Александр Беляев

«Банкир Карл Готлиб погиб под колесами вагона, сбитый с ног собакой своего секретаря — Штирнера. Огромное наследство Готлиба должно перейти к его брату и племяннику — Оскару и Рудольфу Готлибам. Однако при вскрытии завещания оказалось, что Карл Готлиб завещал свое имущество своей стенографистке Эльзе Глюк. Законные наследники, Готлибы, предъявляют иск о недействительности завещания. Но неожиданно на суде старший наследник Оскар Готлиб отказывается от иска. Эльза Глюк становится миллиардершей. Она любит юрисконсульта покойного Готлиба — Зауера — и пользуется его взаимностью. Но по необъяснимой причине Зауер женится на машинистке Готлиба, подруге Эльзы — Эмме Фит. А сама Эльза Глюк вдруг чувствует любовь к секретарю покойного банкира — Штирнеру. Людвиг Штирнер делается фактическим владельцем банка. Он с неслыханным успехом ведет биржевую игру, побеждая всех конкурентов и, в конце концов, сосредоточивает в своих руках весь частный капитал страны, а затем и всю промышленность. На фабриках и заводах он вводит каторжный режим. Рабочие начинают забастовку; однако их настроение неожиданно изменяется: они делаются покорными рабами Штирнера. Его влияние растет.

После того, как Штирнер проделал несколько опытов массового внушения, с ним начало борьбу сначала германское правительство, а затем — Америка. Но попытки вооруженной борьбы окончились неудачей: когда агент угрозыска Кранц и Готлиб пошли убить Штирнера, последний посредством внушения заставил их брить его и чистить ему платье; воинские части, шедшие в атаку на дом Штирнера, вдруг в панике повернули назад; в другой раз артиллеристы, которые должны были обстрелять дом Штирнера, повернули пушки в обратную сторону. Тогда Зауер и Готлиб отправляются в Москву к русскому ученому Каминскому, который, как и Штирнер, работал над усовершенствованием способов передачи мысли на расстоянии. Каминский сообщает Зауеру и Готлибу результаты своих работ; начинается борьба Каминского со Штирнером.

Каминский, Готлиб и Зауер, приблизившись к Берлину, атакуют Штирнера. Но Каминский, забыв оградить себя сеткой, попадает в сферу мыслеизлучений Штирнера, приходит к нему в дом и становится его пленником. Однако, встретясь с Каминским, Штирнер сознается, что он, поставив себя в центре мира и оторвавшись от человеческого общества, попал в тупик. Тогда Штирнер внушает себе забвение собственной личности, становится Штерном и навсегда уходит из дома» [245].

«Еще до восхода солнца путники вышли из дома.

— Все в сборе? Где проводники? — спросил Дулов.

— Они сейчас придут, — ответила Эльза и ударила в небольшой гонг, висящий у веранды. Два чернокожих выбежали из флигеля и присоединились к охотникам.

— Ну, вот, теперь все, — сказал Дулов. — Идем же! Что вы, Качинский?

Но Качинский не двигался. Он стоял сосредоточенный, как будто прислушивался к чему-то.

Дулов шевельнул бровями и тихо сказал, обращаясь к Эльзе:

— Очевидно, с ним говорят из Москвы… Так рано? Что-то срочное.

А Качинский вынул из кармана коробочку, которую уже видела Эльза, приложил к виску и сосредоточился еще больше; губы его плотно сжались, и он даже прикрыл глаза. Потом вздохнул, спрятал коробочку и сказал:

— К сожалению, наша охота отменяется…

— Почему? — спросила недовольно Эльза.

— Приказ из Москвы, — ответил Качинский… Мы должны, не теряя ни минуты времени, отправиться в обратный путь…

— Что-нибудь серьезное? — спросил озабоченно Дулов.

— Да, нам придется охотиться на более крупную дичь.

— Более крупную, чем львы? — с удивлением спросила Эльза.

— По крайней мере, на более опасную…

— Война? — спросил Дулов.

— Уже! — отозвался Штирнер.

— Да, уже, — ответил Качинский. — Для нас это не было неожиданностью. Вопрос был во времени…

— Но с кем? — опять спросила Эльза.

— Со всем миром! — ответил Качинский.

Дулов уже дал мыслеприказ, и на яхте лихорадочно готовились к отплытию.

Пока шли все эти сборы, Качинский объяснял Эльзе положение вещей.

— С тех пор, как в руках нашего правительства оказалось новое могучее орудие, все буржуазные государства стали готовиться к борьбе с нами. Мы оставались верны нашей миролюбивой политике и не выступали зачинщиком…

— Тут были и другие причины, — усмехнулся Дулов.

— Ну, конечно, — ответил Качинский, — как бы то ни было, не мы первые бросаем вызов. Ну-с, простите за беспокойство. Позвольте поблагодарить вас за приют…

— Я провожу вас, — сказала Эльза дрогнувшим голосом.

Путники спустились к берегу.

— Прощайте, — сказала Эльза, протягивая руку Штирнеру.

— Лучше скажите: до свидания. По крайней мере, я надеюсь вернуться живым с войны, значит, мы еще встретимся. Думаю, что ни одной капли крови не прольется в этой войне, хотя она будет войной не на жизнь, а на смерть — войной между старым и новым миром…

— Паруса подняты! — торопил Качинский.

Путники наскоро попрощались, уселись в шлюпку и скоро взошли на борт яхты. Стоя на борту, они махали оттуда шляпами и платками. Эльза с берега следила за яхтой. Огненный шар солнца поднялся из-за горизонта и залил красным светом яхту. И развевающиеся в руках платки были красны, как поднятый брейта-вымпел. Попутный ветер надул паруса и яхта легко понеслась вперед…

Штирнер, Качинский и Дулов сидели молча. Они слушали вести из Москвы. Штирнер оказался не совсем прав. Без крови не обошлось и в этой войне.

