дерзости. При открытии Дворца культуры в пригороде Серпухова Высоцкий не успел допеть первого куплета своей песни, как на сцену выскочил какой-то местный начальник, схватил микрофон и самым бесцеремонным образом распорядился: «Немедленно прекратите это безобразие!»

Как Высоцкий реагировал в подобных случаях?

Есть, конечно, свидетельства очевидцев, но доверимся ему самому. Однажды его назначили на роль в фильме «Земля Санникова». Прошли пробы, группа была сформирована, сроки съемки определены, билеты куплены… Но перед самым отправлением некий влиятельный руководитель без всяких объяснений вычеркнул Высоцкого из списка участников картины. С болью в сердце рассказывал Высоцкий в письме к своему другу Говорухину о том, чего стоило ему получить отпуск в театре и как в последний момент ему пришлось вернуть билет и попрощаться с расстроенной группой.

«Чувствую, вырвут меня с корнем из моей любимой кинематографии, — с горечью пишет он, — а в другую меня не пересадить, у меня несовместимость с ней, я на чужой почве не зацвету…».

Мы хорошо себе представляем, что значит для артиста жестокое вмешательство бюрократов в его творческую жизнь. И каким контрастом этому звучат приведенные выше строки из личного письма, какой кристально чистый патриотизм они излучают. Можно представить себе, с каким настроением начал работу над будущим фильмом коллектив после такого инцидента. А случай этот был не единственным в судьбе Высоцкого. Приведу выдержку из одного интервью Анатолия Утевского:

— Однажды Володя сказал мне, что все эти гонения на него — дело рук Суслова. Вы знаете, ведь были времена, когда даже знакомство с Высоцким считалось грехом.

Утевский — юрист, работал в следственных органах и знает, что говорит.

Постоянной темой для разговоров в компании или вдвоем стали гастроли театра за рубежом. Высоцкий подробно рассказывал, как театр встречали во Франции осенью 1977 года. Здесь он был особенно обстоятелен, потому что в печати появились краткие, отрывочные сведения, основанные на отдельных отрицательных мнениях. Некоторые западные газеты специализировались на всяческих сплетнях, пикантных подробностях закулисной жизни актеров. Но во французской печати появилось и больше сорока рецензий, содержащих серьезный анализ и высокую оценку работы театра. Даже спустя два года Высоцкого продолжали волновать французские гастроли. Он с воодушевлением рассказывал, как успешно они проходили: «Это было замечательно! Как нас встречали и в Париже, и в Лионе, и особенно в Марселе, который очень похож на нашу Одессу… Там проявили к нам необыкновенное внимание. Я думаю, что за последние десять лет такого отношения не было проявлено ни к одному драматическому театру, гостившему во Франции».

Речь идет не только о русской публике, ее в зале было не так уж много, хотя среди русских зрителей находились и такие, которые посещали каждый спектакль по нескольку раз. Но как французы преодолевали языковый барьер, тот самый, которого, как у нас говорят, не существует для болгарского зрителя? Высоцкий пояснял, что все пьесы шли с синхронным переводом на французский язык. Он громко звучал не только в наушниках, но и в зале. Поначалу актеров раздражал равнодушный голос переводчицы, которая дословно переводила на французский великолепные стихи Пастернака в «Гамлете». Но потом они привыкли к этому двуязычию, и спектакли шли нормально.

Во Франции Высоцкий в последний момент отказался петь на митинге, созванном левацкими и анархо-экстремистскими организациями. Увидев экзальтированные толпы и прочитав их инфантильные лозунги, он убрал свою гитару и ушел, убежденный, что им нужны не песни, а элементарный учебник истории. Так что экстремисты не обрели в Высоцком своего единомышленника, не сумели завербовать его для своего дела. Только в глазах некоторых неисправимых ортодоксов с бюрократическим мышлением Высоцкий мог выглядеть «диссидентом». Он отличался от них и образом мыслей и зоркостью взгляда, да и цели и намерения у него были совершенно иные. Ему были одинаково чужды и фанатизм хулителей и старательность чиновников, озабоченных лишь своей карьерой.

Американские журналисты провоцировали Высоцкого на нью-йоркском аэродроме, задавая ему вопросы, на которые были запрограммированы ответы антисоветского содержания. Он дал им достойный отпор, ответив контрвопросом: «Не думаете ли вы, что если у меня есть проблемы с моим правительством, то я приехал решать их здесь?» (Отец очень гордился этим ответом сына.) Очередная сенсация не состоялась. Некоторые люди, не знающие условий жизни в наших странах, думают, что, если человеку нужно решить какой-нибудь вопрос, он не станет ходить по кабинетам и инстанциям, стучать по столу и добираться даже до самого верха, а схватит гитару и запоет…

Однако в то же время Высоцкий был глубоко оскорблен, когда не в меру усердный сотрудник посольства, обняв его на аэродроме, начал инструктировать, как себя вести, и сообщил, что ему уже куплен обратный билет и что он улетает раньше, чем это было условлено. Вследствие этого отменены шесть уже объявленных концертов. Разумеется, при таком положении вещей объятия чиновника не показались Высоцкому особенно приятными.

Мне запомнилось, что Высоцкий всегда отвечал очень неохотно, приблизительно и уклончиво на вопросы о его намерениях. А людям это было интересно, они спрашивали его об этом постоянно, не подозревая, что все это зависит от его отношений с руководством киностудий и режиссерами в данный момент. О своих творческих планах могли говорить свободно и обстоятельно артисты с прочным положением. Но не он. Его предполагаемое появление на экране было всегда весьма проблематично. При этом, когда решался вопрос об участии Высоцкого в каком-либо фильме, те, кто возражал, не обязаны были даже аргументировать свои соображения, достаточно было внести в протокол что-нибудь вроде: «Как? Разве на «Мосфильме» кончились актеры, если вы собираетесь приглашать на эту роль Высоцкого?» Подобное «основание» давало возможность отвергнуть любую кандидатуру, и трудно определить, где кончались вкусовщина, неприязнь, откровенная демонстрация враждебности и начинались убежденность в собственной непогрешимости, безответственность и произвол. Даже когда уже шел съемочный процесс, даже после того, как фильм был отснят и озвучен, актер не был уверен, что картина дойдет до экрана. Работа, начинавшаяся при одном настроении вышестоящего начальства, могла быть закончена при совершенно иной ситуации. В эстетическом геноциде нет логики, есть лишь капризы или слепое, фанатичное преследование имен по соображениям, недоступным пониманию беспристрастных зрителей.

И так не только в кино.

На телевидении не намного иначе. Можно привести и факты. Вот один из них, достаточно курьезный.

В 1973 году Вениамин Смехов задумал поставить двухсерийный телевизионный спектакль по Флоберу. Он пригласил Высоцкого на главную роль. Актер дал согласие и уехал отдыхать на море, в Пицунду, вместе с Мариной Влади. После непростых согласований в разных инстанциях Смехов получил довольно странный ответ — Высоцкий может сниматься, но при условии, что роль главной героини будет исполнять Марина Влади. Вот такая оскорбительная доброжелательность! Конечно, было бы интересно увидеть Высоцкого и Влади в одном фильме, но не при таком диктате. И Высоцкий, естественно, отказался от съемок и предложил вместо себя Леонида Филатова.