Режиссерские уроки К. С. Станиславского

Естественно, что из дому я сейчас же позвонил о всех своих сомнениях В. В. Лужскому. Против обыкновения Василий Васильевич был как-то необычайно сдержан в ответах.

— Что ж делать, Николаша, надо начинать репетировать, как уж там сумеете, — это распоряжение Константина Сергеевича. Думаю, все обойдется благополучно. Я завтра попозже загляну к вам в зал!

«Попозже!» Самое страшное — это ведь начало репетиции, а «попозже» все будет ясно, — думал я, — или провалюсь в первые же пять минут, или вывернусь как-нибудь. И почему это Василий Васильевич так подчеркнул: «это распоряжение Константина Сергеевича»? Не позвонить ли мне Константину Сергеевичу? Спросить его прямо: что мне надо завтра делать, как вести репетицию?

А не умалится ли от такого вопроса мой режиссерский авторитет? «Что это за режиссер, — подумает Константин Сергеевич, — который не знает, что ему делать, как провести большую репетицию?»

С другой стороны, ведь этот спектакль не «мой», это возобновление. Я имею право не знать линию поведения старых исполнителей в нем. И, наконец, я пришел учиться, набираться знаний в МХАТ, а не «утверждать» свой режиссерский авторитет. Не рано ли мне думать о нем?

И я позвонил Константину Сергеевичу, хотя было уже около 8 часов вечера, так как на все эти размышления у меня ушло порядочно времени.

— Константин Сергеевич, это вас беспокоит Горчаков! Мне необходимо поговорить с вами по очень важному делу — о завтрашней репетиции…

— Очень рад! Я вас жду уже целый час… Изумление мое было безгранично.

— Вы меня ждете, Константин Сергеевич?!

— Конечно, жду. Я решил, что если вы думаете серьезно работать в театре, то обязательно позвоните после того, как мы с Василием Васильевичем вывесили репетицию в такой форме… (Так-с, — подумал я, — сдержанность Василия Васильевича уже объяснилась!). А если вы режиссер только по наименованию и гордитесь этим званием больше, чем сущностью режиссерской работы, то увидим, что вы будете делать завтра на сцене. Приходите сейчас. По дороге обдумайте еще раз все вопросы, которые у вас есть ко мне, так как вы уже на целый час опоздали…

Через двадцать минут я сидел в кабинете Константина Сергеевича в Леонтьевском переулке.

— С чего мне надо начать репетицию, Константин Сергеевич? Надо ли произнести какую-нибудь вступительную речь?

— А вы сами как думаете?

— Я бы предпочел ничего не говорить. Что я могу сказать особенного собравшимся мастерам театра о «Горе от ума»? А с молодежью я уже говорил…

— Значит, никаких вступительных речей не говорите. Попросите всех сразу на сцену. Первую часть акта пропустите. Не к чему ее прогонять, когда вызвано к определенному часу сорок человек. Размечен у вас выход гостей по вашему режиссерскому экземпляру?

— Да, Константин Сергеевич.

— Покажите мне его и объясните, кто выходит у вас в каком месте текста и по какой причине?

Следующие минут сорок-пятьдесят ушли на детальную проверку Станиславским намеченной мной и В. В. Лужским схемы выхода гостей по тексту «Горя от ума». Вопросы Константина Сергеевича были таковы:

— Почему именно данная группа приезжает первой?

— Это старики, Константин Сергеевич, да еще из «бедных родственников», они выехали загодя; не ожидали, что им попадется приличный извозчик, вот и приехали раньше всех.

— Исполнители ролей этой группы знают это оправдание, эти «предлагаемые обстоятельства»?

— Знают, Константин Сергеевич.

— Хорошо, это верно по художественным соображениям и вполне вероятно по жизни. А они одни приехали? Неужели их не сопровождает, вернее, их не привезла ли какая-нибудь молодая племянница, пусть тоже из «бедных»?

— Я об этом не подумал…

— Присоедините к ним какую-нибудь девушку. Она и извозчика им нанимала и последила, чтобы лакеи повесили поаккуратнее их одежду. Самим старикам со всеми обстоятельствами выезда «в свет» не управиться.

— Хорошо, Константин Сергеевич, я к их группе присоединю В. А. Вронскую.

