Были и былички

"перестройка", потом непонятно что, но явно чужое. Век наших ветеранов миновал.

Услышал как-то слово "вертихвостка" и уж не знаю по какой такой ассоциации идей из глубин памяти выплыло слово "вертушка". Теперь-то в век всеобщей телефонизации и царствия мобильника это слово мало что кому говорит, если вообще понятен его смысл. А вот в моё время оно было на слуху многих причисленных к великой государственной тайне людей. Да и простой телефон было поставить ой как непросто.

Моя вторая после Вьетнама заграничная командировка в Таиланд дала возможность приобрести наконец трёхкомнатную кооперативную квартиру улучшенной планировки. Для непонятливых напомню, что это была уже не

"хрущоба", названная так во славу досточтимого генсека Партии с большой буквой, (поскольку была единственной) Хрущёва, а тоже сляпанная из блоков, но с огромадной (10 кв. м) кухней и не с сидячей ванной, а совмещённым туалетом божеских размеров. Правда, у чёрта на куличках, в Тёплом стане, но радости не было предела.

Одно эту радость омрачало – не было телефона, как и перспектив поставить его в обозримой перспективе. Вроде бы надёжное средство в виде попытки кому-то сунуть взятку результата не дало. То есть взятку-то взяли (а как же?), а вот отдачи в форме телефона на тумбочке не воспоследовало. Пришлось прибегнуть ко второму (по времени, а не по значимости) средству – блату. Благо у тестя сохранился контакт с министром связи Талызиным, который когда-то работал в его закрытом военно-аналитическом институте. Тот звякнул

(телефон-то у министра был) кому надо, и мне тут же принесли и установили шикарный, цвета снежной пороши, аппарат.

Но, как оказалось, с подвохом. Точно такой же телефон и тоже в виде исключения был поставлен ветерану войны и инвалиду первой группы, проживавшему на первом этаже. Вы не представляете, какое это мучение – ждать, когда освободится номер, а ветеран из своих цепких рук трубку вообще не выпускал. Несколько лет я куда головой ни бился, всё как об стенку. Уж и весь дом обтелефонили, а я всё оставался совмещённым.

Разрыв порочной связи с ветераном произошёл лишь когда я перешёл из министерства на работу в Совмин СССР, откуда звякнули кому надо и объяснили, что телефон совминовского ответственного работника должен оставаться свободным, ибо его могут дёрнуть (в смысле вызвать) на работу в любую секунду. А теперь догадайтесь, по какому телефону были сделаны Талызинский и совминовский звонки. Правильно, по

"вертушке", защищённой от чужих ушей спецслужбой.

Вертушечка (позвольте уж её не оковычевать) была чудом из чудес совкового периода, называлась официально правительственной связью и накрепко связывала (пардон за тавтологию) сильных мира сего (т. е. того, советского). Каждый имеющий достаточно значимый вес начальник обладал этим золотым ключикам к сердцам себе подобных. И прозывались все они номенклатурными работниками, хоть относились к разным номенклатурам: ЦК (наивысшая) и обкомов, райкомов и др. "комов" по нисходящей.

Я думаю, только на вертушке и держалась долго советская власть, представлявшая собой этакий спрут с массой щупалец, идущих от одной головы. Голова могла и поменяться, но это означало только, что вертушка перешла в другие руки. Была и вторая вертушка, страшно секретная и закодированная, для очень узкого круга лиц, которая объединяла посильней масонской ложи этих лиц во всех республиках, округах и областях нашей необозримой отчизны, но её я на всякий случай касаться не буду.

К понятию вертушки я приобщился ещё в министерстве. История была детективная – какая-то шмокодявка проникла тайком в кабинет своего начальника управления и по вертуну обтяпала какие-то свои дела. Дело вскрылось, им занялся вездесущий (с одним "с") КГБ, и малец вылетел с волчьим билетом на улицу. Кстати, аналогична история произошла на второй год моего пребывания в Совмине с помощником моего начальника, зампреда Совмина.

