Исторические мемуары об Императоре Александре и его дворе

Нет сомнения, — и многие это подтвердили, что у Александра задолго до смерти были роковые предчувствия [23]. В то время граф Ш*** и я приписали проскользнувшее у него выражение грусти горю, которое Его Величество только что испытал, горю, которое его великая душа старалась превозмочь, т. е. скрыть наружные его проявления, но которое тем не менее тяжко легло на его сердце: он только что потерял свою дочь, — дочь, не признанную им, которая носила имя своей матери… Эту привлекательную молодую особу семнадцати лет привезли в чахотке из Парижа в Петербург, — наперекор мнению докторов и по совету нескольких шарлатанов-магнетизеров, предсказавших ей долгую жизнь, здоровье и замужество. Уже умирающая, она была обручена с графом С***, который магнетизировал ее согласно указаниям парижских ясновидящих. Когда прибыло заказанное в Париже великолепное приданое (стоившее 400 000 франков), юной невесты уже не было в живых.

Похоронные принадлежности, надгробный венок — заменили блестящие туалеты и венец, предназначенные для брачного торжества… Государь узнал об этом печальном событии во время парада. Он сразу страшно побледнел; однако он имел мужество не прерывать занятий и только обмолвился знаменательной фразой: «Я наказан за все мои прегрешения».

Кто же утешал Александра в этом горе? Утешителем его явился ангел — Елизавета!.. Удрученная потерей собственных детей, она полюбила эту молодую девушку; и когда, гуляя, императрица случайно встречала ее еще ребенком, она прижимала ее к своей груди и в детских чертах ее печально старалась отыскать сходство с тем, кого она обожала. По возвращении государя из поездки в военные поселения одна знакомая ему дама спросила, хорошо ли Его Величество чувствует себя после этого путешествия. «Да, — отвечал государь, — телом я здоров; но что касается духовного моего состояния, я все страдаю, и горе мое тем сильнее, что я не могу проявлять его». При этих словах глаза его наполнились слезами, которые он поспешил отереть. Государь часто один отправлялся на могилу дочери. Он воздвиг ей памятник в церкви Св. Сергия, в Петербурге.

Накануне отъезда Его Величества генерал Уваров принес мне от имени своего августейшего повелителя великолепную бриллиантовую брошь. Я сказала, что государь, без сомнения, забыл, что он уже сделал мне подарок по случаю крестин, поэтому я не считаю возможным принять этот дар. Но генерал уведомил меня, что мой отказ вызовет неудовольствие государя. Я не посмела больше настаивать. В этот день перед моим отъездом из Царского Села императрица Елизавета дала мне прощальную аудиенцию. Государыня приняла меня с обычной своей мягкой приветливостью; она так умела соединять в беседе достоинство царицы с обаянием умной женщины! Говоря со мной, она коснулась путешествия государя, и голос ее принял, как мне показалось, еще более мягкую интонацию, когда она говорила: «Надеюсь, что это путешествие принесет пользу государю». — Свидание это было короче предшествовавшего, так как императрица принимала также в этот день министров и свиту Александра. «Надеюсь, — сказала государыня, — что ваши дела или семейные отношения побудят вас вскоре возвратиться в наши края». Затем, по своей чрезвычайной доброте, она соблаговолила выразить сожаление, что я уезжаю. Когда Елизавета встала, я умоляла ее прогнать меня, так как сама я была не в силах оставить ее, я сказала, что почтительная привязанность, которую я испытываю к ней, перешла ко мне по наследству от моей тетушки, княгини Радзивилл, и что я сохраню ее во всю мою жизнь. Елизавета выразила мне сожаление по поводу кончины тетушки. «Она была такая добрая, — сказала она, — такая милая!» Государыня ни разу не дозволила мне поцеловать у нее руку, хотя я говорила, что мной руководит столько же привязанность к ней, как и уважение, и она повелела мне поцеловать ее. Я уже не надеялась еще раз увидеть это ангельское существо, когда на следующий день, через час после отъезда государя, оставившего Царское Село в шесть часов утра, мы увидели, гуляя с графом Ш*** по большой аллее, даму, легко одетую, несмотря на свежую погоду, изящную и покрытую вуалью. Она шла с дамой, которую я тоже не узнала. Граф Ш*** сказал мне: «Это императрица Елизавета!» — «О нет! — возразила я, — вы знаете, что она в этот час никогда не гуляет, особенно пешком». Я едва договорила эти слова, как дама направилась к нам, и когда она подняла вуаль, я узнала государыню. Она соблаговолила вновь обратиться к нам с милостивыми словами и сказала графу Ш***, что она очень рада случаю проститься с ним; при этом государыня выразила сожаление, что мы не можем продолжить наше пребывание в Царском Селе. Говоря об отъезде государя, она сказала: «Сегодня погода более сносная, но вчерашний день был ужасен». (В тот день дождь шел беспрерывно). Уверяли, что императрица Елизавета уже не любила Александра, но я убеждена в обратном. Несколько вырвавшихся у нее слов, ее голос, звучавший особенно нежно, когда она говорила о нем, — все доказывало мне, что я не ошибаюсь. Притом, было так много чувства в столь простых словах ее: «Вчерашний день был ужасен…» Елизавета думала о следующем дне! Наконец, смерть Елизаветы доказала, что она никогда не переставала любить Александра, так как она не могла пережить его, и что все ее надежды, так же, как и единственное желание, заключались в том, чтобы соединиться с ангелом, которого она оплакивала.

