Язык мой - друг мой

Косыгин от души расхохотался. Два премьера поняли друг друга.

Наверное, людям, которые когда-либо видели Косыгина, трудно будет согласиться со словом «расхохотался». Но он действительно взорвался смехом. И сказал, уже выходя из машины:

— Вы предельно ясно ответили на мой вопрос, господин Вильсон.

Английский премьер почти неуловимо усмехнулся и достал из кармана курительную трубку. Я ее узнал…

Любимая трубка Гарольда Вильсона

Я, как и Вильсон, курю трубку. И сейчас у меня неплохая их коллекция. В том числе есть несколько изделий выдающегося ленинградского мастера А. Б. Федорова. Это был единственный трубочник в Советском Союзе, который имел право ставить на своих изделиях личное клеймо — латинскую букву «F». Также он имел право лично продавать свои трубки. Я много слышал об этом легендарном, в кругах любителей трубок, человеке. А однажды, в день рождения, получил в подарок от собственной семьи сразу три федоровские трубки, кому-то ранее принадлежавшие и уже обкуренные.

Один из моих ленинградских друзей хорошо знал трубочника Федорова, и, когда мы с женой приехали как-то в Питер, он повел нас к нему. Федоров встретил нашу компанию очень радушно в маленькой, расположенной прямо в его квартире, мастерской, набитой разными станочками, заготовками, инструментами. Он рассказывал о своей работе, демонстрировал альбомы с фотографиями трубок собственного производства — после того как очередная трубка обретала хозяина, мастеру оставалось только ее фотографическое изображение. Однажды он сделал «трубку Мегрэ» и отослал Жоржу Сименону, как известно, курившему трубку до последних дней своей жизни. Федоров показал нам письмо знаменитого писателя, в котором тот искренно благодарил за подарок и сообщал, что именно такую трубку и курил бы его знаменитый детектив…

Мы рассматривали альбомы, слушали рассказы. Конечно, я похвастался, что имею в коллекции три его трубки. Хитро прищурившись, мастер сказал:

— Думаю, что вы пришли ко мне не фотографии смотреть. Наверняка хотите трубочку получить.

Я ответил, что был бы просто счастлив, если бы он трубку сделал специально для меня. Федоров достал брусочек бриара (бриар — корень древовидного вереска, который растет только в Средиземноморье), повертел его в руках. Попросил показать мой прикус. Потом посмотрел на меня анфас и в профиль, окинул взглядом фигуру, всмотрелся в глаза. И наконец заявил:

— Думаю, что вам нужно сделать классическую английскую трубку. Прямую, со средних размеров чашей и удлиненным мундштуком. Вам такая подойдет.

Он тут же на бруске набросал эскиз будущей трубки. Потом повернулся к моей жене и спросил:

— Вы курите?

Она утвердительно кивнула.

— Прекрасно. Как раз у меня тут останется кусочек бриара, и я сделаю вам мундштук.

Я уже знал тогда, что через месяц в Москву прибудет Гарольд Вильсон и что в программу его визита включено посещение Ленинграда. Мы договорились с Федоровым: через месяц с небольшим я зайду к нему за трубкой. На том и расстались.

Через месяц прилетел Вильсон. Находясь с ним в Ленинграде, я выбрал удобный момент и поехал к Федорову. Он сразу протянул мне трубку. Прелестную, просто идеальную трубку с буквой «F» на шейке. А моей жене мастер подготовил мундштук. В музее можно такой мундштук показывать. Спрашиваю:

— Сколько я вам должен?

Федоров отвечает:

— Я ни за одну свою трубку больше пятнадцати рублей никогда не брал. И с вас не возьму. А мундштук — бесплатно. Это — подарок.

Вечером того же дня я перед сном набил новую трубку душистым табаком «Амфора» и раскурил ее. И тут меня почему-то осенила идея подарить эту роскошную трубку Вильсону: пусть в его знаменитой коллекции среди английских трубок «Данхилл» появится и настоящий «Федоров». Надо сказать, что однажды Вильсон, как известный курильщик трубок, был признан «трубочником года» одним из специальных английских журналов.

