Апостол Павел

К востоку, в сторону внутренней Анатолии, павловские миссионеры сталкивались с зоной Петра [765] которая занимала очень обширную область, включая Каппадокию, Фригию и Вифинию, до самого побережья Черного моря Евангелизация оказалась весьма скоропалительной в этих краях, откуда были родом двое самых старых и верных соратников Павла, Акила и При скилла, которые, надо полагать, очень скоро завязали прямые отношения с Римом [766]. Евангелизация также могла опереться на иудейские общества, чье учение распространилось в Ансире, в сердце Фригии; Акила и Прискилла были обращенными, вышедшими из иудаизма. Но в сельской среде, население которой лишь недавно попало под греческое влияние и где городской стиль жизни «по-гречески» в поселках только-только начинал распространяться, можно было столкнуться с совершенно другими условиями.

Между двумя этими грандиозными миссиями сфера деятельности Павла казалась особенно узкой, а его проект — скромным. По правде говоря, Павел больше тяготел к Европе, чем к Азии. Ефес не был, и так никогда и не стал для апостола опорным пунктом его азиатской деятельности, осуществляемой в масштабе провинции; этот город послужил ему поворотной точкой, откуда можно было легко наладить контакты с Европой.

В Ефесе вокруг Павла беспрестанно сновали разные люди. Из Коринфа наезжал Ераст — один из высокопоставленных людей; его последователи, с которыми он начинал, такие как Тиций Иисус, называемый Иустом, Сосфен или Стефаний со своими рабами. Эти последние посетили апостола, чтобы сделать отчет о положении дел в Церкви после визита к Павлу перед тем «домашних Хлоиных» [767], которые изобличили их в неверной направленности. Аполлос тоже прибыл в Ефес, где впервые встретившись с Павлом, он примкнул к нему и даже отсрочил свое возвращение в Европу [768].

Из Македонии тоже спешили давние друзья, такие как Гаий Дервянин и, конечно же, Аристарх, который стал участником ефесской миссии [769].

На все сообщения и ходатайства Павел отвечал из Ефеса письменно или уполномочивал своих самых надежных сотрудников дать ответ. Он спешно отправил сначала Тимофея, а затем и Тита в Коринф; потом опять же Тимофея и Ераста в Македонию. Он пытался уговорить и Аполлоса отправиться в Коринф. В конечном счете именно Тимофей, Тит и Ераст совершали каждое трудное плавание между Коринфом, Македонией и Ефесом [770]. Тимофей был человеком, умеющим выходить из затруднительных ситуаций, поэтому его Павел послал в Коринф напомнить о своем учении и евангелии и наставить местную Церковь на верный путь в духе тех положений, которые уже дали результаты в Фессалонике во время второго путешествия [771]. Несомненно, что Тит, более дипломатичный, чем Тимофей, утвердился как лучший посол апостола: именно он разрешил ситуацию в Коринфе, на которую Тимофей очень мало смог повлиять в свой первый визит главным образом из-за отсутствия глав Коринфской Церкви, как раз отправившихся в Ефес.

В действительности, сильную путаницу создавала быстрота, с которой действовал Павел, невзирая на расстояние и Эгейское море. Он послал Тимофея в Коринф, получив послание от Хлоя, в котором тот сообщал о серьезных разногласиях в обществе, но когда Тимофей прибыл туда, уполномоченные Церковью уже отправились к Павлу, чтобы представить ему их собственное понимание событий. Когда Тимофей в конце концов снова возвратился в Ефес, он не застал там Стефания и его помощников, которые уже отправились в Коринф с посланием от Павла [772].

Итак, несмотря ка то, что Павел передвигается в этот период мало, он много пишет. Он несколько раз объявляет о своем визите к коринфянам, но без конца откладывает его и, надо полагать, не планирует путешествия раньше, чем осуществит торжественное возвращение в Иерусалим после общего осмотра европейских Церквей [773]. Таким образом, переписка была частой и имела важное значение для обеих сторон, хотя сохранились только несколько писем Павла. Коринфяне особенно охотно сообщались с ним через курьера [774].

Это вполне устраивало Павла, который никогда не был силен в риторическом искусстве и гораздо лучше проявлял себя в писаниях [775]. Годы, проведенные в Ефесе, когда Павел оттачивал свое эпистолярное орудие, имитируя — ни больше ни меньше — греческих философов, начиная с Эпикура, способствовали приобретению литературного размаха. Его переписка обширна и весьма многообразна, хотя это не сразу бросается в глаза, потому что Послание к Филиппийцам и каждое Послание к Коринфянам, в действительности, являются материалом, который объединяет писания, сильно разнящиеся по характеру, времени и происхождению [776]. Павел поддерживал личную переписку, из которой до нас дошло письмо к Филимону, и вел переписку деловую, вроде «расписки о получении» [777] или «письма о предоставлении полномочий», аналогичное письму, которое он дал Титу и посланникам, сопровождающим его в Коринф [778]. Большинство писем представляют собой писания по поводу какого-либо события, свидетельствуя о немедленной, иногда страстной реакции на него: после возвращения Тимофея, объявившего о своей неудаче у коринфян, Павел тотчас же адресует им письмо «со многими слезами» [779].

Некоторые послания, весьма суровые, возможно, никогда не были отправлены — Павел заменял их на более мягкие, когда ситуация изменялась [780].

Но импульсивная натура Павла была способна возвыситься и до уровня научного письма, отражавшего мнение серьезного руководителя, отдающего отчет в своем знании и ответственности, для которого пришло время обобщений: Павел формулирует суть своих мыслей в длинных Посланиях к Коринфянам, к Галатам, к Римлянам, написанных в Ефесе и во время обратного путешествия; Второе послание к Коринфянам, Послания к Галатам и к Колоссянам, где личное участие Павла сомнительно, изложены как энциклики [781], предназначенные для всей провинции. Все послания свидетельствуют о серьезной работе над стилем и композицией: Павел не был греческим ритором, но его усиленное желание заставить читателей, принадлежащих к разным культурам, разделять его понимание евангелия привело к тому, что он использовал литературные формы, такие же софистические и такие же многообразные, как духовное Завещание, используемое в иудейской эллинизированной литературе, весьма ценимой последователями Иоанна [782], или как римская апология, систематизированная Цицероном [783].

В общем, Павел многому научился в Ефесе: в зрелом возрасте, как и в молодые годы, жажда знаний была отличительной чертой его натуры [784].

Он сильно сроднился с эллинистической культурой за годы своего апостольства, когда все больше подвергался влиянию греческой философии: слово «единомыслие», например, столь характерное для классической мысли, встречается в писаниях Павла на намного чаще, чем в Ветхом Завете, на котором он воспитывался. Именно в это время он принял греческую философскую концепцию «Полноты» (pleroma), чтобы описать Божественное [785]. Наконец, все более частое использование греческого мистического словаря и слова «таинство» показывает, что его не оставила равнодушным та атмосфера религиозной чувствительности, которая была свойственна окружающему его миру [786]. Впрочем, миссия определила свою деятельность термином (употребив его в переносном смысле), используемым верующими в храмах той области [787] для обозначения своего доступа к месту посвящения: «переступить порог» (embateuein) [788].