Я сын батрака. Книга 1

— Ваня, а почему ты здесь стоишь один, обдуваемый ветром?

— Да вот, — говорит, — жду Лену с её сыном.

Главное то, что и поздоровался и ответил он мне, так буднично, как будто мы с ним вчера расстались, а ведь не виделись мы с ним шесть лет. Я, уже знал что Лена, это та женщина, с которой он живёт. Я спросил у него: «Как твои дела?» — «Та пойдёт», — ответил он. Вот эту фразу «та пойдёт», я слышал от него и раньше, в хуторе от родных, затем от Наташи в Джалге, и в Бурукшуне, да и в селе Московском от сестры Раи. Что это выражение обозначает, я никак понять не мог. «Та пойдёт» — куда пойдёт, зачем пойдёт, к кому пойдёт, не понятно. Я, пытался это выяснить у брата, а он мне ответил так: «Та все так говорят, и я так говорю». Вот и всё объяснение. Через некоторое время к нам подошла женщина средних лет, средней полноты и такой же внешности. Она у Ивана спросила, с кем он стоит. Брат объяснил ей, что стоит он с братом Сеней, который приехал в гости к родителям из Сибири. Она, меня так откровенно, осмотрела с ног до головы, видно во мне ничего интересного не нашла, затем наклонила голову и начала свой монолог. Начала мне жаловаться на свою судьбу, на неустроенность, на то, что Иван ей по дому не помогает и многое, многое другое.

Как только она начала говорить, Иван с мальчишкой, сразу отошли в сторону, метров на пять, отвернулись к нам спиной и стоят, тихонько о чём-то разговаривают. Глядя на них я подумал о том, что этот монолог, который сейчас говорит мне эта женщина, наверное, они его слышат не впервые, и им он порядочно надоел. Я же стоял и слушал её причитания, возможно, она всем своим знакомым с такими разговорами надоела и её уже никто не слушает, а тут новый человек, дай я ему все выложу. Слушал её, слушал, потом мне всё это надоело и я ей говорю: «Зачем Вы все это мне говорите, ведь Вы осуждаете моего родного брата и рассказываете о нем такое, что мне стыдно за Вас. Я своего брата Ивана знаю с детства, и он никогда таким, как Вы говорите, не был. Он всегда был честным, трудолюбивым, порядочным человеком и я Вам не верю, что он изменился и больше никому так о нем не говорите, Вы на него просто клевещите». После моего высказывания, она на меня пристально посмотрела, видно, что такое замечание, на её причитания, ей пришлось слышать впервые.

Затем, не говоря мне ни слова, переложила свою тяжёлую, кирзовую сумку в другую руку, и пошла, позвав за собой Ивана и мальчишку. Иван с мальчиком нехотя потянулись за ней, но я остановил брата, чтобы попрощаться. Он остановился, я подошёл к нему, протянул правую руку, а левой рукой, приобнял Ивана за плечо. Он тоже подал мне свою руку, но обнимать меня не стал, так как не любил такие сантименты. Я держу брата за руку, а сам вглядываюсь в его лицо, оно загорелое, почти чёрное и очень худое, щёки ввалились, глаза видны в глубине чёрными точками, кадык на шее торчит и, время от времени, двигается то вверх, то вниз. «Да, Ваня, — говорю ему, — видно нелёгкая у тебя жизнь, но я все-равно очень рад, что тебя встретил. Из всех братьев, да и сестер тоже, ты мне дороже всех, я там, в далёкой Сибири, часто о тебе вспоминаю, желаю, чтобы в дальнейшем тебе жилось лучше, чем сейчас». Мои слова брата тронули за живое, у него на глазах появились слёзы, он ещё ниже опустил голову, чтобы скрыть их от меня, и я чтобы его не смущать сказал ему: «Иди, Ваня, тебя ждут Лена и её сын». Иван ещё, какое то время стоял со мной, по всему было видно, что он ещё хотел общаться со мной, но его уже ждали и я ему сказал: «Ваня, иди, а то тебя ждут, прощай говорить не буду, возможно, ещё увидимся, так что, до свидания».

Иван, молча повернулся и пошёл к своей семье, я смотрел ему в след, он шёл, опустив голову, слегка сгорбившись. Мне было жалко его до слёз, ведь тогда он был ещё не старый мужчина. Но, что я мог для него сделать, если бы я жил в Ипатово, то, возможно, что-то придумал бы, а то, я сегодня уеду и вернусь года через три. С братом Иваном я встречался ещё в 1980 году, когда хоронили нашего отца. Там тоже он держался как-то в стороне, я подходил к нему, что-бы поговорить, но он в разговор со мной не вступал, больше молчал. После похорон он неожиданно, исчез, наверное, уехал на автобусе, не попрощавшись со мной. Больше живым я брата Ивана не видел. Я ещё приезжал весной 1985 года, но в то время Вани в живых уже не было. Я расспрашивал у племянника Лёньки, как это произошло. Он это знал, так как они работали на одной автобазе. Рассказывал, что в последнее время, месяца два или три, Иван жаловался, что у него болит голова и сердце. Болело, но он не лечился, а всё ходил на работу. В один, день пришёл, завел трактор, сел в него и там умер. Вот так не стало моего родного брата Вани. Лёнька пытался мне объяснить, что он советовал Ивану, как в этом случае поступить, то есть, бросить трактор и не работать. На что я ему ответил: «Лечить его надо было, а не советы давать, ты же знаешь, что Иван сам в больницу не пойдёт, его надо туда за руку привести и врачам сказать, что у него болит, а ты этого не сделал, да и Григорий там же рядом был, почему вы этого не сделали. Если бы вы вовремя его начали лечить, он бы сегодня был с нами. Лечить Лёня надо было, а не советы давать».

Я думаю, что Ивану не надо было уезжать из родных мест. Человек он необщительный, трудно сходится с людьми, а село Ипатово, в то время было уже полугород и люди там говорили, в основном, на русском языке, и ему с его хохлацким языком, трудно было вжиться в новую среду, а это давило на психику. Не знаю, что его туда потянуло, возможно, погнался за братьями, Андреем и Григорием, а может очередная жена захотела городской жизни, но факт остаётся один — Иван попал не в свою среду, и он там не жил, а доживал, и поэтому и конец был такой. На этом я заканчиваю писать о брате Иване, но мы с ним не прощаемся, в дальнейшем мы с ним ещё встретимся.

ДОЧЬ, ЛИДИЯ КОНДРАТЬЕВНА

Следующий мой рассказ будет короткий, я напишу о своей сестрёнке Лиде, которая умерла, когда ей было шесть лет.

Лида родилась в 1930 году, а вот когда она умерла, толком никто и не помнит. Мама и старшая сестра Наташа долго выясняли, когда же Лида умерла и, наконец, сошлись в том, что умерла она в то время, когда мне уже было как бы год, значит, Лида умерла в 1936 году. Ну, хорошо, так и запишем, 1936 год, а чтобы мои родные запомнили месяц, и число, так это уже из области фантастики. Как я понял, они тогда действовали по принципу «с глаз долой, из сердца вон». А разборки о Лиде начались тогда, когда я в очередной раз приехал к родителям в гости. Было это в 1971 году, мне тогда было 36 лет. Сидели во дворе ещё в хуторе, отец, мама, Наташа и я, остальные дети уже разлетелись в разные стороны. Я, как всегда, в очередной раз, пытался у мамы узнать подробности о нашей семье, и спрашиваю у неё: «Скажите, мама, а кроме тех живых детей нашей семьи, ещё был кто-то?» Мама буднично ответила: «Та булы, но они умерли в младенчестве, так что про них и говорить нечего, да и давно это было». Тут вмешалась Наташа: «Як же, мамо, умерли в младенчестве, а Лида? Ей же было шесть лет, я же помню, как я с ней играла, и когда она заболела, а потом и умерла, я очень сильно плакала, помню и ночью просыпалась и плакала». С таким доводом мама согласилась, действительно, Лида была уже большенькая и её было жалко, ну шо зробэш, Бог дав, Бог взяв, вот такое было её заключение. Главное то, что меня, мягко говоря, удивило, что с таким заключением молча соглашались и Наташа, которая сидела рядом со мной, и отец, который сидел чуть подальше и тоже, в знак согласия с мамой, кивал головой. Они сидели, наклонив головы, и молча ими кивали. Я же не унимался и пытался докопаться до истины, но то, что я узнал, так лучше бы я и не узнавал.

А было это так. Я с возмущением стал говорить родителям, и в частности маме, говорю ей: «Как же так, ребёнок болеет, и вы никаких мер не принимаете, ведь рядом село Джалга, в котором находится больница, они бы могли оказать помощь, возможно у неё просто было воспаление лёгких. Это заболевание тогда легко лечилось». Когда моя возмутительная речь достигла апогея, меня мама решила остановить и в сердцах сказала: «Ну, шо ты разошёлся, а як ты манэнький, наверное, тебе было лет пять, болел, целый месяц лежал на лежанке ничего не ел, только просил пить. Бувало копаемся на огороде, я кажу Натане, сходи, посмотри, живой Сеня чи уже умэр. Шо тэпэр робыть, тут ничего не сделаешь, як господь распорядится так и будет».