Воспоминания

Можно легко представить себе, каким образом люди, только что описанные мною, достигли успеха на этом пути.

Наиболее странной и неожиданной фигурой в этих авантюрах был Безобразов,

Каким образом этот человек в течение нескольких лет играл руководящую роль в вопросе об агрессивной политике России, до сих пор не поддаётся моему пониманию.

Он происходил из хорошей семьи; его отец был очень богат и занимал пост губернского предводителя дворянства в Петербурге. Безобразов был вначале офицером одного из блестящих полков гвардии, в котором служил и мой брат, и я часто встречался с ним в этот период. Он испытал затем превратность судьбы, покинул полк и поступил на гражданскую службу в Сибири. Только через двадцать пять лет он снова показался на петербургском горизонте, и все с некоторым изумлением узнали, что неизвестным путем он приобрёл доверие государя, которому он изложил обширный план политической и экономической экспансии на Дальнем Востоке. Это было ни больше ни меньше как пресловутое дело о лесных концессиях на Ялу, которые сделались впоследствии предметом оживленных сношений между Россией и Японией и вызвали в конце концов войну между этими странами.

Я не буду утомлять читателей подробным изложением схемы Безобразова, которая, по его мнению, открывала широкие перспективы для России и обещала баснословные барыши её участникам. Достаточно сказать, что это было совершенно фантастическое предприятие, один из тех проектов, которые поражали воображение Николая II, всегда склонного к химерическим идеям. Значительно более трудно объяснить влияние, которое получил этот претенциозный хвастун на императора. Одна из теорий по этому поводу считает вероятным, что благожелательный прием, который был оказан Безобразову и его проектам, обусловливался тем, что император был ослеплен биллионами, которые мерещились ему от этого предприятия. Это совершенно абсурдно, так как Николай был совершенно равнодушен к деньгам и даже не знал им цены.

Однако возможно, что Безобразов, поддерживаемый адмиралами Абазой и Алексеевым, возымел полное влияние на императора, так как он говорил не только о политико-коммерческом предприятии, но также и об общем направлении наших дипломатических отношений с Японией. Нужно отметить, что этот статс-секретарь без портфеля приобрёл для себя право непосредственно сноситься с представителями императора на Дальнем Востоке и сообщать императорские приказания, минуя министра иностранных дел.

Как я отмечал в предыдущей главе, это послужило основанием для того, чтобы я подал в отставку с занимаемого мною поста представителя в Токио.

Ознакомившись со всем этим, разве можно удивляться тому, что император мог подпасть под влияние такого вульгарного проходимца, каким был известный Филипп, начавший свою карьеру в качестве мясника в Лионе, сделавшийся позже спиритом, гипнотизером и шарлатаном, который был осужден во Франции за различные мошенничества и кончил тем, что превратился в желанного гостя при русском императорском дворе и сделался советником императрицы и императора не только по делам личного характера, но даже по делам большой государственной важности?

Всякий должен быть поражён сходством карьеры Филиппа и несколько позже Распутина с той ролью, которую играли в высшем французском обществе в конце XVIII века шарлатаны и месмеристы (магнетизеры) того же порядка.

По-видимому, существует таинственный закон истории, определяющий аналогичные последствия одних и тех же причин, как то было век назад, когда при приближении революционного кризиса французское общество старалось забыться в области таинственного и чудесного. Совершенно верно, что Филипп был проходимцем низшего разряда, который не может быть поставлен рядом с графом Сен-Жерменом и даже с Калиостро, но секрет их успеха был один и тот же, и влияние "Comte pour rire" [12] над ландграфом Гессенским и "Неизвестного философа" [13] над герцогиней Бурбонской или Иосифа Бальзамо [14] над кардиналом Бурбонским ничем не отличается от влияния Низьера Вашоля – alias Филиппа, на императора и императрицу России.

Пребывание Филиппа при русском дворе было кратковременно и не имело серьезных последствий.

Лионский мясник преследовал, по-видимому, только материальные выгоды и никогда не пытался вмешиваться в придворную или политическую жизнь. Его смерть оставила место свободным для более замечательного лица, Григория Распутина, который пользовался влиянием вплоть до падения романовской династии и распада русской империи.

Необыкновенные приключения этого безграмотного, пьяного и бесстыдного мужика, который появился из отдаленных мест Сибири, чтобы стать личным советником и даже, можно сказать, идолом русской императорской четы, уже нашли своё описание в литературе. Многочисленные книги, посвященные описанию этой невероятной карьеры, представляют, конечно, большую ценность. Наиболее яркой и обоснованной работой по этому вопросу мне представляется книга д-ра Диллона "Россия в упадке", столь часто мною цитированная. Я не буду здесь рассматривать суть вопроса, так как я не могу на основании личных наблюдений ничего прибавить ни полезного, ни интересного.

Первое появление Распутина в Петербурге относится к 1905 – 1906 годам, как раз к тому периоду, когда я стал министром иностранных дел. Сначала он вмешивался только в дела двора и касался только того, что относилось исключительно к делам императорской фамилии, и хотя я часто посещал дворец, я никогда не имел случая видеться с ним и поэтому не имею о нём личных воспоминаний. Все, что я знаю о нём за это время, мною получено от Столыпина, от некоторых близких ко двору лиц и от моего брата.

Д-р Диллон указывает, что мой брат должен был покинуть пост обер-прокурора святейшего Синода благодаря интригам Распутина.

Это совершенно верно. Этим он обязан вмешательству императрицы Александры в некоторые назначения по духовному ведомству, которые он не мог одобрить. Императрица была инспирирована Распутиным, который в это время ещё не вмешивался в государственные дела, но был озабочен устранением одних епископов, которые были ему враждебны, и протежировал другим, на поддержку которых он мог рассчитывать.

Я нашёл только одну неточность в повествовании д-ра Диллона.

Он повторяет известный рассказ о том, что Столыпин был излечен Распутиным от нервного потрясения, которое было причинено ему во время взрыва 25 августа.

Я могу удостоверить, что Столыпин был абсолютно спокоен и здоров в это время и что ему никогда не пришла бы в голову мысль по этому или по другому поводу обращаться к человеку, о котором он всегда отзывался с величайшим отвращением.

Я также отношусь с недоверием к утверждению д-ра Диллона, что Николай II отказался начать войну в связи с событиями на Балканах в 1912 году, следуя совету Распутина. Автор, очевидно, повторяет то, что граф Витте однажды говорил мне, но это не убеждает меня в правильности такого утверждения.

Я всегда указывал на глубокое религиозное чувство, которое руководило императором в его духовной жизни. Каким образом случилось, что это чувство могло превратиться в вульгарную веру, в предрассудки и в полную подчиненность такому лжепророку, каким являлся Распутин, – эту задачу я не мог разрешить путем моих собственных наблюдений.