Прощай, Лубянка!

В связи с арестом в ФРГ Гюнтера Гийома, офицера МГБ ГДР, внедренного в близкое окружение канцлера В. Брандта, Андропов сказал: «В условиях разрядки разведке нужно приспосабливаться. Она не должна снижать активность. Этой же позиции придерживается и министр Мильке. Но видны и последствия провалов. Некоторые меня спрашивают: зачем нам неудачи, может быть, без них обойдемся? Ведь насмарку идет огромная работа наших партийных и политических деятелей! Вон даже Би-би-си говорит, что это провал КГБ.

Это провокация, но надо подумать, как нам работать, чтобы не мешать внешнеполитической деятельности Советского государства. Разведка всегда связана с риском, без него работы не будет, но свести его до минимума — это наша задача.

В резидентурах необходимо ограничить число людей, связанных с агентурой и особенно вербовочной работой. Сегодня слишком многие имеют доступ к этим делам. Вербовать лучше в третьих странах, где обстановка полегче. Кое-где, особенно в Нью-Йорке, надо сократить сотрудников. Ударив по ГДР, американцы могут ударить и по нас. Они заинтересованы в дальнейших скандалах, чтобы показать миру, что разговоры о разрядке не имеют под собой реальной почвы. Поэтому предлагаю:

— разобраться с людьми, имеющими на контакте агентуру;

— расширять институт доверительных связей;

— тяжесть вербовочных мероприятий перенести на территорию СССР и социалистических стран;

— больше внимания уделять молодежи, студентам, готовить их на перспективу;

— активизировать использование оперативных возможностей служб безопасности социалистических государств, в том числе их заделы по эмиграции;

— разнообразить прикрытия для разведчиков, не злоупотреблять «крышей» МИД. Есть много других ведомств: торговая палата, смешанные с иностранными компаниями общества, корреспондентский корпус. Дипломатический паспорт — это благо, но он не всегда помогает. Его обладатель рассчитывает на спокойную жизнь. Но не надо бояться работать и без диппаспорта;

— выращивать новую поросль резидентов. У нас есть десятки хороших, талантливых разведчиков. Надо создавать из них резерв выдвижения. Учить искусству строить отношения с послами. Провести с ними специальные беседы. Вовлекать в это дело офицеров безопасности, являющихся помощниками послов.

В общем, думайте. Нельзя ставить наше государство в такое положение, в котором оказалась ГДР».

Хотя в задачу Управления «К» номинально не входило получение информации по политическим вопросам, все сотрудники ориентировались на рачительное отношение ко всему, что полезно для разведки. Внешняя контрразведка вербовала и шифровальщиков, и дипломатов, и офицеров вооруженных сил, и таможенников, передавая их затем, нередко в порядке обмена, в линейные (географические) отделы. От одного агента из числа сотрудников госдепартамента США в течение двух лет мы получали многочисленные секретные ориентировки и депеши, которыми обменивался Вашингтон со своими посольствами.

Зная мой вкус к политическим проблемам, некоторые резиденты в личных посланиях держали меня в курсе дел в расчете на то, что их точки зрения могут быть доведены до руководства КГБ. Резидент в Вашингтоне писал, в частности: «На днях мы отметили семнадцатилетний срок пребывания совпосла на этом посту…

В беседах со мной посол откровенно говорил, что впервые за эти годы он встречается с таким представителем американской администрации, как Бжезинский, с которым у него полностью отсутствует хотя бы малейший человеческий контакт. Хотя у них имеют место личные встречи, они по существу превращаются в озлобленные стычки. Мне приходилось наблюдать посла после этих встреч, и всегда его настроение бывало самым отвратным.

Как известно, посол в переговорах с американцами неоднократно давал им резкий отрицательный ответ по вопросу освобождения Щаранского, Орлова и Гинзбурга.

Он был против нашего решения о включении в список диссидентов, которых мы освобождаем в обмен на наших товарищей, Гинзбурга.

Совпосол считает (как об этом он и писал в Москву, и излагал нашему руководству), что мы ни в коем случае не должны идти американцам на уступки в вопросе о Щаранскам, так как это будет политической ошибкой.

У посла имеются опасения, что при возобновлении переговоров с американцами в настоящее время они могут потребовать от нас дальнейшего увеличения числа освобождаемых диссидентов и, в частности, включить в их число Щаранского.