И вот, когда мы летели из Ленинграда, я зашел к нему в салон:

— Вы знаете, господин премьер, хочу сделать вам небольшой подарок. — Я рассказал ему про Федорова, про его трубки, о том, что он сделал одну специально для меня и что накануне я выкурил ее в первый раз. Вынул из кармана федоровскую трубку и протянул ее Вильсону. — Я бы хотел, чтобы она принадлежала вам.

Только курильщик может понять, какое чувство охватывает при виде новой, замечательной, а главное, уже твоей трубки. Вильсон обрадовался как ребенок. Я было встал, чтобы уйти, но он остановил меня:

— Подождите. — Он взял свой чемоданчик, открыл его. — Так произошло, что и я привез с собой новую трубку. И вчера тоже в первый раз ее выкурил.

Он достал новенькую трубку «Данхилл» с традиционной белой точкой на мундштуке.

Трубка Вильсона хранится в моей коллекции до сих пор. Она на удивление похожа на ту, что специально для меня сделал мастер Федоров.

Через несколько лет Вильсон ушел из большой политики и снова приехал в Москву, но уже как частное лицо. По старой памяти его приняли, поселили в особняке на Ленинских горах. Мы встретились, и я спросил:

— Ну как вам моя трубка?

— Вы имеете в виду трубку Федорова? Она стала одной из моих любимых.

Великий египтянин

Завершая главу об Алексее Николаевиче Косыгине, хотя его имя еще будет в различных контекстах упоминаться в дальнейшем повествовании, хочу рассказать об одном зарубежном государственном деятеле, знакомство с которым у меня началось при Хрущеве, а закончилось при Косыгине.

Речь идет о легендарном руководителе Египта, об одном из основателей Движения неприсоединения — Гамале Абдель Насере. Впервые он посетил нашу страну в 1958 году, вскоре после объединения под его руководством Египта и Сирии в одно государство — Объединенную Арабскую Республику (ОАР). Эта федерация просуществовала недолго, распалась через три года. Она и не могла быть прочной — из-за несовпадения интересов, культурных отличий и так далее. Даже арабский язык в этих странах разнится, в чем я убедился, познакомившись с работой наших переводчиков-арабистов, — те, кто проходил практику в советских посольствах в Сирии или Ираке, не находил полного языкового понимания в Египте. Немало было и других проблем. Следует отметить, что Египет сохранил название ОАР и после выхода Сирии из федерации. Отменено оно было лишь в 1971 году, вслед за кончиной Насера.

Итак, в 1958 году Насер прибыл в Москву в качестве президента ОАР. Его сопровождала очень большая делегация: два вице-президента, представлявшие собственно Сирию, шесть министров и многочисленная свита. Как и все тогдашние визиты, этот длился долго — с конца апреля до середины мая. Планировались масштабные по географии поездки по стране, которым тогда придавалось особое значение в плане пропаганды достижений социалистического строя.

Основными переводчиками на этих переговорах, конечно, были наши арабисты. Но когда речь заходила о поставке вооружений и затрагивались специфические вопросы, требующие использования определенной терминологии, отсутствующей в арабском языке, то переходили на английский. И тогда приглашали меня. В большинстве своем вопросы поставки вооружений обсуждались в очень узком кругу, чаще всего между Хрущевым и Насером. В качестве переводчика участвовал я в поездках высокого гостя и на подмосковную военно-воздушную базу в Кубинку, и в Военную академию имени Фрунзе, ездил и по стране. Насер по-английски говорил неплохо, хотя и с сильным акцентом. Правда, его английский ни в какое сравнение не шел, например, с блистательной английской речью Джавахарлала Неру.

В Кубинку Насера сопровождал маршал К. К. Рокоссовский, которым я восхищался, еще будучи мальчишкой. Когда мы ехали в машине, я во все глаза смотрел на кумира своего детства и с восторгом слушал его военные рассказы. Впрочем, и Насер в долгу не остался — тоже рассказал несколько историй, связанных с его собственной армейской карьерой. Он был в свое время полковником, получил военное образование в Англии. По сути дела, он и к власти пришел путем заговора группы военных — тайной организации «Свободные офицеры».