Дочь Сталина

Светлана во всех своих книгах дает понять, что она-то мало пользовалась теми привилегиями, которые давало ей положение дочери главы государства. В общем-то это правда. Об этом свидетельствуют буквально все ее знакомые. Серго Берия не раз высказывал удивление по поводу скромности ее запросов. И тем не менее… «Отец разрешил мне жить в городе, а не в Кремле, — пишет Светлана в «Двадцати письмах…», — мне дали квартиру…» В первой книге она только упоминает об этой квартире, во второй описывает ее более подробно.

«Четырнадцать лет я жила с детьми в квартире на набережной, где был мой первый, настоящий дом. Я переехала туда в 1952 году, еще до смерти отца, когда разошлась со Ждановым и не хотела возвращаться в Кремль. Мой семилетний сын пошел отсюда в школу, потом в ту же школу стала ходить Катя. Сначала у нас была прислуга и няня детей; позже, когда подросли дети, мы сами вели свое нехитрое хозяйство. Здесь я научилась пользоваться газовой плитой, готовить, шить, стирать — до того все делали за меня другие…

Две комнаты принадлежали детям, у меня в спальне стоял письменный стол, а гостиной редко пользовались: мы любили близких друзей, но не собирали гостей. Пожалуй, нашей главной комнатой была кухня со столом у окна, выходившего во двор, где чудом сохранилась белая церковка 16 века…

За четырнадцать лет мы потихоньку обжили свой дом. У каждого был удобный угол для работы и отдыха, свои необходимые книги, простая удобная мебель. Мы въехали в пустую квартиру, я ничего не хотела брать из Кремля, который никогда не любила, и мы постоянно покупали необходимое. Только в 1955 году я просила премьера Булганина, чтобы мне отдали небольшую часть огромной библиотеки отца, которую начала собирать еще мама…»

Книги Светлане не отдали. Неизвестно, какие она хотела забрать, наверное, что-то в память о матери. Но какой литературой интересовался ее отец и как он собирал библиотеку — об этом кое-что известно.

Дмитрий Волкогонов пишет:

«В мае 1925 года Сталин поручил Товстухе подобрать для себя хорошую личную библиотеку. Товстуха, поколебавшись, спросил:

 — Какие книги должны быть в библиотеке?

Сталин, начавший было диктовать, внезапно остановился, сел за стол и в присутствии помощника почти без раздумий, в течение 10–15 минут, написал простым карандашом на листе бумаги из ученической тетради следующее:

«Записка библиотекарю. Мой совет (и просьба):

1) Склассифицировать книги не по авторам, а по вопросам: философия, психология, социология, политэкономия, финансы, промышленность, сельское хозяйство, кооперация, русская история, история других стран, дипломатия, внешняя и внутренняя торговля, военное дело, национальный вопрос, съезды и конференции (а также резолюции), партийные, коминтерновские и иные (без декретов и кодексов законов), положение рабочих, положение крестьян, комсомол (все, что имеется в отдельных изданиях о комсомоле), история революций в других странах, о 1905 годе, о февральской революции 1917 года, о Октябрьской революции 1917 года, о Ленине и ленинизме, история РКП и Интернационала, о дискуссиях в РКП (статьи, брошюры), профсоюзы, худ, критика, журналы политические, журналы естественно-научные, словари всякие, мемуары.

2) Из этой классификации изъять книги (расположить отдельно): Ленина, Маркса, Энгельса, Каутского, Плеханова, Троцкого, Бухарина, Зиновьева, Каменева, Лафарга, Люксембург, Радека.

3) Все остальное склассифицировать по авторам (исключив из классификации и отложив в сторону: учебники всякие, мелкие журналы, антирелигиозную макулатуру и т. п.».

В 1935 году заведующий отделом печати и издательств ЦК Б. Таль сообщил членам Политбюро:

«Просьба сообщить, какие из нижеперечисленных белоэмигрантских изданий выписывать для Вас в 1936 году:

1. Последние новости.

2. Возрождение.

3. Соц. Вестник.

4. Знамя России.

5. Бюллетень экономического кабинета Прокоповича.

6. Харбинское время.

7. Новое русское слово.

8. Современные записки.

9. Иллюстрированная Россия.

