Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Ливи как раз говорил с двумя лейтенантами ДПЛА, с которыми мне приходилось работать и прежде, Бобом Хелдером и Полом Лепажем. Послушав с минуту, я выхватил словечко “Тейт” и спросил, обернувшись к Аарону: “Неужто нам предстоит этим заниматься?”

Тот утвердительно кивнул.

Я лишь тихонько присвистнул в ответ.

Хелдер и Лепаж вкратце ознакомили нас с показаниями Ронни Ховард. Вслед за вчерашним визитом в “Сибил Бранд” Моссмана и Брауна этим утром в колонию ездили еще два офицера, беседовавшие с Ронни не менее двух часов. Им удалось прояснить гораздо больше деталей, но в ее рассказе по-прежнему зияли большие лакуны.

Сказать, что убийства на Сиэло-драйв и Вейверли-драйв уже “раскрыты”, в этот момент было бы большим преувеличением. Разумеется, в любом деле об убийстве нахождение преступника имеет чрезвычайную важность. Но это лишь первый шаг. Ни поиск, ни арест, ни предъявление обвинения не обладают ценностью очевидных доказательств вины. После установления личности убийцы остается сложнейшая (и порой неразрешимая) задача привязать преступника к преступлению твердыми, убедительными в глазах закона уликами, а затем неопровержимо доказать его вину — как судье, так и присяжным.

На тот момент мы не сделали еще и первого шага, не говоря уже о втором. Болтая с Ронни Ховард, Сьюзен Аткинс вовлекла в преступление саму себя и некоего “Чарльза”, которым предположительно мог оказаться Чарльз Мэнсон. Но Сьюзен, кроме того, говорила об участии еще кого-то, и имена этих людей пока оставались неизвестны. Это по “делу Тейт”. По “делу Лабианка” у нас не было буквально никаких сведений.

Одним из первых шагов, которые я собирался предпринять, просмотрев показания Ховард и ДеКарло, было отправиться на ранчо Спана. Поехать туда я намеревался уже на следующее утро, в сопровождении нескольких следователей, и занялся соответствующими приготовлениями. Я спросил Аарона, не поедет ли он с нами, но он просто не мог вырваться [94].

Вернувшись домой тем вечером, я сказал своей жене, Гейл, что мы с Аароном будем теперь заниматься “делом Тейт”, и она разделила охватившее меня возбуждение. Впрочем, с некоторыми оговорками: жена надеялась, что мы сможем устроить себе отпуск. Прошли долгие месяцы с тех пор, как я в последний раз брал отгул. Если даже я и приходил домой пораньше, то читал копии документов, копался в юридических справочниках или готовил аргументы для выступлений в суде. Каждый день я непременно уделял какое-то время своим детям — трехлетнему Винсу-младшему и пятилетней Венди, — но всякий раз, когда мне давали по-настоящему интересное дело, я погружался в него с головой. Я обещал Гейл, что постараюсь взять несколько свободных дней, но мне пришлось честно признаться, что может пройти немало времени, прежде чем мне выпадет такой шанс.

В то время мы, к счастью, даже не подозревали, что “дела Тейт— Лабианка” будут занимать меня почти два года, в среднем отнимая по сотне часов в неделю и лишь крайне редко позволяя лечь спать до 2 часов ночи, — каждый день, не исключая выходные и праздники. И что те редкие минуты, когда мы — Гейл, дети и я сам — будем собираться вместе, исключат всякую возможность уединения: наш дом превратится в крепость, а охранники не просто поселятся у нас, но будут сопровождать меня всюду — вслед за угрозой Чарльза Мэнсона: “Я убью Буглиози”.

19–21 ноября 1969 года

Мы выбрали чертовски неудачный день для поисков. Ветер был просто невероятен. К тому времени как мы достигли Чатсворта, он едва не сдувал нас с дороги.

Поездка была недолгой, она не заняла и часа. От Дворца юстиции в центре Лос-Анджелеса до Чатсворта около тридцати миль. Свернув на север по бульвару Топанга-каньон, мы проехали мимо Девоншира, еще пара миль — и резкий поворот налево, на Санта-Сюзанна Пасс-роуд. Некогда оживленное двухрядное шоссе вилось вверх по холмам еще милю-другую; оно опустело лишь в последние годы — водители предпочли ему более скоростную магистраль. И затем, внезапно, за поворотом по левую руку перед нами предстала цель нашего путешествия: вот оно, “киношное” ранчо Спана.

