Спецназ ГРУ. Пятьдесят лет истории, двадцать лет войны.

Через несколько секунд прозвучал взрыв. На полу в оседающей пыли лежали обезглавленные трупы. После этого до конца выполнили указания отдавшего приказ.

На следующий день вся округа напоминала муравейник. Афганские части были подняты по тревоге. Слух о гибели местной партячейки дошел и до нас. Прямых доказательств нашей причастности не было, но я срочно доложил об этом в Кабул. Оттуда сразу пришел ответ, предписывающий нам немедленно убыть в роту. Уничтожение партячейки свалили на душманов, тем самым восстановив против них всю огромную Чарикарскую долину. Это, наверное, и нужно было командованию. С нехорошим чувством возвращались мы в Кабул. Об этом случае нельзя было распространяться даже среди своих. Наводчик-афганец, выведший нас на дом, исчез без следа, а ребята из разведцентра, не испачкав рук, поставили себе еще один плюс.

Забота Родины

Из техотдела ГРУ приехал дядя. Вскоре после его бесед с нами появилось «очень важное» дополнение в спецформе — сеточка под мышками и между ног, чтобы не было так жарко. Лучше бы они там понапрягали заплывшие салом извилины и пересмотрели кое-какие нормы снабжения. Например, сроки носки той же спецформы.

На двадцатикилометровом участке дороги Кабул-Термез строго в определенной последовательности «духи» обстреливают наши колонны. Особенно страдают от их засад машины с топливом. Такие колонны обычно не пропускаются без нападения на них, в результате вместе с людьми горит большое количество нашей техники, причиняя огромный ущерб экономике страны. Для борьбы с ними нас и направили. Объехав несколько частей, мы поняли, что засады духами устраиваются строго через день. Завтра как раз их день. Ночуем на ближайшем от места засады советском посту охраны дороги. В землянке с сырым глиняным полом и стенами сидит полупьяный старлей. Он тупо смотрит на меня, пытаясь понять, что я от него хочу. Хочу я от него немного — приюта для своих бойцов до двух часов ночи. Старлея обещали заменить три месяца назад, так что всего он в этой дыре около полугода. С ним еще шестеро солдат и должен быть прапорщик, но его увезли с аппендицитом два месяца назад, так и не прислав никого взамен. Его голубая мечта помыться в баньке и сменить завшивевшее белье. Как может быстро деградировать человек при определенных условиях! Хуже всего, что условия эти возникают благодаря «заботе» забывших про него начальников. С потолка падают кусочки глины, попадая в кружку с мутной жидкостью. Солдаты выменивают самогон у местных жителей за ящики из-под снарядов и, чего греха таить, мелкие боеприпасы. За это им платят их жизнями, не нападая на спящих ночами бойцов. Подвыпив, старлей выходит из своей землянки, чтобы дать пару очередей из башенного пулемета БМП, надо же показать, кто здесь все же хозяин. Его солдаты живут наверху, в БМП. Далее двадцати шагов они не рискуют отходить от поста, несмотря на торговлю с местными жителями. Много было приглашений в гости добродушными афганцами, а потом приглашенных находили без голов, и прочих торчащих частей тела. Бойцы это знают и побаиваются. Но ночью все равно они дрыхнут, положившись на русское «авось». Мы уходим отсюда, унося с собой очередную популяцию вшей, подхваченных в операциях.

