Дневник

* Счастье не делает человека добрым. Такое заключение выносишь по поводу чужого счастья.

5 марта. Нравиться публике своей оригинальностью — вот задача! Нет ничего легче, чем быть неприятным смельчаком.

14 марта. Сделать из Тартюфа сельского священника.

* Господин Лепик. Он был мой отец. Мы прожили вместе долгую жизнь. Мы жили с ним бок о бок. Он умер, а я ему ничего не сказал…

* В этом году не напишу ни строчки: нынешней зимой я замерз.

* У Леона Блюма [77].

— Могу ли я, — говорит он, — подписать «Новые разговоры Гете с Эккерманом» [78], то есть поставить свое имя на обложке, на которой будет стоять имя Гете?

— Почему бы и нет? — говорю я. — Смелость не в том, что вы подпишете эту книгу, а в том, что вы решились ее написать.

— Да, но это меня еще больше смущает.

В графинах остывает кипяченая вода.

— Теперь, — говорит Буланже, — писатели пишут только синонимами.

— Лишь анонимная критика может быть искренней, — говорит Блюм. — Такова вся английская журналистика.

16 марта. Будем художниками! Не будем заботиться ни о деньгах, ни о том, чтобы стать муниципальными советниками или членами какой-нибудь секции Лиги прав человека. Наши отцы умели только зарабатывать деньги. И если они зарабатывали неплохо, тем лучше, — спасибо им! Израсходуем их денежки! Если они зарабатывали мало, очень жаль: сами виноваты…

… Эта плохая пьеса принесет тебе двадцать тысяч франков, да, но ты пожертвовал новеллой, которая могла бы быть шедевром.

Разве от этого умирают? Ведь все как-нибудь устраивается. Получают наследство, выигрывают в лотерею, какой-нибудь англичанин купит твою ручку.

Ну, а если все-таки придется умирать? Ну, и что ж, умирай! Твоя смерть докажет людям, что умереть все-таки лучше, чем перестать быть художником.

21 марта. Тот, кто не был любовником и мнит себя знатоком женщин, подобен рыбаку, который водит удочкой по поверхности воды и воображает, что изучил повадки рыб.

* Хорошо зарядить фразу, хорошо прицелиться и точно попасть в цель.

* — Посмотри-ка, вон идет верный муж.

— Вижу, но до чего же у него печальный вид.

22 марта… Двухчасовой разговор между двумя женами, хотя Маринетта молчит, и двумя мужьями.

Что такое любовь — никто не знает. Любовь как таковая — утрачена, ее затопило потоком слов. Невозможно обнаружить подлинную ее реальность, которая должна быть проста и ясна.

Как и политика, дружба тоже могла стать жертвой слов. Но ей посчастливилось ускользнуть от лавины. Вот почему проницательный мужчина всегда предпочтет дружбу любви. Он знает ей цену. Если ему скажут: «Но ведь любовь гораздо лучше! Это нечто необычайное!» — он и слушать не станет: он не доверяет словам, жестам, взглядам, которые требуются для произнесения этого слова, раздувшегося от туманностей: это просто вселенский мыльный пузырь…

* Вполне допускаю, что можно драться на дуэли, дабы защищать свою честь, конечно, при наличии таковой.

30 марта. Старухи собирают одуванчики. Так как солнце уже припекает, они прикрыли головы газетами, теми же самыми, что прикрывались год назад.

* Мертвые, но не похороненные листья.

Ивы — в воде по самое горло.

20 апреля. — Ваш муж здоров, он только считает себя больным, — говорит жене врач-англичанин.

Через несколько дней, полная веры в знаменитого целителя, к нему является жена пациента и сообщает:

— Мой муж считает, что он мертв.

2 мая. Корова с раздутым от молока выменем мычит, подзывая теленка, а приходит фермерша.

* Диалог мертвецов:

— Ты все еще спишь?

— Сплю. А ты?

— И я тоже. Не пойму, что это со мной: никак не могу проснуться утром.

4 мая. Они воображают, будто действие в театре сводится к тому, что действующие лица входят и выходят.