Ознакомившись с этим списком, Сталин заявил своему помощнику:

 — Все, все выписать!»

Еще задолго до 70-летия вождя по инициативе Маленкова на заседании Политбюро рассмотрели длинный перечень всех мер и шагов по достойному празднованию юбилея. Его решено было отметить с размахом. Председателем по организации подготовки и проведения празднеств назначили Н. Шверника. По предварительным подсчетам, «стоимость» юбилея должна была обойтись государству в сумму 6,5 миллиона рублей.

Эта колоссальная сумма и была утверждена.

Со всех концов огромной страны Сталину посылали подарки. Это были расшитые шелком знамена, изысканные вазы, дорогие альбомы, резные шкатулки, статуэтки, оружие…

Светлана вспоминает: «Еще не бывало такой проституции искусства, как художественная выставка в честь 70-летия отца в 1949 году. Огромная экспозиция в залах Третьяковской галереи была посвящена одной теме — «Сталин». Со всех картин взирало на вас лишь одно лицо, то в виде одухотворенного грузинского юноши, возведшего очи горе, то в виде седовласого генерала в мундире царской армии с погонами. У армянских художников это лицо выглядело армянским, у узбеков он походил на узбека, на одной картине было даже некоторое сходство с Мао Цзэдуном — они были изображены рядом в одинаковых полувоенных кителях и с одинаковым выражением лиц.

На многочисленных пирах, среди цветов и плодов, он сидел меж румяных женщин и тянувшихся к нему детей, как добрый седоусый дедушка. Во главе Политбюро, состоявшего из чернобровых витязей, он был впереди всех, как чудо-богатырь из русских былин, широкоплечий и могучий. И вся эта псевдонародная эстетика основывалась на том, чтобы угодить вкусу «вождя», а вождь стремился польстить далеко не лучшим традициям народа, поддержка которого была ему нужна…»

«Не было ни счастья, ни покоя. Он строил все новые и новые дачи на Черном море — в Новом Афоне, в Сухуми, на озере Рица и еще выше, в горах. Старых царских дворцов в Крыму, бывших теперь в его распоряжении, не хватало; строили новые дачи возле Ялты. Я не видела всех этих новых домов, я уже не ездила с ним на юг, не видела и новый дом на озере Валдай, возле Новгорода».

И многим тогда казалось, что этот человек может жить вечно. Вполне возможно, у Иосифа Виссарионовича и у самого было такое намерение. Ведь слишком много он имел, чтобы устать от жизни, пресытиться ее благами.

А между тем времени у него оставалось совсем немного…

Смерть Сталина

О событиях тех далеких мартовских дней, изменивших — без преувеличения можно сказать — судьбы всего мира, их очевидцы вспоминают по-разному. Что это — абберация памяти или же проявление заинтересованности свидетелей последних дней жизни Сталина, норовящих подправить факты и высветить их в выгодном для себя свете?..

На этот вопрос мы не найдем ответа. Например, те, кто видел вождя накануне рокового удара, как будто задались целью противоречить друг другу.

Никита Сергеевич Хрущев в своих воспоминаниях пишет:

«Сталин был навеселе после обеда, но в очень хорошем расположении духа, и физически ничего не свидетельствовало, что может быть какая-то неожиданность. Распрощались мы со Сталиным и разъехались.

Я помню, когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил и был в хорошем расположении духа. Он замахнулся, так вроде, пальцем или кулаком, толкнул меня в живот, назвал Микитой. Когда он был в хорошем расположении духа, то он меня всегда называл по-украински Микита. Ну, мы уехали тоже в хорошем настроении, потому что ничего за обедом не случилось, не всегда обеды кончались в таком хорошем тоне».

Ему вторит телохранитель вождя Алексей Трофимович Рыбин:

«В полночь прибыли Берия, Маленков, Хрущев и Булганин. Остальные в силу возраста предпочли домашние постели. Гостям подали только виноградный сок, приготовленный Матреной Бутузовой. Фрукты, как обычно, лежали на столе в хрустальной вазе. Сталин привычно разбавил водой стопку «Телиани», которой хватило на все застолье. Мирная беседа продолжалась до четырех часов утра уже 1 марта. Гостей проводил Хрусталев. Потом Сталин сказал ему: