Пробуждение

Мы обедали не торопясь: времени было много. Денщик Бека, принеся блюдо, сейчас же уходил, и мы могли говорить обо всем, не прерывая разговора. Беседа вертелась вокруг последних событий, наступления наших соседей и под Барановичами. Бек понимал в военном деле гораздо больше, чем можно было ожидать от врача. Во всяком случае, он не в пример мне отлично разбирался в делах высшего командования. Так, он говорил, что наступление на Барановичи не могло и не может кончиться удачно, потому что это направление очень сильно укреплено немцами на большую глубину, к нему подходят удобные пути подвоза резервов по железным дорогам и шоссе. Наступать на одном только направлении нельзя, нужно рассредоточить силы немцев. Одновременное наступление с Юго-Западным фронтом вопроса не решает, так как там в основном находятся австро-венгерские, а не немецкие войска. Отвлечь немцев так, чтобы это было чувствительно для нас, могло только большое наступление на фронте наших союзников на Западе. И многое другое говорил Бек.

Я смотрел на него широко раскрытыми глазами. Сегодня он открылся еще с одной стороны, неизвестной мне до сих пор. Я не мог удержаться и спросил:

— Извини меня, Бек, но, откровенно говоря, ты меня удивил, я не знал, что ты так силен в стратегии. Для чего тебе эти знания в твоей профессии?

— Дорогой Герман! Откуда мы знаем, что нам предстоит в будущем? Быть может, эти знания пригодятся. А кроме того, разве плохо понимать кое-что  хотя бы и в стратегии, как ты выразился? Нужно, по-моему, отдавать себе ясный отчет во всем, что совершается вокруг нас, оценивать это с определенной точки зрения и уметь делать соответствующие выводы. Возьмем войну. Явление отвратительное и тем не менее проходящее через всю историю человечества. Задумывался ли ты когда-нибудь о том, почему мы воюем? За что? Что даст война даже в случае победы тебе, мне, твоему Голенцову и всем миллионам крестьян и рабочих, призванным в армию? Кресты и медали? Ну а что они дадут человеку, у которого нет ноги или руки? Ведь он калека, работать не может так, как работал. Что ему даст война? В лучшем случае богадельню, а обычно — нищету. Вот и ответь мне, за что мы воюем? За веру? На нее никто не посягает. За царя? Его немцы не думают лишать трона. За отечество? А ты спроси большинство солдат, что это такое? Для них это пустое место, дорогой мой Герман, отвлеченное понятие. Вот я и хочу во всем происходящем разобраться, а в первую очередь в событиях и людях. — Бек сделал ударение на последнем слове.

Я сидел ошарашенный не тремя рюмками коньяку, а совершенно для меня новыми понятиями, новым отношением к окружающему. Я старался хотя бы немного осмыслить сказанное Беком. Вспомнился мне и разговор с Николаем Петровичем, сожалевшим о недостатке у наших солдат патриотизма. У того и другого в словах было что-то общее, но и различное в то же время. А что — я пока не определил. Подумал: быть может, Бек что-нибудь подскажет, и рассказал ему о разговоре с Муромцевым. Бек выслушал меня с большим вниманием.

— Муромцев — честнейший человек, умный и опытный офицер, с широким образованием, безусловный патриот. Я его неплохо знаю и уважаю. Но посмотри на себя и на него. Кто ты? Интеллигент со средним образованием и мелкий конторский служащий. Твое будущее тебе самому неясно, но оно не будет чем-нибудь особенным в сравнении с тем, что ты представляешь сейчас. Военная служба для тебя исключена, будешь служить по-прежнему в своем Иванове. Ты способный человек и дослужишься до солидного жалованья, добавим, у своего хозяина только. Наплодишь кучу детей  и дальше мещанского довольства ничего не приобретешь, ибо будешь жить в определенной среде с определенными, свойственными ей интересами. От этого никуда не уйдешь. Это закон. Второй вариант. Ты станешь после войны учиться. Будешь инженером. Но опять определенная среда и определенные интересы. Что тебя привлекает? Ты, видимо, еще сам в этом не разобрался. Ну а если после одного из твоих поисков ты возвратишься без ноги или правой руки? Что ждет тебя тогда? Со всеми твоими орденами, господин подпоручик военного времени? А Муромцев? Единственный сын генерала, богатого помещика к тому же. Во всех случаях он ничего не проиграет, а его награды сослужат ему большую службу: будет он военным — быстро продвинется по лестнице чинов, будет ученым — быстро сделается профессором. Он, дружище, не нам чета, он аристократ. Даже без руки и ноги он будет обеспечен и заслужит еще немало чинов и орденов. Вот и подумай над этим. Поразберись. Быть может, к какому-нибудь выводу и придешь. Ну а теперь давай перейдем на другие темы. Нину Петровну хочешь повидать?