Хотя война и не была неожиданностью, но момент начала войны никто не мог предугадать. И прежде, чем были пущены в ход мыслепередатчики, враг успел сбросить несколько бомб с аэропланов на пограничные города, истребив несколько сот мирных жителей. Однако на этом и кончились успехи врагов. Мощные мыслепередатчики излучили внушение вражеским летчикам, которые снизили свои аэропланы на русской территории и были взяты в плен. В то же время была пущена вдоль всей границы „заградительная паническая волна“! Ни один вражеский солдат не мог переступить этой зоны. Люди и лошади в панике бежали.

В таком положении были события через несколько минут после начала войны. Невидимая, но непреодолимая стена мыслеволн ограждала территорию союза от всех натисков врага. Не только армия и воздушный флот, но и подводные суда были бессильны перед этой невидимой преградой. Мыслеволны проникали сквозь воду и стенки подводных лодок, хотя и с некоторой потерей мощности. Границы государства были в полной безопасности.

Но все же присутствие Качинского, ведавшего всем делом мыслепередачи, было необходимо. Его вызывали на заседание военно-революционного совета для обсуждения плана дальнейших действий.

Дело было спешное. И путешественники, прибыв в порт, решили не плыть на пароходе, а лететь на аэроплане.

То обстоятельство, что аэроплан и его команда принадлежали французам, нисколько не смущало путников.

Они смело подошли к аэродрому.

Хмурый, озабоченный офицер подошел к ним и довольно грубо сказал:

— Кто вы? Что вам угодно?

Качинский не ответил. Он только внимательно посмотрел в глаза офицера.

— Выводите аэроплан из ангара! — вдруг крикнул офицер, обращаясь к стоявшему механику.

Все зашевелились.

Качинский, Штирнер и Дулов, находясь в стане врагов, чувствовали себя как дома. Они спокойно вошли в кабинку аэроплана. Моторы загудели, стальная птица сорвалась с земли и, разрывая воздух крыльями, полетела на север — к Москве.

Заседание совета уже началось в тот момент, когда аэроплан пересекал Средиземное море. Еще тысячи километров отделяли Качинского от Москвы, но это не помешало ему принимать участие в совещании. Совещание длилось недолго. На этом совещании решено было к мерам физического истребления армии противника не прибегать.

— Мы в силах, — сказал председатель Революционного военного совета, — внушить солдатам враждебной армии какую угодно мысль. Если бы мы захотели, мы могли бы заставить их перегрызть друг другу горло. Но зачем истреблять без цели столько рабочих рук? Они пригодятся для лучшего. Мы никогда не стремились к жестокости ради жестокости. Физическое истребление просто перестало быть средством для достижения целей, которые теперь мы можем достигнуть иначе. А поэтому для начала отдайте, Качинский, приказ нашим инженерам передать солдатам вражеской армии мысль о том, чтобы они бросали оружие и расходились по домам. Война окончена.

— Есть! — мысленно отвечал Качинский. — Для такой хорошей мысли, я думаю, не потребуется даже пускать усилитель на полную мощность.

Пауза…

Через некоторое время члены совета узнали о результатах.

— Действует, — сообщали с фронта, — солдаты уходят, распевая песни.

— Вот так-то лучше, — мыслил председатель.

— Ну-с, а с господами министрами, президентами и прочими высокими особами что мы будем делать?

— Они достойны смерти, — подумал один из членов совета.

— Конечно! — ответил председатель. — И они умрут. Господа умрут. Но среди них тоже есть дюжие ребята. А для дюжих рук всегда найдется работа.

Члены совета улыбнулись.

— Мы убьем господ, — продолжал председатель, — и убьем не физически, а только часть их сознания. Мы совершенно изменим их личность, и они будут нам совершенно не страшны. Неплохо, если они поработают на шахтах, — нам нужно много угля. Впрочем, если со мной не все согласны, этот вопрос пусть решает правительство. В сущности говоря, это уже не военный, а политический вопрос. Война окончена, и нам, военным, пожалуй, вообще больше делать нечего. Придется перейти на другое „производство“, — с улыбкой подумал председатель.

Заседание Рев. военного совета было окончено, и Качинский, летя уже над территорией Венгрии, принял участие в заседании правительства.

Это заседание было более продолжительным. Надо было решить вопросы об организации всемирного союза советских социалистических республик. Однако и этот вопрос в общих чертах был решен скорее, чем можно было предполагать. Конституция СССР давала уже готовые формы. Нужно было лишь разослать соответствующие мыслепередачи.

— Работы еще много, бесконечно много, — мысленно говорил Качинский Дулову, — организовать единое мировое хозяйство, единую трудовую коммуну. Но при помощи нашего орудия — мысли, не знающей преграды, мы справимся и с этим!

Еще несколько часов полета, и гиперавион опустился на московском аэродроме. Когда путники сошли на землю, Качинский передал Штирнеру мысль, положив ему руку на плечо:

— Когда-то был такой человек по фамилии Штирнер. Он хотел стать властелином мира, пользуясь орудием мыслепередачи. Он был раздавлен тяжестью задачи, непосильной для одного человека. Однако владыка мира есть: он победил этот мир и будет отныне им править на основах справедливости и равенства.

— Кто этот владыка? — подумал Штирнер.

— Владыкой мира стал Труд! — вслух проговорил Качинский».