Против засады

Выбрав полуразрушенный дом подальше от дороги, занимаем позиции для наблюдения. Ночь прошла спокойно, ничего подозрительного не замечено. Неужели нас засекли, и наживка зря заброшена? Светает. С четырех часов разрешено движение по дорогам. Проходит одна колонна, другая. Все спокойно. Вот показалась колонна «наливников». Идут с большой скоростью. Это своеобразные камикадзе. На 700-километровом пути этим ребятам практически невозможно не попасть под обстрел. Впереди нас, метрах в ста левее нашего дома раздался мощный взрыв. Пылевое облако закрыло от нас место взрыва, но и так ясно, стреляли из гранатомета. Первая машина уже горит, а тут включились и «духовские» автоматчики. Колонна, не сбавляя скорости, обходит своих горящих собратьев и скрывается за поворотом. С ее стороны раздается несколько запоздалых очередей в нашу сторону. Стрельба стихла. Это хуже. Мы находимся уже где-то рядом с «духами». Выдерживая направление, движемся вдоль стен к небольшой площади впереди. Там стена делает небольшой поворот вправо. За ней неизвестность. Подаю сигнал, все пошли осторожнее. За поворотом на полянке увидели «духов». Человек двадцать в черных «пакистанках», сидя на земле, оживленно обсуждают проведенное мероприятие. Да, нас не ждали. Поэтому, когда некоторые из них начали вставать, прихватывая свои автоматы, мы с двумя дозорными влупили по толпе из трех стволов. Остальные бойцы не могут помочь нам, также рискуют попасть в наши спины. По моему сигналу они залегли, не создавая собой мишени для духов. Оставшиеся в живых «душки» рванули к развалинам, оставляя убитых. Гранатометчик тоже остался на поляне, не добежав до убежища, пуля моего сержанта Шурки Долгова попала ему в лицо. Сержант перевел огонь на одиночный и бил прицельно. То же сделал и Серега Тимошенко. Оставить гранатомет противнику было бы преступлением, и в штабе меня просто бы не поняли. Для помощи дозорным высылаю еще двоих. Это их первый бой. Парни выскакивают на полянку и, стоя в полный рост косят очередями по дувалам. Мой мат вперемешку с приказами лечь не доходит до них — силен запал первого боя. В лежачую мишень гораздо труднее попасть, чем в стоящую крупную фигуру. А их фигуры крупны. Оба борцы, под 85 кило весом. Сам отбирал их в Союзе.

Первые потери

Вначале падает Горяйнов. Потом зашатался и Солодовников. Он, пошатываясь, бежит в мою сторону. Перед смертью зовут маму, а мамы сейчас далеко, вот он и бежит ко мне, я сейчас ему за мать. Автомат зажат в руке, изо рта бьет кровавая пена. «Песочка» на груди окрасилась в красный цвет. Дырочка в ней говорит о ранении в легкое. Вот и первая кровь, получи, командир. У меня нет сил выругать его, хотя злость на него переполняет меня. Прислушайся он к моему приказу, жил бы, может, до сих пор. Укол промедола, сделанный кем-то из бойцов, не спасает положение. Теперь наша задача усложнилась. Помимо гранатомета надо забрать убитого Генку с его пулеметом. Отправляю за ним двух солдат. Они сбрасывают рюкзаки и оставляют автоматы, им они сейчас не нужны. Их действия будут прикрываться огнем всей группы. Здесь не стрельбище, поэтому лица парней бледны. Знаю это и я. Мозг лихорадочно работает, я не имею права ошибаться. «Вперед!». Генкино тело и оружие у нас. Духи усиленно огрызаются. Но нам теперь не до них. Побросав в дувалы с десяток гранат, мы отходим, жизнь еще живого Солодовникова мне важнее этих людей в черном. Вместо них завтра будут еще сто, а его еще можно спасти. Двое прикрывают наш отход, двое бегут впереди, ограждая нас от возможных неприятностей. Остальные тащат два тела, сменяя друг друга. «Песочки» промокли от пота, солнышко уже жарит немилосердно. Не зря заставлял вас часами таскать рюкзаки с камнями, где бы вы были без этой тренировки.

Вовремя мы покинули место стычки. Появившиеся в небе «вертушки» обрабатывают это место, используя все свое вооружение. О нас они не знают. Наши действия держат в тайне. Если «вертушки» примут нас за «духов», это может стоить нам жизни. На месте засады грохочут взрывы НУРСов, видны столбы пыли. «Душкам» там не сладко, но и нам тоже. Один из вертолетов заходит на боевой разворот и замечает группку людей, бегущих по развалинам. Изменяя курс, он разворачивается в нашу сторону. Если не опознает, конец, мелькнула в мозгу мысль. Его плоское с боков тело неумолимо приближается к нам. Быстро достаю из рюкзака ракетницу. Выхожу на центр улочки, прятаться уже бесполезно. Даю выстрел ракетой в сторону приближающегося вертолета, машу пилоту рукой. Он проходит над нами на бреющем, обдав вихрем смешанного с гарью воздуха. Пилот направляет курсовой пулемет на нас, пристально вглядываясь в наши лица. Бежать к дороге духи не могут, это ясно пилоту, и он отваливает к своим.