— Очень хорошо. А знают у вас «бедные родственники» все свои переходы в течение всего акта? В какую комнату они входят вначале? С кем здороваются? Кого встречают из знакомых? С кем не смеют даже здороваться, где находятся во время танцев, какое участие принимают в сплетне и в какой мизансцене?

— Для каждой группы гостей, Константин Сергеевич, я приготовил список их переходов по сцене с места на место и передам завтра им эту наметку. Но я предполагал, что окончательно утвердить движение всей массы гостей и каждой группы в отдельности можно будет только после репетиции третьего акта на сцене.

— Совершенно верно, но приготовить себе план выходов и переходов отдельных групп народной сцены режиссер обязан. А из зала он все поправит со стороны сценической выразительности.

Я передал Константину Сергеевичу целую пачку отдельных листков, на которых по ходу текста были определены для каждой группы переходы, «встречи» с другими группами и их отношение к основным кускам акта, событиям и главным персонажам.

— Так-с, — сказал Константин Сергеевич, бегло просмотрев мои листки и, очевидно, удовлетворившись их содержанием, — а почему до приезда Натальи Дмитриевны вы выпускаете только две группы: «бедных родственников» и «семейство» — отца, мать и мальчика, — а с Горичем — «стариков», г-на Н., а затем уже на фоне сцены Натальи Дмитриевны с Чацким других гостей и группу «молодых людей»?

— Мне казалось, что не надо все группы гостей без слов выводить сразу на сцену, в паузе до приезда Горича, а надо попробовать их распределить между выходами Горичей, графини-бабушки с внучкой и семейством Тугоуховских.

— Это, конечно, хорошо, но надо это сделать очень тонко, оправданно и точно. Скажем, «молодые люди» могут прийти вместе с княжнами, но не должны быть назойливы при сцене княжен и Натальи Дмитриевны.

— Я так это и объяснил нашим актерам, играющим «молодых людей».

— Отлично. Завтра мы это проверим на деле, на сцене. А свои автобиографии все гости знают?

— Я с ними старался обговорить их жизнь и характеры как можно подробнее.

— Вот, возьмите — я приготовил вам «опросный лист» для гостей. Проверьте по нему в ближайшие дни с вашими актерами, все ли они знают, что необходимо для того, чтобы выйти на сцену гостем в «Горе от ума».

Константин Сергеевич передал мне лист бумаги, на котором было написано:

1. Кто вы? Имя, отчество, фамилия. Состав вашей семьи. Общественное положение. Где живете в Москве? Улица. Наружный вид дома. Сколько комнат в квартире? План квартиры. Обстановка вашей комнаты.

2. Что делал сегодня с утра, час за часом («течение дня»)? Какие были удачи и неудачи за день? Какие дела сделал за День, с кем повидался?

3. Ваше отношение к Фамусовым? Родственник или знакомый их? Как узнал о вечеринке у Фамусовых? Откуда знаком с Горичами, Хрюмиными, Тугоуховскими, Хлёстовой, Чацким?

4. Ваши взгляды на жизнь современной вам эпохи (эпохи «Горя от ума»)? Ваше отношение к мыслям Чацкого и Фамусова?

5. Что и кому будете завтра рассказывать о вечеринке-бале у Фамусова?

Я обещал Константину Сергеевичу еще раз проверить биографии и «течение дня» исполнителей по этому «опросному листу», как называл его Станиславский.

— Может быть, кому-нибудь из наших молодых артистов или учеников школы, — сказал К. С. Станиславский, — покажется ненужной или примитивной такая детализация внутренней и внешней жизни его образа. У Грибоедова ведь не дано никаких характеристик гостей. Просто сказано: «множество гостей». Вы должны будете объяснить колеблющимся и увлечь сомневающихся в необходимости такой работы. Это единственный путь к органической жизни на сцене. Меня упрекали часто, что я заимствовал разработку массовых сцен у мейнингенцев. Это неверно, Мейнингенцы были сильны внешними приемами организации массовых сцен, строгой, но формальной дисциплиной. Они заказывали сценариусам сочинять маленькие роли с текстом на полторы-две страницы для каждого солдата в «Лагере Валленштейна», заставляли статистов заучивать этот текст и повторять его механически во время всей народной сцены. Создавалось обманчивое правдоподобие жизни на сцене. В соединении с понижением и повышением звука и ритма движений всей толпы, с исполнением ею общих сценических задач решался только внешний характер сцены.