Ногин

Видимо, Андропов подтвердил, что намерен не позднее конца августа заехать за Виктором и вместе с ним двинуться в Питер.

Виктор побывал в Калязине. Там он достал паспорта — мещанский на имя Дементьева, для Андропова, и крестьянский на имя Назарова, для себя. И переслал новый «вид» в Бирск. А 17 августа написал туда, что намерен все же ехать в Одессу — «приобрести все необходимое», а затем уже направиться в Питер. «Советую вам сделать то же. Я пробуду здесь, вероятно, еще дней пять. Буду очень, очень рад, если вы застанете меня здесь. Если буду знать, что вы приедете днем, двумя позже — останусь: телеграфируйте в таком случае».

Оживленная переписка между Москвой и Бирском попала в поле зрения охранки. Все письма прошли перлюстрацию. 21 августа Зволянский телеграфировал в Уфу начальнику губернского жандармского управления; «Какое-то лицо получает подозрительную корреспонденцию по адресу Бирск, Надежде Васильевне Смирновой, до востребования. Ввиду имеющихся указаний, что брат Смирновой Сергей Андропов (циркуляр прошлого года № 137) тайно прибыл из-за границы, представляется возможным, что означенная корреспонденция предназначается для него. Благоволите принять меры тщательной проверке, не находится ли Андропов в Бирске и в случае обнаружения поступите согласно циркуляру».

Через четыре дня из Уфы пришло донесение, что «подозрительное лицо» 23 августа выехало пароходом из Бирска в Казань. Приметы: теплое пальто, шляпа. Багаж — два чемоданчика, маленькая корзина белья и узел.

Полетели телеграммы в Казань, в Москву. 26 августа 1901 года Сергей Андропов был арестован в Казани, как только сошел с камского парохода на пристани. Его доставили под конвоем в Санкт-Петербург и поместили в Петропавловскую крепость.

Виктор ждал две недели известий от друга. Молчание встревожило его не на шутку: времена чудес давно прошли, с Андроповым беда!

Одному ехать в Одессу? Он не решился. В Мюнхене давно считали, что он в Питере. В Питере мог днями появиться Сергей Цедербаум. Все говорит за то, что надо ехать в столицу. Да и в ленинском письме намечались основные тактические ходы по отношению к питерским товарищам из комитета. Итак, в Питер! Иного выхода нет!

Он сообщил в Вильно, что выезжает немедленно, и 2 сентября 1901 года благополучно прибыл в столицу.

Но Цедербаум не появился ни на другой день, ни через неделю. Он не попал в лапы охранки. В Вильно неожиданно вспыхнула забастовка кожевников, и он ввязался в нее: писал воззвание к солдатам, двинутым в район Лукишки на усмирение бастующих. И Виктору Ногину, одному, без поддержки старых испытанных друзей, пришлось идти на героический штурм Питера, чтобы завоевать его для «Искры».

День-другой Ногин осматривался в городе своей юности. Провал Андропова — а в этом он не сомневался — стал печальным, но важным уроком его жизни: нужна строжайшая конспирация! Менять адреса два раза в неделю. Общаться только с теми людьми, которые известны Ленину в Мюнхене, Мартову — в Берлине.

Эти предосторожности оказались кстати: полиция уже установила, что Новоселов и Ногин — одно лицо, И подбиралась к тому, чтобы расшифровать Яблочкова.

По империи разлетался телеграфный приказ Зволянского: искать всех Яблочковых в Москве, Питере, Одессе и Нижнем Новгороде. Нашли одного в Одессе — Михаила Константиновича, из родовитых дворян; нашли другого в Нижнем Новгороде — Георгия Алексеевича. Этот показался сомнительным, и начальник губернского жандармского управления генерал Шеманин допросил его с пристрастием.

Но уже 5 сентября 1901 года отпала необходимость этих проверок. Виктор 3 сентября отправил письмо Ленину (Мюнхен, Габельсбергштрассе, 20а, Карлу Леману). Оно было скалькировано в «черном кабинете» почтамта, и полиция сейчас же убедилась, что Яблочков — это Ногин и Новоселов. Зубатову телеграфировали: Ногин «приехал в Петербург 2 сентября и теперь находится здесь». Всем околоточным поручили проверить лиц, прибывших в меблированные комнаты с крестьянским паспортом; всех филеров снабдили приметами и фотографическими карточками Ногина «ввиду возможности случайной встречи на улице». Надо удивляться тому, как он сумел продержаться в Питере целый месяц!