При обсуждении со мной этой проблемы совпосол указывал, что за время своей работы ему неоднократно приходилось вести переговоры с американцами по вопросам деятельности нашей разведки или «военных соседей», в том числе выручать арестованных наших товарищей. Однако впервые ему приходится идти на те уступки, на которые мы сейчас идем. В определенной степени это раскрывает его субъективное отношение к ведущимся сейчас переговорам с американцами».

Другие резиденты присылали полные жалоб письма на своих подчиненных. Один из них, Виктор Владимиров, многие годы работавший в Финляндии, никак не мог найти общий язык со своими заместителями по контрразведке. Из-за склоки в Хельсинки мне приходилось лично ездить туда, чтобы примирить Владимирова с Анатолием Шальневым — зятем всемогущего зампреда Цинева.

И все же главное никогда не выпадало из нашего поля зрения, не заслонялось пустопорожней перепиской и разбором бесконечных взаимных претензий.

Дело завербованного в Вашингтоне Николая Артамонова, проходившего под псевдонимом «Ларк», велось внешней контрразведкой уже восемь лет, а отдача от него была мизерной. Хотя он числился сотрудником Разведуправления министерства обороны (РУМО) США и консультантом ЦРУ, я, знакомый с документами этих организаций в прошлом, чувствовал какое-то разочарование, читая его донесения. Когда Сахаровский в 1970 году обронил фразу, что «Ларк» — американская подстава, я воспринял его слова как признак старческого брюзжания ветерана разведки. Теперь я вынужден был задумываться над его характеристикой «Ларка». Он числился в разряде особо охраняемых источников, но явно не тянул на это. Подозрения усилились, когда «Ларк», ссылаясь на дефекты нашей секретной фотоаппаратуры, закамуфлированной под портсигар, не смог сделать для нас копию телефонного справочника РУМО.

В то время наша резидентура в Канаде располагала первоклассным агентом из числа сотрудников местной контрразведки (РСМП), и мы решили воспользоваться его услугами, зная о высокой степени доверия и взаимодействия между американскими и канадскими спецслужбами. Чтобы преодолеть возможные сомнения ФБР, «Ларку» было сказано, что в Монреале с ним хочет встретиться руководящий работник Управления нелегальной разведки КГБ. Когда «Ларк» прибыл в Канаду, ФБР информировало о нем РСМП и просило организовать контроль за его пребыванием в стране. Через месяц у меня на столе лежал отчет РСМП о встрече моего помощника с «Ларком». Итак, все стало на свои места: «Ларк» сотрудничает с американскими спецслужбами и внедрен в нашу агентурную сеть по их заданию.

Несмотря на то, что КГБ устроил его сына в Военную академию, создал условия благоприятствования для всей семьи, дал гарантии возвращения на родину и прощения, он обманывал нас все эти годы, играл роль «двойника», фактически работая на ФБР. Значит, выход один: приводить в исполнение смертный приговор, вынесенный ему еще в 1960 году.

Мы засели за план вывода «Ларка» в СССР. Для этого нужна была хорошая приманка. И мы ее забросили в пасть ФБР: «Ларку» предложили встречу в Австрии для обучения его приемам радиосвязи с целью последующей передачи на контакт офицеру нелегальной разведки КГБ в США. «Ларку» для пущей убедительности было обещано личное знакомство с нелегалом в Вене до их рабочей встречи в Америке.

Приманка сработала. В декабре 1975 года «Ларк» прибыл в Австрию с женой якобы в отпуск для катания на горных лыжах. В течение двух дней его знакомили с основными приемами работы на радиопередатчике, на третий — обещали встречу с нелегалом. Когда он вышел на обусловленное место в машине, ему набросили на лицо маску с хлороформом, сделали усыпляющий укол для гарантии и повезли в сторону чехословацкой границы. Там его перетащили на свою территорию, но обнаружили, что он, не выдержав стресса, скончался от острой сердечной недостаточности. Смерть констатировал словацкий врач, которого мы пригласили через пограничников, а позже в Москве, куда труп был доставлен на спецсамолете КГБ, начальник 4-го Главного управления Минздрава СССР Е. Чазов подтвердил первоначальный диагноз. При вскрытии оказалось, что у «Ларка» развивался рак почки и жить ему оставалось недолго. Похоронили его под латышской фамилией на одном из московских городских кладбищ.