Конечно, я хотел бы встретиться с Ниной. Хотя я пока все еще не решил, люблю ее или нет, но побыть час-полтора с этой милой девушкой было для меня больше, чем простое удовольствие. Вот и теперь при словах Бека какая-то внутренняя радость наполнила меня. Возможно, что я все-таки люблю Нину?!

— А где она? Работает?

— Работы у нас немного, и на работе она не занята. Но ее нет в лазарете.

— Как нет? — озадаченно спросил я, чувствуя, что Бек как бы окунает меня в холодную воду.

— Очень просто. Утром приехал поручик Бредов, и она уехала с ним в корпус. Там какая-то встреча с кем-то.

— Ведь туда двадцать верст, как же она поехала?

— Представь себе, Бредов оказался очень предупредителен; он и Нина поехали верхом, а Шурочка в экипаже с нашей аристократкой Ржевусской, там же и запасное платье Нины Петровны.

— Ничего не поделаешь, — с напускным равнодушием ответил я, — ограничусь сегодня свиданием с Голенцовым. 

— Да и время для этого подоспело. Бери фуражку, я провожу тебя: мне все равно нужно повидать некоторых из своих пациентов.

Бек довел меня до палаты тяжелораненых и прошел дальше.

Голенцов лежал один, других тяжелораненых не было. При моем входе он слегка повернул голову к двери и скосил глаза. Его лицо, еще более, чем раньше, покрытое складками кожи и морщинами, отразило если не радость, то во всяком случае удовольствие.

— Здравствуй, Голенцов! Рад видеть тебя хотя и раненного, но живого и, мне кажется, достаточно бодрого. Ты теперь, пожалуй, переживаешь радость от того, что остался жив и на некоторое время едешь в тыл. Не правда ли?

— Здравия желаю, ваше благородие. Вы угадали: радуюсь немножко.

— Вот что, Федор Васильевич! Лечиться тебе придется порядочно, много за это время воды утечет. Быть может, к тому времени и война кончится. Мы потом едва ли когда встретимся. — Говоря это, я смотрел на Голенцова. В его лице и глазах, потерявших свою обычную колючесть, было ожидание чего-то особенного. Я продолжал: — А если и встретимся, то уже как слесарь завода Гоппера и конторщик, а возможно, студент. Поэтому давай оставим в покое «благородие» и будем Федором Васильевичем и Михаилом Никаноровичем.

— Спасибо, Михаил Никанорович, — произнес после небольшой паузы Голенцов. — А насчет встретиться — чего не бывает? Да и пословица есть: гора с горой не сходится, а люди всегда могут. — Он помолчал. — А вы учиться думаете?

— Есть у меня такая мечта, ведь каждый человек о чем-нибудь мечтает. Не хочется мне тянуть лямку на фабрике, чернильными делами заниматься, вечно быть в зависимости от хозяина и старших служащих. Когда я учился, учителя находили у меня способности. Я очень люблю химию. Думаю поступить в университет. Старики мои как-нибудь перебьются, пока я кончу. Кроме того, я уверен, у них будут кое-какие сбережения. Я ведь свой оклад по чину перевел матери и еще кое-что посылаю время от времени. А дальше — моя мечта  стать ученым. Мне кажется, у меня есть некоторые данные для этого. Быть ученым мне представляется все равно что получить независимость, свободу от всех хозяев. Может быть, я и ошибаюсь, но во всяком случае ученый имеет больше возможностей, чем конторщик, не так глубоко засосет его и обывательское болото.

Голенцов ответил не сразу.

— Все это верно, Михаил Никанорович, учиться вам обязательно надо. Но только, по-моему, от хозяев вам не уйти, даже будучи ученым. Будет у вас ученое начальство, у того свое начальство и хозяева. Это те, кто жалованье вам будет платить. Как их ни назовите, а все равно хозяева, на которых и ученые должны работать. Свобода-то какая? Хотя бы и у ученого? Маленькая, а вообще-то делай то, что нужно хозяевам, а не то, что сам хотел бы. Так-то! Однако не унывайте, Михаил Никанорович! Учитесь самосильно. Ученые всегда нужны, даже если и хозяев не стало бы.