Ежов. Биография

Допрошенный на следующий день после Яковлева бывший директор Института антропологии и этнографии Н. М. Моторин подтвердил, что по поручению И. П. Бакаева его группа вела в 1934 году подготовку убийства Кирова (наряду с группами Румянцева-Котолынова и Яковлева) и что, со слов Бакаева, ему известно об объединении в Москве троцкистов и зиновьевцев в один блок для совместной борьбы методами террора с руководством ВКП(б).

Направляя 1 июня 1936 г. Сталину и Ежову протоколы допросов ленинградских научных работников, Ягода в сопроводительной записке указывал:

Хотя Ягода и переслал ленинградские протоколы Сталину и Ежову, сам он, судя по всему, в них не поверил и дальнейшее расследование пытался вести таким образом, будто бы этих протоколов и не существовало. Но этого ему сделать не позволили.

1—4 июня 1936 года проходил очередной пленум ЦК ВКП(б). Обсуждался проект новой конституции, а также вопросы уборки урожая и заготовки сельхозпродукции. Вечером 3 июня на закрытом заседании пленума его участники заслушали сообщение Ягоды о проводимом органами НКВД расследовании. Стенограмма заседания не велась, и судить о том, что происходило за закрытыми дверями, можно лишь по чрезвычайно скупым и отрывочным воспоминаниям некоторых участников. Из этих воспоминаний следует, что, докладывая об имеющихся на тот момент результатах следствия, Ягода будто бы сделал вывод, что непосредственной связи с Троцким представители троцкистского подполья в СССР не имели, то есть действовали автономно. Кроме того, в своем выступлении Ягода не упомянул о ленинградских протоколах, и это пришлось сделать Сталину, который, выступив вслед за ним, зачитал наиболее важные места из показаний ленинградских ученых. Сталин, в противоположность мнению Ягоды, высказался в том духе, что за действиями троцкистов внутри страны явно чувствуется рука Троцкого и что необходимо поймать его за эту самую руку ^{177}.

Противостояние между Сталиным и Ягодой, если все происходило именно так, как описано выше, можно рассматривать как водораздел между прежним подходом к расследованию деятельности «троцкистского подполья в СССР» и новым, наметившимся после появления ленинградских протоколов. В отличие от Ягоды, рассматривавшего следственные материалы прежде всего с точки зрения их достоверности, Сталин подходил к делу с политическими мерками, а здесь все выглядело совершенно иначе. Впервые за прошедшие после убийства Кирова полтора года появилась реальная возможность возложить не морально-политическую, а прямую ответственность за это преступление на лидеров бывшей зиновьевской оппозиции. Кроме того, весьма перспективной в этих условиях становилась идея троцкистско-зиновьевского блока, рассматривавшаяся до сих пор в качестве вспомогательного варианта. Изобразив убийство Кирова как совместную акцию зиновьевцев и сблокировавшихся с ними троцкистов, можно было через троцкистов пристегнуть к этому громкому преступлению и самого Троцкого. Ну а для большего политического эффекта дело о преступлениях банды троцкистско-зиновьевских убийц имело смысл рассмотреть в открытом судебном заседании с привлечением советской и международной общественности, широким освещением в печати и т. д.

В отличие от Сталина, руководство НКВД к идее открытого процесса относилось примерно так, как плохо успевающий ученик относится к предстоящим экзаменам. Одно дело — провести обвиняемых через собственное Особое совещание при НКВД или через закрытое заседание Военной коллегии Верховного Суда, и совсем другое — доказывать их виновность на глазах у всего мира, когда каждая неточность, нестыковка или подтасовка сразу же обратят на себя внимание и будут использованы для компрометации всей проделанной работы.

Впрямую повлиять на позицию Сталина в отношении открытого судебного процесса чекисты, конечно, не могли, но, пока вождь окончательно не определился в своем намерении, надежда, что как-то исподволь его удастся все-таки переубедить, еще оставалась.

После июньского пленума разработка версии троцкистско-зиновьевского террористического блока активизировалась. 5 июня 1936 года начальник ленинградского УНКВД Л. М. Заковский и руководитель Секретно-политического отдела того же УНКВД Г. А. Лупекин допросили доставленного в Ленинград Н. А. Карева (по версии следствия — предшественника М. Н. Яковлева на посту руководителя ленинградской террористической организации). В ходе допроса Карев показал, что в августе 1932 г., находясь в Москве, он побывал на даче Каменева и Зиновьева в Ильинском и встречался там с Зиновьевым и другими видными деятелями бывшей зиновьевской оппозиции.

Далее Карев сообщил, что о созданной им в Ленинграде контрреволюционной организации знал также Н. И. Бухарин, который бывал на «сборищах участников организации при антипартийных и контрреволюционных разговорах» ^{179}. В свою очередь Каменев, продолжал Карев, «очень интересовался настроениями Бухарина и рекомендовал мне поддерживать с ним близкие отношения» ^{180}.

Появление в протоколах имени Бухарина Ягоде очень не понравилось. И дело было не только в очевидной недостоверности этих сведений — остальные показания в этом смысле мало чем отличались в лучшую сторону. Но в свое время Ягода был близок к лидерам правой оппозиции (особенно к А. И. Рыкову), и дальнейшее развитие данной темы могло рано или поздно затронуть его самого. Ленинградским чекистам было рекомендовано сосредоточиться на главном направлении расследования, не отвлекаясь на второстепенные сюжеты, и на некоторое время вопрос о Бухарине был снят с повестки дня.

19 июня 1936 года Ягода предпринял попытку закрыть тему публичного процесса, пока эта идея не овладела Сталиным окончательно. В свое время, за три месяца до описываемых событий, докладывая вождю о ходе работы по ликвидации «троцкистского подполья», он внес предложение: через Особое совещание при НКВД отправить в дальние лагеря сроком на пять лет всех находящихся в ссылке троцкистов, «ведущих активную работу», и троцкистов, исключенных из партии в ходе последней проверки партийных документов. Тех же, кто обвиняется в подготовке террористических актов, — судить по закону от 1 декабря 1934 г. и расстрелять. Сталин вроде бы не возражал и поручил Ягоде с Вышинским по окончании следствия над троцкистами, уличенными в причастности к террору, представить ему на утверждение их список.

Начальник Секретно-политического отдела ГУГБ НКВД Г. А. Молчанов такой список составил, Ягода его подписал, после чего документ был передан на согласование Ежову. Однако тот, считая, что следствие еще не закончено и точку ставить рано, визировать его не спешил. Предпринятая некоторое время спустя еще одна попытка Ягоды подвести черту также закончилась неудачей. И вот, наконец, 19 июня 1936 г. разросшийся до 82 фамилий список кандидатов на ликвидацию попал на стол к вождю. 46 человек, включая И. Н. Смирнова, а также московских и горьковских троцкистов, предлагалось судить Военной коллегией Верховного Суда в Москве, а ленинградцев и украинцев (последние якобы готовили теракты в отношении руководящих деятелей Украины) — на выездных сессиях в Ленинграде и Киеве. Несмотря на то, что ленинградскую группу представляли в основном бывшие зиновьевцы, Ягода всех, включенных в список, именовал без разбора участниками контрреволюционной троцкистской организации.