Тают снега

- Так, значит, родиться мне следовало раньше и не в России?

- Ага. В Италии, лет сто тому назад. Из нас бы удивительный паяццо вышел.

Лихачев начал краснеть. Его так и подмывало на дерзость ответить дерзостью, но на сей раз он поборол соблазн, справился с собой и шутливо запел:

Смейся, паяц, над разбитой любовью...

У него был чуть застуженный, но приятный голос. Петь Лихачев умел. Это чувствовалось, несмотря на то, что он дурачился.

- Между прочим, це любимая ария моей матери, - заметил Лихачев, оборвав пение. Он подумал и прибавил: - Любила она очень еще арию герцога из "Риголетто". Вы что-то все молчите и молчите?

- Природой любуюсь, слушаю.

- Меня? Что ж, послушайте. У меня сегодня ясное, почти лирическое настроение. Со мной это редко бывает за последнее время. А природа в самом деле куда с добром! Снег искрится, елки задумались, в кустах заячьи тропы, на той стороне деревушка дымом исходит - бани народ топит, сегодня суббота. Париться колхозники пойдут после трудов великих. Картина.

Тася улыбнулась и пошевелила пальцами ног. Лидия Николаевна не отпустила ее в резиновых полусапожках, и она вынуждена была надеть валенки Юрия с затертыми глазками кожи на пятках и толстыми войлочными подошвами.

Ехали молча. Мягкий снег скрадывал звуки. Довольно пофыркивала заиндевевшая кобылка, скрипели полозья кошевки. Тася покосилась на Василия и долго следила за его лицом из-под полуопущенных ресниц. И снова Лихачев показался ей непонятным. Лицо его задумчиво, и видно, что мысли где-то далеко.

"Что он за человек? - уже в который раз спрашивала себя Тася. Сколько в нем этого, игрушечного? А дальше-то что? Неужто одни побрякушки?"

До позавчерашнего вечера она относилась к нему с любопытством и безобидной снисходительностью. А позавчера произошла между ними стычка в клубе, после которой Тасю стали злить усмешки Лихачева. Его ужимочки, шуточки. "За дурака хочет сойти, с которого спрос малый, - с раздражением подумала Тася. - А может, считает себя умнее, тоньше всех и насмехается над всем и всеми".

Тася, как бы пытаясь подтвердить все эти мысли, еще раз глянула на Лихачева и прикрыла лицо рукавичкой - не хотелось, чтобы Лихачев видел, как она усмехнулась. А усмехнулась она невольно, вспомнив, как "усмирили" этого "Лихача-Васю".

Было так. Тася пошла по воду. Внезапно к ней, не разбирая дороги, скатился с горы Сережка, а потом Костя и Васюха.

- Ой, мам, мам, - захлебываясь, начал Сережка. И, не в состоянии вымолвить слово, показывал на гору. - Там дяденька пьяный всех из клуба вышиб... Колька Зарубин хотел его уговорить... а он как даст Кольке. Колька брык и в сугроб! Все побе-е-жа-али...

Тася с недоверием слушала Сережку. Она знала, что он большой сочинитель. Заметив, что мать не особенно взволновало его сообщение, Сережка обиделся и сказал, показывая на друзей:

- У них спроси, не веришь так.

- Пра, пра, тетя Тася. Сейчас, грит, я один буду, - подтвердил Васюха, - в клубе, грит, один буду, наслаждаться, грит, буду и представлять.

Тася поставила ведра на дорогу и, чтобы ребята не увязались за ней, приказала:

- Возьмите дома санки и на них отвезете ведра в гору.

На лицах ребят выразилось разочарование.

- Я говорил - посмотрим, - проворчал Костя, так нет, маме сказать надо, маме сказать надо, - передразнил он Сережку. - Теперь ведра везти, а там, может, драка будет.

Тася быстро бежала в гору. Из-под шали у нее выбились волосы. Она сжимала запотевшие в варежках руки и думала: "Кто это там опять фокусничает?! Что за народ, ей-богу! Стоит вместе собраться - сцепятся. Ну сейчас я их отчитаю... скажу... скажу... я прямо скажу, что закостенели они по своим углам. Раз в год на собрание пришли и то не умеете себя вести. В общем, там соображу, что сказать... И подхватило меня по воду идти, надо было уж самой пораньше в клуб".

На это собрание она возлагала большие надежды. Комсомольцев в Корзиновке и других бригадах насчитывалось немного, всего двадцать человек. Из них половина уже по году не платила членских взносов. Были и такие комсомольцы, которые не пожелали объявиться.

Из своей небольшой житейской практики Тася знала, что в важном деле чаще всего нужно полагаться на молодежь. И вот часть этой молодежи удалось собрать в кучу и собрать прежде всего потому, что вместе было веселей. Немалую роль сыграл тут Лихачев со своим баяном. Он, хотя и с улыбкой поглядывал па этих "птенцов", однако играл охотно и не мешал народу развлекаться.

Каково же было удивление Таси, когда, распахнув двери клуба, она увидела стоявшего посреди зала пьяного Лихачева в расстегнутой телогрейке, в шапке набекрень.

Тася прижала руки к груди и, чтобы успокоиться, начала глазами отыскивать плакат.

- Ты подойди и дай ей в харю, раз она не желает, - донесся до Таси голос Лихачева. - И не стесняйся! В госпитале солдат один судно стеснялся просить, так и помер... Понял, нет!

Тася стиснула зубы и пошла мимо притихших ребят и девушек, прижавшихся к стенкам, навстречу Лихачеву, который держал за лацкан пиджака паренька и давал ему наставления.

- Отпустите человека! - резко сказала Тася.

Лихачев от неожиданности выпустил паренька, и тот поспешно исчез. Они остались посреди зала вдвоем.

- Сейчас он ей преподнесет, - раздался чей-то злорадный шепот.

- А-а, мадам агрономша, рад вас приветствовать в очаге культуры, протягивая Тасе руку, заулыбался Лихачев.

- Я не даю руку таким вот оболтусам, - ответила Тася, вложив в эти слова всю обиду и бешенство, кипевшие в ней, и, сверкнув глазами на дверь, выпалила одним духом: - Здесь будет собрание, идите выспитесь. Возможно, потом поймете, что были свиньей.

Говорила Тася так, а самой хотелось зареветь от обиды. Ведь она понимала: Лихачев хулиганит не потому, что ему это правится. Что-то угнетает его, и он ищет средство забыться. А может быть, просто пооригинальничать желает, выделиться! Все может быть.

- Я прошу вас прекратить представление и уйти, - настойчиво повторила Тася.

- Никуда я не пойду!

- Мы выведем!

- Меня?

-Да.

- Сколько вас на фунт сушеных надо? И хотел бы я знать, кто посмеет дотронуться до меня рукой?