В семнадцать мальчишеских лет

Ушастый, раскрыв от изумления рот, долгим взглядом проводил одинокую фигуру Виктора.

Загадочный связной

Работать становилось все труднее. Кто-то, видимо, наводил контрразведку на след подпольщиков. С большой предосторожностью собирались то на квартире Власовых, то у Виктории Ивановны Юргут.

На Арсенальной площади, у кинематографа «Лира», на станции — всюду угрожающие объявления и приказы коменданта города полковника Алексеева.

На станции рядом с приказом коменданта появилась листовка. Копируя стиль приказа, неизвестный автор «доводил до сведения», что

Несмотря на грозные приказы, подпольщики неутомимо добывали оружие и переправляли его в партизанский отряд. Читая объявления белогвардейцев, радовались: «пробирает контру». Как-то Иван Васильевич показал Виктору «Златоустовский вестник».

— Вот уж поистине довел до сведения, — хмуро промолвил Иван Васильевич. — Теперь и дураку понятно, что партизаны рядом. — Помолчал и многозначительно закончил: — Угрожают, а у самих поджилки трясутся.

Виктор внимательно слушал Теплоухова и в голосе его ясно улавливал тревожные нотки. Словно отвечая на его безмолвный вопрос и на свои затаенные мысли, Иван Васильевич сухо проговорил:

— Видно, не добрался наш Петро до Уфы.

Несколько недель назад для связи с Уфой, откуда ждали наступления Красной Армии, направили из Златоуста связного. Прошло немало времени, но от Петра — ни слуху, ни духу. Подпольщики Златоуста дали Петру новый пароль для связных из Уфы.

— Может, послать в Уфу Наумку? — робко предложил Виктор. — Он опять просит, чтобы его отправили.

— Может быть… Пожалуй, да.

Связной Наумка, прибывший из Уфы, оставался в Златоусте — отправлять его обратно не было указаний. Жил он то у Юргут, то у старика Власова. Сухопарый, подтянутый, с пристальным взглядом серых глаз, он даже подпольщиков изумлял своей неразговорчивостью. Если спрашивали его мнение, он, чуть склонив набок круглую бритую голову, ограничивался коротким замечанием. А иногда, кроме «да» и «угу», из него невозможно было выжать и слова. Нередко он просил, чтобы его послали расклеивать листовки. Наумку отговаривали, но он, чуть заикаясь, тянул:

— Ничего, я за-а-говоренный… — И уходил во тьму легкой солдатской походкой.

Не знали подпольщики, что уходил-то он на свою конспиративную квартиру и встречался там с прапорщиком Феклистовым…

Сработала все-таки хитроумно-беспощадная система капитана Новицкого. Удалось контрразведке разнюхать, когда состоится третья Всесибирская нелегальная партийная конференция в Омске. И хотя делегаты соблюдали строжайшую конспирацию (никто не знал заранее места и времени заседаний. Делегаты попадали на конференцию через две-три нелегальные квартиры. Из помещения, где шло заседание, никто не имел права выходить. Ночевали там же, где заседали), в их ряды проник провокатор. Им оказался челябинский делегат Карпович, работавший на колчаковскую охранку.

Чтобы сохранить «источник» ценнейшей информации о большевистском подполье в Челябинске и на всем Урале, Новицкий использовал давно испытанный царской охранкой метод. О подпольщиках и явочных квартирах в Златоусте сообщили контрразведке в Уфе. Остальное было делом «техники».

Так появился в Златоусте Наумка…

В последнее время Наумка стал еще более замкнутым, ходил, чуть приподняв правое плечо, и словно к чему-то прислушивался. В серых пристальных глазах появилась тревога.

— Возьми-ка, Витя, свою сумочку да отправляйся к Юргут. Начнешь делать в квартире электропроводку, а заодно передашь Юргут этот пакет, да и к Наумке приглядись, — сказал Иван Васильевич.