Он был помощником по связям с родственниками своего начальника, имел карту генеалогического древа и факсимильную печать зампреда, что помогало определиться с пачками писем от многочисленной его родни с просьбами о вспомоществовании. Карта позволяла совершать генеалогический отсев, а потом уж с соизволения шефа в игру вступали вертушка и в отдельных случаях – факсимильная печать. Так вот, этими инструментами помощник поработал налево, т. е. под себя. Дело вскрылось, им занялся КГБ, и помощник зампредсовмина вылетел на должность Начальника главного управления одного из курируемых министерств. Причём это было сделано нашим же отделом, курирующим

КГБ и МВД, который выполнял заодно роль собственной безопасности.

Так что дело это было довольно рискованное, но при этом всё же считалось, что грех не воспользоваться вертушкой, когда подопрёт.

Меня подпирало дважды. Один раз мой приятель-гаишник, которому я был обязан (чем, не скажу – сами догадаетесь), поплакался, что умер отец, а его старшего брата не отпускают на похороны из Афганистана, где он воевал в рядах ограниченного контингента наших войск. Я позвонил по вертушке замминистра обороны, и старлей на следующий день был доставлен транспортным самолётом из-под Кандагара через

Ташкент в Москву аккурат к похоронам.

Второй раз я прибег к палочке-выручалочке, когда случилось страшное бедствие с самим мной. Полетел краник топливного насоса моих "Жигулей", оказавшийся остро дефицитным. Я обзвонил все магазины, объездил все станции обслуживания – нет как нет или за такие бешеные бабки, что не подступиться. На одной лишь станции механик предложил за умеренную сумму снять краник со стоящей рядом машины, но я как честный человек отказался. Позвонил от отчаяния министру соответствующего ведомства, и вожделенная деталька через час лежала на столе моего кабинета.

Теперь вы, наверное, поняли, чем была и что значила в прошлой советской жизни вертушка. Кстати, своё название она получила от допотопных телефонных аппаратов послереволюционного времени, когда надо было вертеть ручку для вызова барышни-телефонистки.

В Кампучию (ныне снова Камбоджа) я был командирован из Совмина вскоре после свержения моего хорошего знакомца Пол Пота моими вьетнамскими друзьями в конце предпоследнего десятилетия прошлого века. До того я бывал там, в этой Буддой избранной стране улыбающихся и довольных жизнью людей, знаком был и с принцем

Нородомом Сиануком и его очаровательной женой-француженкой Моник. Но это было до переворота и установления там режима коммунистической диктатуры Пол Пота.

Этого кровавого изверга (помните частушку "За…бу, замучаю как

Пол Пот Кампучию"?) я тоже довольно хорошо знал по расквартированному в Ханое в пору моей работы там штабу партизанских объединений стран Индокитая (Вьетнам, Лаос, Камбоджа). Звали его тогда Салот Сар (Пол Пот – это парткликуха) и производил он впечатление интеллигента западного образца (четыре года студенчества в Сорбонне). Общался с ним по-французски и на его родном кхмерском языке, чем вызвал его расположение и даже удостоился подарка в виде сборника его статей с дарственной надписью.

А ко времени моего приезда в НРК в должности Торгпреда СССР

(самого молодого за историю МВТ) этот гад умудрился уничтожить около двух миллионов своих соотечественников, истребив интеллигенцию и городское население. От многочисленного королевского клана Сианука остался лишь он один, задержавшись в Пекине по пути из Москвы, где он находился с официальным визитом.

Страна перешла на мирные рельсы, её возглавил бывший командир полпотовского полка Хун Сен, перешедший на сторону вьетнамских братьев по оружию. Замами основных министров были оставлены вьетнамцы, многих из которых я лично знал ещё во Вьетнаме. Моим основным партнёром по работе (министр торговли) стал однорукий пулемётчик, прошедший лишь одну школу – школу партизанской войны (с