ГЛАВА XXIX

Некоторые новые подробности об императрице-матери: ее любовь к литературе и искусствам; ее учреждения

Печальна была последняя моя прогулка в парке Царского Села. Хотя было довольно тепло, небо было облачное. Эти прекрасные места, которые я уже не надеялась более увидеть, казалось, приняли унылый, печальный и пустынный вид со времени отъезда своего очаровательного волшебника; и всегда печальное приближение осени являлось как бы трауром по случаю его отсутствия. Подымая упавший на землю осенний лист, я вспомнила стихи Делилля:

Я навсегда сохранила этот лист в моей записной книжке. В эту минуту я перебирала в уме, с чувством глубокой благодарности, многочисленные проявления участия и благожелательности, которыми император Александр почтил меня за те двенадцать лет, что я имела счастье знать его; чувства столь дружеские, которые, как он сам говорил, не изменило ни время, ни отсутствие; чувства столь редкие даже в среде равных и родных. Этот великий государь, ничем мне не обязанный, для которого я была ничто, между тем осчастливил меня своей августейшей дружбой. Призывая на него все небесные благословения, я с грустью говорила себе: «Этот ангел, так умеющий сочувствовать горю ближнего (ибо не было в Петербурге семьи в горе, где бы он не появился со словами мира, утешения, сострадания и т. д.), — этот ангел, составляющий счастье всех окружающих, сам не наслаждается счастьем. Он был отцом и потерял свою дочь, и не смеет оплакивать ее! оплакивать дочь, единственное утешение в старости, теперь еще весьма отдаленной, но которая когда-нибудь застигнет его в одиночестве, без отрадных родственных связей». В то время я не предчувствовала, что дни его сочтены и что роковой конец так близок; но я была невольно взволнована его грустным видом при нашем последнем прощании, и впечатление это не покидало меня.

Когда, в день моего отъезда из Царского Села, я обратилась к императрице-матери с просьбой о прощальной аудиенции, государыня пригласила нас с графом Ш*** к своему столу в Павловске. Прежде чем отправиться к Ее Величеству, я зашла к почтенной добрейшей княгине Ливен, воспитавшей всю императорскую семью, которую она обожала и о которой мы с ней беседовали все время, пока были вместе. Я смею утверждать, что в эту минуту сердца наши бились в унисон. Я последовала за княгиней в гостиную и вскоре в кругу, где я сидела, государыня соблаговолила обратиться ко мне с любезным упреком, говоря, что это очень нехорошо, что я так скоро уезжаю. За обедом государыня жаловалась на плохую погоду в этом году и прибавила: «А что думает о нашем климате графиня Шуазель?» Если б я сидела ближе к государыне, я бы позволила себе заметить, что при виде обилия украшавших стол чудных фруктов трудно поверить, что не находишься в самом прекрасном климате мира. Выходя из-за стола, Ее Величество подозвала к себе графа Ш*** и меня, чтобы полюбоваться в большое окно из цельного стекла прелестным видом в парк и водопадом на искусственных скалах, украшенных развалинами. Падающая с высоты этих скал вода теряется в прозрачном озере, окруженном группами деревьев, среди которых открываются виды на церковь, деревни и т. д. Императрица сказала графу Ш***: «Ваш отец очень любил эту гостиную и этот вид; он часто бывал здесь при Его Величестве покойном императоре Павле». Она повторила эти последние слова проникновенным тоном. Эта достойная государыня сохранила благочестивую и нежную память о своем несчастном августейшем супруге.