…По последнему санному пути из Уфы через фронт прорвался, наконец, посланец. Вечером в наползающей густой темноте прикатил он в город на заиндевелой башкирской лошадке и — прямо к дому Теплоухова. Скрывая лицо в высоком воротнике тулупа, постучал в окно. Перешагнув порог, быстро разделся, бросил тулуп у порога. Обменялся паролем. Привычным движением ловко отделил окладистую цыганскую бороду. На Теплоухова глянул средних лет мужчина, зоркий, подтянутый. Протянул Ивану Васильевичу фальшивую бороду, попросил сжечь.

— Так-то лучше будет, — улыбнулся он, прохаживаясь по комнате, чтобы размять отекшие ноги.

— Зина, поставь чайку, — попросил Иван Васильевич и пригласил гостя в горницу.

— Потом, потом, — гость небрежно махнул рукой. — Пойдем, принимай подарочек. Возьми топор да клещи.

Во дворе приезжий ловко отодрал на санях доски. Под ними, на фанерных листах, покоились пачки денег.

— Маловато что-то прислали, — взвешивая на ладони тощие пачки, проговорил Иван Васильевич.

— А больше вам не потребуется, скоро все кончится, — многозначительно произнес посланец.

«Бодрячок какой-то», — поморщился в темноте Иван Васильевич.

Руководитель подполья за последнее время очень изменился: построжал, стал менее разговорчив, часто и надолго умолкал, словно расплетая какие-то свои тайные думы. А может быть, оттого стал молчалив, что дел прибавилось и работать стало сложнее?

— С документами все в порядке?

— Самолично комендант Уфы подписал.

Утром Иван Васильевич с большими предосторожностями переправил гостя в станционный поселок, а деньги — в тайник к Виктору. Когда прощался с гостем, не удержался — спросил:

— Как же вы так прямо ко мне подкатили: чуть не с бубенцами. Мы Петру давали другую явку. Кстати, когда он вернется?

— Э-э, батенька, плохие вы конспираторы: ваша явка на квартире рабочего, а я решил сразу к городскому начальству. Вы ведь начальство, — он заливисто, беззаботно рассмеялся. — А у Петра вашего сейчас другие заботы… — Давнул на прощанье руку — и был таков.

«Ну и хватка, — подивился тогда Иван Васильевич, — не то сорви-голова, не то и впрямь опытнейший подпольщик».

Предчувствие не обмануло старого подпольщика. Петра задержали на той явке, которая была известна по доносу провокатора. Не выдержал он многодневных изощренных пыток в контрразведке, назвал в числе других подпольщиков и Теплоухова, хотя не знал, что тот возглавляет городскую большевистскую организацию. Теперь Феклистову оставалось до конца выявить связи большевиков, и на это он бросил все наличные силы контрразведки.

Проводил Иван Васильевич гостя из Уфы, в сердце занозой застряла тревога: надвигается самое решительное время, один неверный шаг — и… Нет, лучше об этом не думать, а то начнешь озираться вокруг по каждому поводу. И все-таки явку-то для связного давали другую…

Хлынули с гор и как-то враз, шумно и пугливо, скатились полые вешние воды. Зло и хмельно гремела в эту пору обычно смирная Громотуха. Отыграла река недолгой силушкой и присмирела.

Задумчивый шагал Виктор на станцию, перекинув через плечо кожаную сумку. Неспокойно, смутно на душе.

Мелькнул и скрылся в толпе сухопарый юркий мужчина в сдвинутой на затылок кепке. Виктор все чаще встречал его на улице, и ему стало казаться, что неспроста вертится в людных местах этот тип. «Неужели хвост?»

На центральной Славянской улице, притихшей было зимой, звенели шпорами, сверкали золотом погон колчаковские офицеры. Мельтешили в глазах английские френчи, синие и красные бриджи. В шумной и пестрой толпе мелькали дамские шляпки, украшенные яркими перьями.

Прошелестела рядом широким подолом какая-то женщина под руку с высоким подпоручиком. На лице подпоручика — лице кокаиниста, обтянутом серой кожей, — подобие улыбки. В крикливо одетой женщине с накрашенными ресницами и подведенными бровями узнал парикмахершу Леерзон-Новицкую.