Жизнь поэта

Пушкин считает это поручение оскорбительным и расценивает его, как вызов со стороны Воронцова. Он пытается уклониться от поездки, однако, вынужденный подчиниться, едет, но через несколько дней возвращается, не выполнив, по существу, поручения.

Поэт взбешен. Презирая и ненавидя Воронцова, он клеймит его уничтожающей эпиграммой:

Полу-милорд, полу-купец,

Полу-мудрец, полу-невежда,

Полу-подлец, но есть надежда,

Что будет полным наконец.

* * *

Александр I. Рисунок А. С. Пушкина на черновой рукописи. 1822-1824 годы.

Дальнейшее пребывание на службе у Воронцова становилось нестерпимым, и 8 июня 1824 года Пушкин подает на высочайшее имя прошение об отставке «по слабости здоровья, не имея возможности продолжать моего служения».

Правитель канцелярии Воронцова А. И. Казначеев выражает Пушкину опасения по поводу последствий этого рискованного шага. Пушкин, почитая получаемые им 700 рублей жалованья «пайком ссылочного невольника», отвечает: «О чем мне жалеть? О своей неудавшейся карьере? С этой мыслью я успел уже примириться. О моем жаловании? Поскольку мои литературные занятия дают мне больше денег, вполне естественно пожертвовать им моими служебными обязанностями и т. д. Вы говорите мне о покровительстве и дружбе. Это две вещи несовместимые. Я не могу, да и не хочу притязать на дружбу графа Воронцова, еще менее на его покровительство: по-моему, ничто так не бесчестит, как покровительство... На этот счет у меня свои демократические предрассудки, вполне стоящие предрассудков аристократической гордости...

Я устал быть в зависимости от хорошего или дурного пищеварения того или другого начальника...

Единственное, чего я жажду, это - независимости (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь ее».

Утонченный дипломат английской школы, Воронцов начинает держать себя с поэтом недостойно. Отношения между ними достигают крайнего напряжения, и Пушкин пишет 14 июля 1824 года А. Тургеневу: «...он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением, я мог дождаться больших неприятностей и предупредил его желания. Воронцов - вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое...»

О ссоре с Воронцовым, кончившейся подачей в отставку, Пушкин сообщает Вяземскому. Иронически именуя Александра I римским императором Тиверием, а Воронцова - его приближенным Сеяном, он пишет: «Но чем кончат власти, еще неизвестно. Тиверий рад будет придраться; а европейская молва о европейском образе мыслей графа Сеяна обратит всю ответственность на меня... А у меня голова кругом идет...»

Письмом от 11 июля 1824 года Нессельроде сообщал Воронцову, что Александр I удовлетворил его просьбу об удалении Пушкина из Одессы «после рассмотрения тех основательных доводов, на которых вы основываете ваши предположения, и подкрепленных, в это время, другими сведениями, полученными его величеством об этом молодом человеке. Всё доказывает, к несчастию, что он слишком проникся вредными началами, так пагубно выразившимися при первом выступлении его на общественное поприще... Вследствие этого, его величество, в видах законного наказания, приказал мне исключить его из списков чиновников министерства иностранных дел за дурное поведение... император... находит необходимым удалить его в имение родителей, в Псковскую губернию, под надзор местного начальства».

Псковскому губернатору Б. А. Адеркасу одновременно поручено было «снестись с предводителем дворянства о избрании им одного из благонадежных дворян для наблюдения за поступками и поведением Пушкина».

Последний должен дать подписку в том, что он будет вести себя благонравно, а наблюдающий дворянин должен доносить... через Адеркаса о «предосудительных поступках» Пушкина. При этом Пушкину дозволено было ехать одному, если он дает подписку, что отправится прямо в Михайловское, нигде не останавливаясь в пути. В противном случае предложено было отправить его с надежным чиновником.

* * *

Предстоял день отъезда и «грозный час разлуки» с Воронцовой, к которой Пушкин питал глубокие чувства. До него доходили вести, что приятель его, А. Раевский, ревнуя, настраивает против него графа. Оскорбленный и негодующий Пушкин укоряет Воронцову:

Я наслаждением весь полон был, я мнил,

Что нет грядущего, что грозный день разлуки

Не придет никогда... И что же? Слезы, муки,

Измены, клевета, всё на главу мою

Обрушилося вдруг... Что я, где я? Стою,

Как путник, молнией постигнутый в пустыне,

И всё передо мной затмилося! И ныне

Я новым для меня желанием томим:

Желаю славы я, чтоб именем моим

Твой слух был поражен всечасно, чтоб ты мною

Окружена была, чтоб громкою молвою

Всё, всё вокруг тебя звучало обо мне,

Чтоб, гласу верному внимая в тишине,

Ты помнила мои последние моленья

В саду, во тьме ночной, в минуту разлученья.

Поэт подавлен, мрачен. В Петербурге распространилась даже молва, будто Пушкин застрелился. Находившаяся в Одессе Вяземская опровергла ложный слух в письме к мужу.

* * *

Пушкин собирается в путь. Получает от Вяземской 1260 рублей, задолженных ему ее мужем, раскрывает окно своей комнаты, зовет извозчиков, расплачивается с ними за свои поездки. В течение трех дней веселится с моряками на кораблях в порту. 20 июля присутствует на представлении оперы Россини «Турок из Италии». Получает из канцелярии Воронцова 150 рублей жалованья, занимает у Вяземской 600 рублей и со своим дядькою Никитою Тимофеевичем Козловым направляется из одесской ссылки в михайловское изгнание.

Воронцова дарит Пушкину на память свой портрет в золотом медальоне и кольцо - «талисман» - с сердоликовым восьмиугольным камнем и надписью на древнееврейском языке: «Симха, сын почтенного рабби Иосифа... да будет благословенною его память»...

Это кольцо Пушкин бережно хранил потом.

* * *

Какова же была официальная причина настойчивых требований Воронцова удалить Пушкина?

Пущин писал в позднейших воспоминаниях: «Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню; он приписывал удаление из Одессы козням графа Воронцова из ревности; думал даже, что тут могли действовать некоторые смелые его бумаги по службе, эпиграммы на управление и неосторожные частные его разговоры о религии».

Конечно, ревность могла быть причиной враждебного отношения Воронцова к поэту. И Пушкину, конечно, принадлежит первое слово в оценке причин высылки его из Одессы в деревню.

Но, чтобы не ставить себя в смешное положение, Воронцову требовался официальный повод для удаления от него Пушкина. Таким поводом явилось перехваченное на почте письмо поэта, отправленное весною 1824 года из Одессы кому-то из друзей - видимо, В. К. Кюхельбекеру. Пушкин писал в нем: «...читая Шекспира и Библию, святый дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гёте и Шекспира. - Ты хочешь знать, что я делаю - пишу пестрые строфы романтической поэмы и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я еще встретил. Он исписал листов 1000, чтобы доказать, gu’il пе peut exister d’etre intelligent greateur et regulateur⁶, мимоходом уничтожая слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастью более всего правдоподобная».