Патриарх Филарет. Тень за троном

Все это не было бы столь знаменательно, когда бы властность Филарета не вошла в пословицу. Он не терпел ничьего влияния на сына, кроме себя и Марфы Ивановны. Он удалял от двора и ссылал даже таких виднейших государственных деятелей, родовитых аристократов, как бояре князья А.В. Лобанов-Ростовский, В.Т. Долгоруков и Д.Т. Трубецкой — герой освобождения Москвы в 1612 г., приближая людей, лично преданных своей особе.

Патриаршество Филарета историк Смирнов метко и многозначно окрестил временем "патриархального абсолютизма". Не то чтобы патриарх принципиально отказывался от сложившихся к его возвращению форм правления, в частности Земских соборов, собиравшихся с воцарения Михаила непрерывно, подряд три трёхгодичных созыва (1613–1615, 1616–1618 и 1619–1622 гг.) [113]. Они его даже заинтересовали. Разумеется, не в качестве высшего государственного органа, способного хоть как-то граничить его с сыном и женой власть. Но всё-таки сразу после торжеств по случаю своего поставления в сан, новый патриарх, "поразсмотрясь о всём в нашем государстве… не отсрочивая", собрал земских представителей для разговора "о земском устроении". "Говорили… — сообщает официальная грамота, — о многих статьях, чтоб в нашем государстве многие статьи поправить к покою и к строенью нашим людям" [114].

В отличие от предшествующих Земских соборов, собор 1619 г. ставил вопрос не о сиюминутных мерах выхода из очередного кризиса, а об "устроении" дел в государстве надолго и всерьёз. В едва оправившейся от Смуты стране налоги были нелегки. Даже правительство признавало, что от налогов "Московского государства всяким людям скорбь конечная". Но, главное, они ещё и собирались несправедливо: чиновники писали "по дружбе за иными легко, а за иными по недружбе тяжело". Филарет Никитич знал о тяжком экономическом положении и коррупции. Он открыто оба обстоятельства признал и советовался с подданными, как это исправить.

Прежде всего на соборе было решено заново переписать земли для более справедливой и Всеохватной раскладки налогов. Филарет обещал, что переписчики будут работать "вправду, без посулов". С этой же целью намечался вселенский "сыск" налогоплательщиков, скрывшихся от фиска в других городах, для водворения оных на прежние места жительства — с предоставлением льгот в податях, "смотря по разоренью". Изымались также люди, "заложившиеся" в работу и службу церковным и светским землевладельцам, т. е. архиереям и монастырям, боярам и дворянам. Только очень сильный правитель, с чётким представлением о справедливости и нуждах государства, мог поддержать налогоплательщиков против людей своего класса, своих знакомых, друзей и родственников, даже против самого себя.

Филарет пошёл навстречу выборным представителям "земли", приказав вдобавок по их предложению расписать денежные и хлебные доходы и расходы по городам. Тогда, как и сейчас, большая часть средств уходила в Москву, и справедливость их дальнейшего распределения, мягко говоря, вызывала вопросы. Этого пункта не было в составленной "верхами" повестке собора. Однако патриарх смелость и инициативу подданных высоко оценил. Немедля было решено собрать в Москву по 5 делегатов от каждого уезда (1 — из духовных, 2 — из дворян или свободных черносошных крестьян, 2 — из горожан), "которые бы умели рассказать обиды, и насильства, и разорение". Именно с такими смелыми людьми Филарет хотел решать, "чем Московскому государству полниться, и ратных людей пожаловать, и устроить бы Московское государство, чтобы пришло всё в достоинство" [115].

Властная рука Филарета чувствуется и в последнем решении собора: о сыске "про сильных людей во всяких обидах" [116]. Речь шла о неизбывном российском бедствии — неукротимом самовластии чиновников, в особенности придворного ранга: бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков, стольников, стряпчих и дворян московских. Именно они по традиции занимали все руководящие посты в стране: военные, административные и судебные. Родственные между собой, они были гораздо сильнее позднейшей номенклатуры. То, что они были, по замечанию современника-голландца, "чрезвычайно корыстолюбивы", сказано ещё мягко. То, что население жаловалось "на бояр и всяких чинов людей в насилии и в обидах", — проза отечественной жизни. То, что с явлением Филарета были повсеместно "переменены штаты и сменены служащие", — добрая старая традиция. А вот активизация работы центрального ведомства-приказа, "что на сильников челом бьют", — признак очень серьезного отношения патриарха к идеям абсолютной монархии. Тезис о равном и правом суде для всех подданных — один из краеугольных камней абсолютизма как у нас, так и в других странах.

Легальную возможность жаловаться на "сильных людей" давал Челобитный приказ, принимавший жалобы, адресованные царю, на всех чиновных людей. Основанный, как полагают, при Иване Грозном, он активно работал при Михаиле Романове с его избрания на престол в 1613 г. Приказ возглавляли дьяки: чиновники хоть и важные, но вряд ли способные отстаивать правду обездоленных против знати. С возвращением из плена Филарета в 1619 г. во главе приказа стал прославленный боевой воевода Фёдор Леонтьевич Бутурлин, а в 1622 г. — ещё более "твердостоятельный" воевода князь Фёдор Иванович Волконский [117]. Люди знатные, чьи роды издревле хранили фамильную честь, но не занимавшие высокого положения при дворе, выдвинувшиеся в окольничие не личными связями, а военными подвигами, действительно помогли Филарету Никитичу в борьбе против несправедливостей его сородичей-аристо кратов.

В "Новом летописце" — популярнейшем в XVII в. сочинении, написанном под влиянием Филарета Никитича, — без всякой иронии говорится, что патриарх "не только слово Божие исправлял, но и земским всем правил, от насилья многих отнял: пи от кого ж в Московском государстве сильников не было, опричь (т. е. кроме) их, государей", патриарха с его сыном-царём [118]. Никакого сарказма в этом заявлении летописца не было. Идеалом для подданных служило именно такое всесилие самодержца, которое могло обеспечить всем людям без изъятия равный суд и правду, невзирая на наличие в государстве многих знатных, богатых и влиятельных людей.

А как же, спросите вы, закон? Государственная идеология того времени в России, Англии и во Франции, где складывались абсолютные монархии (в Англии, как известно, неудачно), ставила самодержца над законом именно потому, что юриспруденция обычно работала в пользу "сильных людей". Монарх выступал именно гарантом правды, способным отстоять её для любого подданного, невзирая на влияние знати, богачей, связанных с ними чиновников и даже сам закон.

Филарет Никитич верно понял, что дать обиженным возможность искать управу на "сильников" путём легального обращения к верховной власти, — лучший способ избегать новых социальных взрывов, с одной стороны, укреплять личную власть Романовых — с другой. Но дело было не только в предотвращении отдельных конфликтов, даже таких крупных, как городское восстание против злою воеводы. Филарет внедрял в умы идею, что власть царя есть опора правды среди всех несправедливостей государства и общества.

Именно вера люден в возможность найти правду "на самом верху" скрепляла державу сильнее, чем экономические выгоды и военные силы. Именно она надёжнее любой охраны защищала власть новой династии от покушений аристократии и постепенно усиливавшейся олигархии. Подозрения, что "сильные люди" хотят покуситься на царя, защитника и гаранта правды для всех, было после Филарета достаточно, чтобы народ и войска в клочья рвали подозрительных бояр, воевод и чиновников. Их богатство и власть в стране прямо зависели от веры народа в то, что у "доброго государя" на них можно найти управу.