Писательские дачи. Рисунки по памяти

Из темноты возник Валерий Николаевич. Подошел к шипящему и дымящему кострищу и начал петь на мансийском языке что-то протяжное, совершая при этом какие-то странные движения.

И вдруг хворост вспыхнул, а из сердцевины пня, как из трубы, рвануло пламя.

Миша Косарев победоносно обвел нас взглядом. В этом взгляде было: «Ну?! Что я вам говорил?»

Тучи ушли, и на небо выплыли звезды.

Валерий Николаевич повернулся спиной к огню. Ветер шевелил венчик седых волос на его голове. Только этот благородный венчик вокруг лысины напоминал сейчас о принадлежности нашего начальника к научному миру. Искры оседали на его кожаной куртке в белых трещинах от старости. Ванда расположилась на лежащем стволе, подложив под себя подушечку.

Миша Косарев прочитал с выражением:

— Не так! — торжествующе обернулся к нему Валерий Николаевич.

вы пропустили «Да-да-да», Миша! И если уж мы заговорили о поэзии, то я вам сейчас прочту нечто более высокое, вот послушайте:

И до самого конца прочитал длинное мистическое стихотворение Жуковского.

— Здорово! — восхитился Стратулат. — Вот, Косарев, это тебе не папочка и мамочка!

— Я и всего «Евгения Онегина» знаю наизусть, — простодушно похвастался Валерий Николаевич.

Ванда Иосифовна произнесла с великолепным снисходительным снобизмом:

— И при этом ужасающе безграмотен! Когда он за мной ухаживал и писал мне письма, то в слове «еще» ухитрялся сделать четыре ошибки.

Профессор на это ничего не возразил, только виновато улыбнулся.

Выпили чайник, вскипятили второй. Не хотелось расходиться. Пили чай и смотрели на звезды, которые то и дело падали, прочерчивая ночное небо короткими линиями. Рассказывали разные истории, на этот раз без всякой мистики. Миша Косарев рассказал, как он после института работал по распределению учителем и директором сельской школы в Казахстане и как насаждал там культуру. Прежде всего, он решил построить уборную, поскольку таковой в школе не было, и ученики, а также и учителя, бегали совершать отправления где придется, в результате чего всё вокруг школы было загажено. Уборную построили силами самого директора и трех старшеклассников. Место ей определили в углу школьного двора, каковое место она собой очень украсила. Это было почти произведение искусства. Поверху оно было украшено орнаментом, вырезанным лобзиком из фанеры. Внутри тоже всё было очень грамотно устроено. За смелый шаг по внедрению культуры в сельский быт Миша и его помощники получили грамоту от райкома комсомола. Но новаторское строение просуществовало недолго: школьный бык почему-то не принял культурного начинания и однажды, разбежавшись, поддал его рогами, отчего хрупкое строение развалилось, открыв взору директора и всех присутствующих сидящую орлом учительницу химии Марию Сократовну Бланк, которая, смутившись, встала и вежливо обратилась к директору: «Здравствуйте, Михаил Федорович!»

Миша рассказывает свои истории не улыбаясь, мрачным, глухим голосом, с назидательным видом, словно ведет урок в классе. Эта его обстоятельная, с подробными деталями манера в сочетании с диковатым, массивным обликом делают его истории особенно смешными.

Утром к начальнику подбежали, вытаращив глаза от возбуждения, Стасик и Сашка.

— Валерий Николаевич! Там дикие утки! — заорали они, указывая на Тагил, по которому действительно плавали две утки.

У ребят было умоляющее выражение лиц. Но было еще только одиннадцатое августа, а сезон охоты начинался пятнадцатого, и Валерий Николаевич не разрешил стрелять птиц.

Это не подействовало на мальчишек. Стасик схватил мелкашку, подкрался к берегу и прицелился.

— Не стреляй! — сказал Миша Косарев. — Кажется, это домашние утки!

Но Стасик выстрелил и попал.

Тут все увидели, что на том берегу стоят две деревенские бабки и на нас смотрят. А потом повернулись и, помахивая прутиками, отправились в деревню.

Чаепитие протекало при гробовом молчании.

После чая в лагерь пришел из деревни мужик, подошел к Стасику и укоризненно произнес:

— За что утку-то убил?

— Понимаете, — заюлил Стасик, — я не хотел ее убивать. Я целил в воздух. Но я промахнулся…

Владелец утки запросил 25 рублей. Ему дали.

Стасик взял ледоруб и полез на скалу.

— Валерий, нужно с ним очень строго поговорить, — решительно сказала Ванда Иосифовна. — Он распустился. Ты сможешь с ним строго поговорить?

— Постараюсь, — ответил Валерий Николаевич.

— Да? — сказала Ванда Иосифовна, и голос ее дрогнул. — Но слишком-то строго не надо, хорошо? А то мне уже его жалко.

Через час со скалы спустилась понурая фигура с ледорубом.

— А ты вообще-то сможешь строго? — спросила Ванда.

— Еще как! — не очень уверенно ответил Валерий Николаевич.

— Да? Ну, тогда я лучше уйду.

И Ванда Иосифовна ушла в свою палатку.

На ужин у нас была жареная утка.

Мы едем на север. Цель — Чертово городище, культовые пещеры на реке Сосьве.

Наш ГАЗ-63 едва ползет по дороге. Это старый Верхотурский тракт, настолько разбитый, что приходится то и дело останавливаться и подкладывать под колеса сучья и доски, оставшиеся от полусгнившей лежневки.

В городке Верхотурье запаслись продуктами, куревом и водкой. В этом городке Валерий Николаевич показал нам древний (конец XVI века) полуразрушенный кремль и того же времени монастырь, обнесенный колючей проволокой: в нем колония для малолетних преступников. На выезде Валерий Николаевич показал городище и сказал, что оно уже погибло для археологии: там сделали карьер.

Ночевали на поляне рядом с крохотной речушкой, на желтой воде которой сварили гречневую кашу и вскипятили чай. Утром подобрались к наскальным рисункам. Работа оказалась довольно сложной из-за многочисленных сколов породы. Работали целый день. Утром поехали дальше.

Мы на берегу реки Лобвы. Здесь писаницы оказались почти выветрившимися, но все же мы сделали, что могли. Вокруг — густая тайга, гигантские кедры. Миша рассказал у вечернего костра, как в прошлом году он шел, примерно в этих местах, один и вдруг почувствовал необъяснимый ужас. Такой, что не мог сделать ни шагу. Руки-ноги отнялись. Так и простоял всю ночь, прижавшись спиной вот к такому кедру. До сих пор не понимает, что это было.

Валерий Николаевич объяснил это тем, что Миша, по всей вероятности, встретился с жителем другого мира. Когда человек умирает, то шаман особыми ритуальными приемами отправляет душу умершего по особой тропе в посмертное обиталище — в верхний или нижний мир. Но иногда в умершем человеке остается частица жизни. И он бродит по «среднему», то есть нашему, миру. Это зимогоры, полумертвецы. Они во всем похожи на людей, кроме одного: они принадлежат к миру мертвых. Они бывают агрессивны, но боятся резкого звука. Если житель «среднего» и «мертвого» миров близко подойдут друг к другу, то пространство, где произошла такая встреча, наполняется субстанцией ужаса. Очевидно, Миша попал в такую субстанцию.

— А как узнать, что он мертвец, если встретишь? — спросил Сашка.

— Если встретишь — узнаешь, — мрачно сказал Стасик.

— Да, — согласился профессор. — Бывает, что на интуитивном уровне. Но чаще узнаёшь в нем человека, про которого знаешь, что он умер.