Истоки (Книга 1)

- И это все? - спросил он с досадой Вениамина. - Эх ты, Веня, Веня, не много же надо, чтобы сбить тебя с панталыку.

Весело смеясь, в каюту вошли Марфа и Рэм с вином и закусками. Марфа пытливо взглянула на Вениамина, потом на Александра.

- Надеюсь, Саня, ты не сплетничал обо мне? - Вдруг в лице ее появилось то решительное и грубое выражение, которое видел Александр, когда она гоняла лосенка.

- Да и что ты можешь сказать обо мне плохого? Что один раз пытался неудачно поцеловать меня.

- Охота тебе, Марфута, дразнить мужиков! Ведь этого же не было! отрезал Александр.

Она разливала вино, угощая парней, Александр вслушивался в ее играющий, певучий голос, дивился приятной округлости плеч и рук. В розовом коротком платье томилось раздобревшее, сильное тело. Было в нем что-то крепкое, ядреное и уютное.

Подняли жалюзи. Вечерняя заря хлынула из-под туч. Подожгла медную ручку двери.

- Понимаете, я выпила. Но это не главное. Я сегодня немного неуравновешенна. Так вот, настолько, - и Марфа показала кончик розового, обмытого зарей мизинца.

Рэм усмехнулся. В лучах солнца и в папиросном дыму как бы плавилась его медно-красная голова. Веня покорными глазами глядел на Марфу. Вино кончилось, она отправила в буфет Веню и Рэма.

- Саша, а что за парень... этот Вениамин?

- Не знаю. Кажется, не особенно умен, но добрый.

- Это честно. Рэма не спрошу - очернит. Жить нелегко, Саня... Поправляя перед зеркалом волосы, она жаловалась: как жить некрасивой, доброй, привязчивой, но никакими талантами не отмеченной - на олимпиадах не блистала ни голосом, ни быстротой движения ног, ни разу не прыгала с парашютом, на бегах и в плаванье никого не обогнала, в шахматы проигрывала школьнику. И вдруг молодость и свежесть пропадут даром, так, ни для кого?.. Ты спрашиваешь, какие у меня планы?

- Да, - подтвердил Александр, хотя и не спрашивал, а только намеревался спросить.

- Я не герой, Сашенька. Выйду замуж, буду сады разводить. Ты прав, детей будет много! - (И об этом он не говорил, а только подумал.) Представь меня среди цветущих яблонь, а?

Он улыбнулся, вообразив себе эту крупную розовую женщину среди цветов яблонь и розовых крепких детей.

Она прижмурилась и показала в зеркале ему язык.

- Какого студента ни возьми - переворотчиком себя считает. Если биолог - Дарвин, не меньше. Металлург - Курако. Я робкая, слабая. От героического крика я устаю, глупею, теряюсь. И мужа себе выберу простого, без таланта. За талантами нужен уход, как за капризными детьми. Ты хотел сказать: уже выбрала, Веня?

- Как это ты угадываешь мои мысли?

- Страшно? Не бойся, я угадываю только хорошие, на дурные у меня нет нюха. А ведь ты хороший, правда? - Она положила руки на его плечи.

Александру показалось, что Марфа, опасаясь чего-то, начинает нечестно играть с ним.

- Не заискивай, Марфа, не бойся. Я плохой, но тебе зла не желаю, сказал он, снимая ее руки со своих плеч. - Ну а за меня пошла бы?

Она посмотрела на него ласково и благодарно, потом покачала головой.

- Пойду к Вениамину Макаровичу. Он, кажется, тот самый.

С пристани Александр шел вместе с Веней, безумолчно восторгавшимся Марфой...

- Веня, Холодовых зовут моржами.

- Почему же моржами зовут? Внешние причины или характер такой у них... моржовый? - с испугом спросил Веня.

- Моржами прозвали их потому, что они круглый год на Волге купаются.

- И зимой?

- В прорубь залезут, а потом в тулупы... Будешь зятем Холодовых - и тебя они потянут в прорубь. Марфа любит на льду загорать. И родили ее, говорят, на льдине. Упрямые! Драчуны! У Марфы брат боксер, дядя - борец, сноха - гиревик, сама она - фехтовальщица. Часто дерутся, аж дом сотрясается. Зять, муж старшей сестры, сбежал. В одном столкновении жена по шее стукнула, с тех пор он и ходит, как верблюд, - уверял Александр, чувствуя, что избавляется от Холодовой, а заодно чем-то задевает Вениамина. - Бывай здоров, сынок Веня. Я исполнил товарищеский долг, предупредил тебя. Делай, как знаешь.

XXVII

С этого дня Александр еще глубже ушел в жизнь семьи, незаметно перехватывая у отца и Юрия заботу о доме.

Однажды вечером, забравшись на дуб, Лена слышала разговор отца с Александром. Сиреневые сумерки скрадывали седину отца, и оба они, старик и юноша, сидевшие на лавке, казались схожими до неразличимости, и голоса у них одинаково спокойные, только у отца баритон чуть погуще, чем у Александра.

Александр удивил не только Лену, но, видимо, и отца. Он назвал все доходы и расходы семьи, перечислил, кому и что нужно справить из одежды, не пропустив даже чулок и носовых платков.

- Когда ты сделал все это? - спросил отец. - Тебя бы в Госплан посадить. Но в одном ты промазал: себя забыл.

- Я парень видный, меня и в рогоже уважут, - отшутился Александр. Ленка без недели взрослая девка, а для девки красивое платье, туфли так же необходимы, как нам с тобой руки для работы. Наряды для них как перья для птицы. Да и Светлана молодая, и ей надо приодеться. А тебе на курорт надо. В общем, сам видишь, нам туговато приходится. Юрий временно помогает; на Мишу надейся, как на ветер в поле. Пять лет не был дома, еще пятьдесят не будет. Федя - племянник, чего с него получишь?

- Каковы же практические выводы из твоей арифметики?

- На очное отделение в институт поступить не могу. Буду работать, а вечерами учиться. Я уже обо всем договорился с деканом и на заводе.

- Тяжело будет, сынок.

- Ты знаешь, я не умею играть словами. И себя в обиду не даю.

Вечером впервые за эти горькие месяцы вся семья собралась в столовой, пришли Ясаковы, Александр принес из светелки маленького Костю, положил голенького животиком на диван, на розовую простынку. Костик приподнимал вздрагивающую голову, прогибая спину, таращил глаза на обступивших его людей.

- Ишь, будто плывет, оголец! - гудел Макар Ясаков.

- Сильный парень! - похвастался Александр.

Но Костя вдруг уронил голову, уткнулся пухлым лицом в розовую пену простынки и залился безудержным криком.

Привычное почмокивание материнских губ - и он, напружинив мускулы спины и шеи, снова поднял голову и, как ни беспомощно дрожало все тело его, улыбнулся. Его напряжение, кажется, чувствовали родные: все словно помогали ему шевелением губ, приподниманием бровей. Дружный возглас "Ого!" - и Костя перевалился на левый бок, подтянул ногу ко рту и стал сосать.