Лисянский

Противные ^[39]ветры задержали выход и на другой день. Лисянский с офицерами побывал в последний раз на берегу и подтвердил свое мнение: «Жители острова Св. Екатерины вежливы и принимали нас везде с великой любезностью. Я согласен с мнением Лаперуза, который называет их чрезвычайно честными и беспристрастными».

4 февраля ветер задул с юго-востока, шлюпы снялись с якорей. Едва вышли за северную оконечность острова, пришлось взять рифы — ветер усилился до штормового. Свежий ветер сопровождал их долго, постепенно заходя к северу.

Спустя две недели командир вместе с штурманом Калининым занимался астрономическими наблюдениями, уточнил долготу и вечером, как обычно, читал книгу в каюте. Вдруг резкий удар в скулу подветренного борта накренил шлюп и замедлил ход. Не одеваясь, командир выскочил на шканцы. Вахтенный начальник лейтенант Повалишин показал за корму:

— Мертвый кит, Юрий Федорович.

В кильватерной струе белела громадная туша кита, над ней с криком носились вспугнутые чайки и альбатросы.

— Слава богу! — перекрестился Лисянский. — Провидение отвело от нас беду. Попадись эта махина на пять саженей на ветре — и нам бы не миновать остаться вовсе без мачт. Сломало бы их начисто.

Спрямившись, «Нева», набирая ход, устремилась догонять «Надежду»…

Прошло три дня, погода улучшилась, ветер стих, выглянуло солнце. Шлюпы легли в дрейф, и Лисянский на шлюпке навестил Крузенштерна. Накануне предстоящего плавания вокруг мыса Горн он поделился ближайшими планами с Лисянским:

— Если плавание у Горна пройдет благополучно, я намереваюсь зайти на остров Пасхи и лишь потом направиться к Маркизовым островам.

Лисянский согласно кивнул и предложил:

— Полагаю, минуя остров Штатов, нам следует удалиться наивозможно далее к югу на два градуса, дабы наверняка попасть в Великий океан.

Немного подумав, Крузенштерн согласился…

Чем дальше к югу, тем ниже опускался столбик термометра. Матросам выдали теплую одежду. Все чаще стали попадаться стаи китов. Иногда они заигрывали с шлюпом, подходили почти к борту, пускали фонтаны.

На рассвете 25 февраля вахтенный матрос на салинге крикнул:

— Вижу землю!

Когда рассеялась дымка, Калинин запеленговал крайний мыс и доложил командиру:

— Справа проходим траверз острова Штатов.

Лисянский спустился в каюту, склонился над картой.

Мыс Горн… Одно упоминание навевает многим мореплавателям невеселые мысли… Почти постоянные сильные западные ветры, сопровождаемые жестокими штормами, не изученные подводные течения, частые туманы заставляют многих мореплавателей избирать другой маршрут в Тихий океан, на восток. Иногда их вынуждает к этому стихия. В свое время английский капитан Блай, встретившись здесь с плохой погодой, после тщетных усилий, в течение нескольких недель, принужден был, однако, повернуть назад и спуститься к мысу Доброй Надежды. Потому по договоренности с Крузенштерном решено было спуститься как можно дальше к югу и лишь потом ложиться к весту.

Лисянский прошел в каюту Калинина. Тот корпел над картой, определяя направление дрейфа «Невы».

— Будем спускаться за пятьдесят восьмую параллель, как мы и договорились с Крузенштерном, — сказал командир, — потом повернем к весту. С божьей помощью пойдем к Великому океану.

Поднявшись на шканцы, он предупредил стоявшего на вахте Берха:

— Следите внимательно за сигналами «Надежды». Начинаем спускаться к югу миль на сто, потом повернем на вест. Передавайте сие по вахте…

Спустившись на юг, шлюпы попали в жестокий шторм. Огромные свинцовые волны то и дело укладывали «Неву» на борт и, перекатываясь по палубе, крушили все на своем пути. Сначала выломало доски шкафута, оборвало крепления шлюпок на палубе, и боцман с трудом закрепил их заново. В последний день февраля началась сильная толчея волн, обрушился проливной дождь, сменившийся снегом и градом, такелаж и рангоут покрылись коркой льда…