Первые дни жил он у Натальи Руфовны Штейнгер (Васильевский остров, 6-я линия, дом 17, кв. 19), которая 23 августа приехала от Мартова — из Берлина — с дочерью Натальей фон Бах.

Виктор отправил фон Бах в Одессу для связи с Конкордией Захаровой и послал письмо в Мюнхен в адрес Лемана. Для отвода глаз шло маленькое письмецо с приветом и извинениями за долгое молчание. Химический текст гласил: «Оба письма получил. Спешу вывести вас из заблуждения. Я приехал сюда только вчера, т. е. 2 сентября. Быстро выехать из Москвы и т. д. было немыслимо за отсутствием денег, адресов и, главное, паспорта и т. д. такого, который бы гарантировал успех. А мне хотелось ехать лишь во всеоружии, но мои ожидания оказались напрасными. Я не буду вам описывать, кто и что мне обещал, и скажу только, что я приехал сюда лишь с вымышленным крестьянским. Я снял комнату и жду результатов на днях. Адрес, присланный вами, был неверен, но мне удалось сегодня найти их. Они меня ждали страшно долго и уже написали в Берлин об этом. Кроме них, оказывается, ждут еще люди, адреса которых, к сожалению, не известны мне. Обязательно напишите в Берлин, чтобы немедля сообщили мне адреса.

За эти два дня я, конечно, не успел найти чего-нибудь путного, но все-таки эти дни показали мне, что людей здесь нет. Каждый день выхожу встречать Якова, но его все нет. Он писал мне о каких-то переговорах с «Союзом». Напишите, пожалуйста, в чем дело? И вообще очень прошу сообщить мне все, объясняющее положение наших дел в этом городе. Напишите и о «генерале». Я давно из письма Брускова знал, что его здесь нет, и не надеялся на него. Прошу вас поставить меня в определенные отношения к нему. Брусков застал его здесь, но он не сделал для него решительно ничего. Кстати, от Брускова я уже давно не имею никаких сведений, думается мне, что он погиб.

Проживши два месяца в России, я увидал, как мы преувеличивали ту встряску, которую будто бы произвели мартовские события. Люди так же трусливы, как и прежде, и всюду нужно все начинать самим и делать самим.

Даю вам адрес до половины октября: Васильевский остров, шестая линия, дом семнадцать, квартира девятнадцать, Наталье Руфовне Штейнгер. Письма обязательно начинайте со слов «Дорогой друг». Перешлите этот адрес и в Берлин и сообщите им, что я не могу понять систему их ключа (сам ключ я знаю), и поэтому прошу пользоваться ключом, употребляемым вами со мною.

Жму крепко руки Ваш Яблочков».

Скоро Виктора экипировали с иголочки. Ом мог менять пальто, шляпы, пользоваться тростью или зонтом, а иногда и изящным портфелем Штейнгер. Бороду он сбрил. Все это облегчало ему передвижение по Питеру.

В глаза бросались всякие строгости. Постоянно проводились «чистки» «неблагонадежных»; это орудовал подполковник Мочалов, сменивший в охранке покойного Пирамидова. Во всех садах и парках шныряли жандармы и городовые. И многие столичные «вольнодумцы» обратились в дрожащих «премудрых пескарей» из сказки Салтыкова-Щедрина.

Уже через неделю вокруг Виктора объединились девушки и молодые дамы, связанные с Берлином: Августа Минская, Ревекка Рубинчик, Елизавета Мандельштам, Екатерина Гуро и Софья Кублицкая-Пиотух.

Все они отлично выполняли технические функции. А для атаки на «Союз борьбы» требовались люди более крупного калибра.

Удалось Виктору разыскать «генерала» — Степана Радченко через брата Павла и Баумана, которые поддерживали в Москве связь с другом «генерала» — Германом Красиным. Но Степан Радченко, изрядно затравленный охранкой, не мог рисковать собой на шумных встречах с вожаками союза.

Яблочков начал переговоры один. В тайниках его памяти сохранился адрес двух нужных людей из «Союза борьбы» — Павла Смиттена и Николая Аносова. Они работали химиками на заводе Жукова. Там их и нашел Виктор. А горячие разговоры до полуночи развернулись в Свечном переулке, дом номер два, где квартировал Смиттен.