5 мая. Вчера в десять часов вечера. Пейзаж. На чистом, как вода, небе в полном одиночестве луна. Несколько звезд. В глубине едва намечен светло-синий Морван, похожий на выпуклую полоску моря, сходящегося с горизонтом.

Над рекой белый туман лег широкой дорогой до темной спящей громады замка. Пенье лягушек, птиц, их перекличка. И звучная капля жабьего кваканья.

Тополя как тени, лошади на лугу — тоже как тени. Длинная черная полоса: это изгородь.

Кажется, что луна сейчас въедет в замок на ковре из белой дымки.

Самое прекрасное — то, что эти строки я записал на садовой ограде при свете ручного фонаря.

* Совета спрашивают лишь для того, чтобы пожаловаться на свои неприятности.

* Следовало бы в отношении нашего сердца сделать то, что сделал Декарт в отношении нашего ума: сначала все зачеркнуть и на пустом месте строить заново, по-своему.

8 мая. Какое-то незавершенное небо, кажется, что начали с него стирать обшлагом облака и бросили.

* Будь я птицей, я ночевал бы только в тучах.

13 мая. Пьяный возвращается домой и с ужасом видит, что вся мебель кружится вокруг него. Жена спрашивает:

— Почему ты не ложишься?

— Жду, когда кровать подойдет, — отвечает пьяный.

* Быть может, существуют ветки, на которые ни разу не садилась птица.

* Солнечные лучи прокалывают тучи, как спицы, воткнутые в клубок шерсти.

* Онорина, совсем отупевшая от нищеты. Когда Маринетта дает ей несколько су, она не благодарит: воздевает руки к небесам, а потом бессильно роняет их на свой фартук.

* Ласточка с внешностью священника.

* Овцы оставляют на колючках кустарника свое руно, чтобы птицы могли устлать им дно гнездышка.

* На деревьях почти еще нет листьев, и в воде отражаются лишь стволы: все остальное слишком прозрачно.

16 мая. Да, да! Иногда я такой, иногда совсем другой: надо же экспериментировать.

30 мая… Они возводят огромные стены вокруг дворика величиной с носовой платок.

— Зачем вам такие стены?

— Поставим на них цветочные горшки.

И никогда ничего не ставят.

* Воображение наблюдателя атрофируется: становится рудиментарным органом.

* Лес. Здесь живут птицы, которые никогда не залетали в деревню.

* Боярышник. Сегодня утром вся живая изгородь идет к венцу.

* Кукушка кукует с немецким акцентом.

8 июня… Я хотел понять, можно ли что-нибудь сделать для нашей деревушки с помощью одной правды: ничего нельзя.

Учитель — человек необразованный, преследует единственную цель — оставить их коснеть в невежестве. Он занимается мелочами, но все ему безразлично. Он — за народ. Он не любит, когда эксплуатируют детей. У него есть опыт. Жители Шомо не такие, как все.

— Если вы хотите говорить им правду, если вы не оставите за собой право скрывать от них кое-какие мелкие непредвиденные расходы (в частности, шестьдесят франков, уплаченные ему за проведение переписи. «Но я этого не скрываю. Все об этом знают», — говорит он) — вы не пробудете мэром и недели, мосье Ренар.

И он бросает вскользь:

— Вас ненавидят… Вы здесь чужой… Они за вами не пойдут.

Но так как мне тоже кое-что известно, что рассказывают про него и его супругу, я отвечаю:

— Возможно. У каждого из нас есть свои грехи.

* Филипп не может удержаться от улыбки, когда я говорю ему спасибо за то, что он выполнил мое поручение.

* Среди цыплят есть тоже свои «Рыжики». Вот и сейчас мамаша-курица не хочет укрывать одного из них крыльями, гонит от себя прочь, тюкает его клювом, просто за то, что черное пятнышко у него на спинке пришлось ей не по вкусу.

27 июня. Забор дворика отделяет его от всей деревни. Не важно, что не видно полей, зато не видно соседей.

Он боится своих детей. Когда они вырастут, они заставят его продать дом, чтобы получить материнскую долю.

— Дом мне обошелся в две тысячи франков, — говорит он. — Если они потребуют тысячу, где я ее возьму?.. Они меня выгонят.