Довольно красочно описал гнев океана пассажир «Надежды» Федор Шемелин: «Клокочущие и пенящиеся волны его, подобящиеся возвышению и образу Тенерифского Пика, кидали корабли наши с одной на другую, как перо, опуская же оные к подножью своему, верхи свои разсыпали с шумным треском над нашими головами. Корабль, скатываясь с возвышенных валов, как с крутизны высокой горы, ударялся с другой, тому подобный и, тем размахом опрокинутый, черпал боком своим воду; останавливаясь же от сих толчков, принужден допускать догонять себя таковым же, и пенящимися верхами их покрываться с другой стороны; шкафут корабельный постоянно находился под водой, и матросы обливаемы были с головы до ног».

Но Лисянский за десятки лет привык к подобным ужасам и замечает: «Хотя многие мореходцы опасаются обходить мыс Горн, но, по моим наблюдениям, он почти ничем не отличается от всех других мысов, лежащих в больших широтах». И здесь же он поясняет свои доводы: «Я уверен, что, справившись в журналах судов Соединенных Штатов, корабли которых плавают ежегодно этим путем к северо-западным берегам Америки, можно обнаружить гораздо больше успехов, нежели неудач, при обходе мыса Горн. При этом имеется одно только то неудобство, что путешественник, по причине величайшего отдаления этого мыса от населенных мест, лишаясь мачт или претерпевая какое-либо несчастие, не скоро может получить помощь».

Штормы и ураганы не мешают командиру «Невы» проводить научные изыскания. От его наблюдательности не ускользнуло круговращательное антициклоническое движение воздуха против часовой стрелки, которое сопровождалось повышением давления и улучшением погоды. Он пишет, что ветер сначала дул к югу, потом к востоку и, наконец, к северу. Наблюдая за поведением барометра, Лисянский сделал замечательный вывод о различиях климата северного и южного полушария: «Барометр, по моему замечанию, поднимается у мыса Горна, в ясную погоду, не столь высоко, как в Северном климате той же широты, а в худую опускается гораздо ниже».

Проверка убедила Лисянского, что существовавшие в то время карты изобилуют многими ошибками. На английских картах того времени под 46°37′ южной широты и 58°15′ западной долготы изображался остров Пенис Дюдозе. Лисянский считает его несуществующим. Он также сомневается в существовании небольшого островка, который английские картографы помещали под 56°05′ южной широты и 62° западной долготы, так как, проходя на близком расстоянии, он не приметил никаких признаков земли.

«Вот тебе и Британия, владычица морей, — подумал Лисянский, — а карты недостоверны, путают мореходов».

Свои наблюдения и выводы он зафиксировал в корабельном журнале. Возможно, в этих местах по его следам пойдут капитаны, потерпят бедствие, будут надеяться добраться до спасительного острова, а его и в помине нет.

Южнее мыса Горн корабли были окружены петрестями — морскими буревестниками, пингвинами и морскими ласточками. В море, как гуси, плавали альбатросы, моряки иногда ловили их удочками, откармливали и употребляли в пищу.

Несмотря на хмарь и непогоду, от внимательного взора командира «Невы» не ускользают и диковинные представители фауны, воздушной среды океанских просторов: «В продолжение всего шторма нам сопутствовала птица величиной с гусенка, похожая издали на альбатроса. Голова у ней толстая, шея короткая, хвост клином; верхняя часть крыльев, голова, хвост и нос черные. По отношению к голове нос слишком длинен, на конце с желтоватой шишкой. Спина с черноватыми пятнами. Нижняя часть крыльев белая, с черными полосами по концам». Так рельефно отобразил в своем дневнике Лисянский исполинского буревестника — костолома.

Первый день марта принес улучшение погоды. Ветер несколько стих, небо прояснилось, временами наступали ясные дни, и, появляясь изредка, скупое солнце ласкало лица моряков. Удача сопутствовала вояжу почти две недели первого месяца весны, не штормило, противные ветры были легкими и быстро сменялись попутными восточными и юго-восточными.

В день весеннего равноденствия шлюпы вышли в Тихий океан. Щурясь от солнца, на шканцы вышел штурман: