Кольцо Сатаны. (часть 2) Гонимые

Да, здесь отлично знают, кого привозят в бухту Нагаева с Большой Земли на больших кораблях. Знают и о золоте, которое добывают в горах. И как добывают. Им только непонятно, за что так жестоко наказывают людей, которые никого не убили, не ограбили. Вот хотя бы женщины, которых держат и сегодня в Балаганном и Талоне, куда едет агроном. Всякие там есть, молодые и старые, городские и деревенские, разговаривают они и по-русски, и как-то по-чудному, все спокойные, хорошие, а жить их устроили за колючей проволокой, под стражей. И всем коренным жителям берега давали бумагу, они расписывались, что не будут разговаривать с этим народом, а если кто объявится в их поселках, то вязать и отправлять в Балаганное как беглых.

Когда сели ужинать, Сергей и Оля только переглянулись: такое обилие на столе! Икру — красную икру! — ложками, из большой гончарной миски, да зеленый лук поверху… А пироги с рыбой и с грибами, это не для гостей, не специально, а обычно к ужину. А ломти красной кеты, жиром светящейся на срезе! И картошка на сковороде, и солянка. Куда там ресторану!

Сергей поставил бутылку спирта. Хозяин взял ее с почтительной осторожностью, открыл, пролил в чашки граммов по пятьдесят, глянул на жену.

- Воды? Счас, счас! — и улыбчиво поставила кувшин. — Разбавляйте.

Пили понемногу, ели основательно, разговор пошел о совхозе, сошлись на том, что больно велик, что начальник там «городской и вежливый», а вот в лагерях, видно, худо, бабочки одеты плохо, зимой в лесу работают, снегу по пояс, негоже им с пилой-топором. Огороды — куда ни шло, а в лес — нет, нельзя им тяжелого, без детенков останутся, куда же хуже для государства.

Из-за стола вышли, на образа в переднем углу перекрестились.

И Сергей, и Оля — тоже, с благодарностью. Уже после старшой спросил у Сергея вполголоса:

- А ты партийный по виду…

- Нет, — ответил он. — Я агроном. Буду в совхозе огороды расширять, теплицы-парники строить. А овощи туда отправлять, где золото копают. Там худо кормят.

- Слышали мы… Ну, а в совхозе есть где развернуться. Ходил я по Каве, Челомже, по Тауйю, реки там такие. Страсть, как много гусей, утей, всякого рябчика, глухаря. Ну и медведя можно запросто встретить, это точно. А уж кета и горбуша, тот же кижуч валом идет против течения, когда время нереститься. У нас свои речки такие же, Армань, тот же Хасан, Яна, небольшие, но покамест рыбные. Всем хватает.

- А море чем богато?

- Зверем да рыбой. Однако зверя больше. Тюлени здешние — акиба, нерпа, ларга, у них сало-жир толщиной в ладонь, как студень, для орочей и якутов радость, а вот мы не потребляем. Такой дух от него. Сам попробуешь.

И хитро улыбнулся.

Дорога от Армани шла вдоль морского берега, то удаляясь в мелколесье, то откатываясь далеко в море, где лед не был покорёжен. С юга накатывался очень неприятный, влажный и холодный ветер, он забирался под одежду. Оля очень беспокоилась за девочек, кутала их, потом накрылась с ними тулупом. Уже в ночной час осторожно пересекли речку Яну, ее правый берег был крутой, мужчинам пришлось впрягаться, помогать вытаскивать сани. На том берегу пошло какое-то растрепанное и перебитое мелколесье, лиственницы выглядели жидкими и почти все прилегли вершинами от моря.

- Тут штормы страшенные, море далеко выплескивается, ломает, укладывает лес, — объяснил ездовой. — И лед громоздит вроде крепостного вала. Ну, а дальше от моря дерева стоят, сцепляются ветками, помогают друг дружке.

Балаганное чернело на самом берегу, оно было открыто ветрам, в этот поздний час выглядело безглазым и безлюдным, словно заброшенное. Дом фактории, двухэтажная контора совхозного отделения, дом начальника отделения… В нем еще светилось окно, на стук вышел хозяин, знал о приезде Морозова, приготовил комнату. Арманские мужички с конями поехали по знакомым. Без подарка они не остались. Подарком здесь называли спирт…

Утром пришел агроном отделения, молодой мужчина с болезненным лицом и тощей фигурой. Познакомились.

- Пройдете по хозяйству? — спросил он.

- Нет, пока отложим. Надо устроиться, — сказал Морозов.

- Мы Добротворскому звонили. Машину он пошлет.

Начальник отделения, перебежавший в хозяйственники из ВОХРы, особенного впечатления своим видом не производил. Все в его жилище выглядело неряшливым, бывают такие дома без заботливых рук. Сам он даже на простые вопросы отвечал путано и вяло, часто врал, это Сергей понял по его бегающим глазам. Не работник, так…

Полуторка с крытым кузовом пробилась из Талона по заметенной дороге только к пяти часам. Что-то сгрузили, что-то в ящиках подняли в кузов. И поехали на свой страх и риск. Вечер получился тихий, вокруг лес, с моря вихри не доставали, и тридцать километров проскочили за час с небольшим.

Куда подъехать, водитель знал. Сергей огляделся. Улица с двумя рядами домов, рубленных из толстой лиственницы. Все на высоких фундаментах, аккуратные, с двумя выдвинутыми вперед крытыми крылечками. Вошли в свою квартиру с надеждой. У голландки лежали наколотые дрова, лампочки излучали желтоватый свет. Сергей растопил голландку, занялся вещами. Оля грустно сидела на кровати с новым матрасом, набитым сеном. Укутанная Вера ходила по квартире, смешно раскачиваясь. Таню дорога уморила, она спала.

Когда в комнатах потеплело, постелили постель, покормили и уложили девочек.

- Ну что? — спросил Сергей и с надеждой заглянул в глаза Оли.

- Мы переехали из одного злого царства в другое, но не злое. Такое впечатление, что здесь не Колыма. А почему — сама не понимаю.

- А я думаю о другом: мы проделали по дороге домой первые сотни километров. Осталось еще тысяч восемь. И все равно — уже хорошее начало. Привал на сколько лет? Думаю, что не на один.

- Такая неопределенность… — тихо произнесла Оля.

Они вместе готовили ужин, чай. Никто к ним не приходил. Уже поздно. В окна ничего не видно, стекла накрепко зарисовал морозный узор.

Утром снова расшуровали печь, было тепло и уже не так грустно. Светило солнце и стекла оттаивали. Весна…

Сергей оделся.

— Пойду представляться. Ты отдыхай. Или погуляйте все вместе,

разомнитесь. На совхоз посмотрите.

Он вышел и почти у крыльца встретил молодого человека в городском пальто и в меховой шапке. Лицо его было улыбчиво, благодушно.

— Ну вот, а я к вам, по-соседски. Давайте знакомиться. Павел Свияжский, совхозный врач. Без меня в совхозе так же нельзя, как и без агронома. Ставлю больных на ноги, слабых ободряю духовно. Родом из матушки-Москвы. К начальству наладились? Идемте вместе, чтобы не заблудились. Тайга. Кругом тайга. Так, кажется, в песне?

Оказывается, доктор с женой в том же доме, в другой половине.

Был Свияжский весел, ироничен, с ним легко и просто, тем более, что тем для разговоров бездна: Сергей все сразу хотел знать.

— Вот и совхозный штаб, — доктор показал на дом, назвать который будничным словом «контора» язык не поворачивался. — Начальник совхоза назвал сие строение благородным, хотя и нерусским словом «Дирекция». Привилось.

Они вошли. Внутри было светло, свет исходил не только из широких окон, но и от желтых бревенчатых стен. Кабинеты удивляли размерами, половиками, теплым духом истопленных печей. Директорская приемная впечатляла: дверь в кабинет двойная, она была открыта. За столом сидел директор, от его стола протягивался второй, почти к дверям. Для заседаний.

Игорь Михайлович Добротворский оказался полным, хорошо одетым интеллигентом, было ему лет сорок, улыбка красила его лицо. Он вышел из-за стола, пожал руку Сергею, доктору и извинился перед посетителем, который тут же вышел. А Добротворский сказал агроному:

— Вы моложе, чем я представлял вас. Утомились в дороге? Такая даль, а у вас маленькие. Ну, все позади, благодарение судьбе. С чего начнем? Одну минутку. Вы посидите с доктором, я выйду, распоряжусь, чтобы не забыть.

Говорил он быстро, движения его были тоже быстрыми, но взгляд глубокий, запоминающийся, видимо, умница, схватывающий все с ходу.