Его ветхая главная “улица” расположилась менее чем в двадцати ярдах от шоссе, на виду. Вокруг разбросаны разбитые, изуродованные остовы автомобилей и грузовиков. Никаких признаков жизни.

Привкус нереальности усиливался ревом ветра и царившим здесь полным запустением, но еще более — знанием о том, что началось и закончилось здесь, — если, конечно, история, рассказанная Сьюзен Аткинс соседке по спальне в колонии, правдива. Заброшенные декорации для киносъемок, прямо посреди пустыни, откуда затянутые в черное убийцы отправляются по ночам наводить страх на округу, чтобы еще до рассвета вернуться и вновь раствориться в руинах… Все это могло бы стать прекрасным сюжетом очередного фильма ужасов, если б не одно только “но”: Шарон Тейт и по меньшей мере еще восемь человек были мертвы по-настоящему.

Мы съехали на пыльную “улицу” ранчо и остановились у салуна “Лонг Бранч”. Кроме меня самого, на ранчо приехали лейтенант Хелдер и сержант Калкинс из следовательской группы по “делу Тейт”, сержант Ли из ОНЭ, сержанты Гуэнтер, Уайтли и Уильям Глизон из ОШЛА, а также наш проводник, Дэнни ДеКарло. В конце концов он согласился сопровождать нас, но только при одном условии: мы должны были заковать его в наручники. Таким образом, если где-то поблизости еще оставались члены “Семьи", они не подумают, что Дэнни “сдал корешей” добровольно.

Помощники шерифа бывали здесь и прежде, но мы нуждались в ДеКарло по одной простой причине: он мог показать места, где Мэнсон и его “Семья" упражнялись в стрельбе по мишеням. Цель поисков — любые пули 22-го калибра и/или гильзы от них.

Но сначала я хотел получить у Джорджа Спана разрешение на обыск ранчо. Гуэнтер указал мне хижину старика, которая стояла справа и чуть в стороне от декораций вестернов. Мы постучали, и молодой женский голос ответил: "Заходите сразу, чего стучать".

Создавалось впечатление, что все мухи в округе слетелись в хижину, надеясь укрыться в ней от ветра. Джордж Спан, возраст 81 год, сидел в обветшалом кресле в ковбойской шляпе и темных очках. На коленях — чихуахуа, у ног — кокер-спаниель. Девушка-хиппи лет примерно восемнадцати готовила ленч, а радиоприемник, настроенный на ковбойскую волну, гремел аккордами песенки “Малышка” Сонни Джеймса.

Казалось, обстановка в хижине специально готовилась к нашему приходу, как все вокруг — к съемкам: по словам Дэнни, своих девиц Мэнсон называл “малышками”.

Из-за того, что Спан был практически слеп, Калкинс передал ему пощупать свой значок. Когда мы назвали себя, Спан, кажется, расслабился. В ответ на просьбу об обыске ранчо он великодушно ответил: “Это мое ранчо, и можете обыскивать его, когда захотите, сколь угодно часто, днем или ночью”. Я разъяснил старику его легальные права. Закон не требовал наличия у нас ордера; требовалось лишь разрешение владельца. Впрочем, если Спан даст нам такое разрешение, в один прекрасный день ему может понадобиться предстать перед судом и дать соответствующие показания. Спана это ничуть не смутило.

О Мэнсоне и его “Семье” речь не заходила, но Спан, должно быть, догадался, что именно они послужили причиной нашего визита. И, хотя впоследствии я подолгу буду разговаривать с Джорджем, в тот первый раз мы обменялись лишь парой слов об обыске.

Когда мы вновь оказались снаружи, почти из каждого здания на “улицу” стали выходить люди. Их было, наверное, десять-пятнадцать, большинство из них молоды и одеты в типичные для хиппи одеяния, хотя некоторые, похоже, работали на ранчо. Был ли кто-то из них членом “Семьи”, судить мы не могли. Оглядываясь по сторонам, я услышал какие-то странные звуки, исходившие из собачьей конуры. Наклонившись и заглянув в нее, я увидел двух псов и скорчившуюся в углу беззубую седую старуху лет восьмидесяти. Позже я спросил у кого-то из работников ранчо, не нуждается ли та в помощи, но мне объявили, что старуха счастлива там, где она есть.