Пир бессмертных: Книги о жестоком, трудном и великолепном времени. Щедрость сердца. Том VII

— Боюсь, что мы злоупотребили гостеприимством баронессы.

Он встает.

— До свидания, завтра в час дня в ресторане «Адлон», герр Кемпнер. Баронесса, я заеду к вам после разговора с герром Кемпнером. Мы с вами обедаем у Кемпинского, а вечером едем прокатиться куда-нибудь в лес.

Он спокойно целует руку баронессе, делает общий поклон.

— Честь имею кланяться!

Семь часов утра. Тиргартен. Детская площадка. Лениво кружатся первые в этом году крупные хлопья снега и сейчас же тают. На белой скамейке сидит Сергей. Смотрит на часы. Между деревьев показывается женская фигура. Это Альдо-на. Сергей встает и начинает закуривать. Альдона на ходу берет в губы сигарету.

— Позвольте прикурить, майн герр! — и шепотом быстро добавляет: — Вот паспорт, держи!

Она наклоняется, прикуривает, мгновенно передает Сергею другой паспорт, берет от Сергея его и как ни в чем не бывало идет не спеша дальше. Сергей поправляет кашне, незаметно сует паспорт в карман пиджака и размеренным Шагом уходит в другую сторону.

Салон самолета. Стюардесса в форме «Люфтганзы»:

— Господа пассажиры, сейчас десять часов семь минут. Через три минуты самолет «Люфтганзы» № 051–206 покидает аэропорт Темпельгоф. Все ли пассажиры заняли свои места? Все ли в порядке? Господа, я даю пилотам сигнал об отправке!

Голова Сергея на подушке кресла. Непроницаемо спокойно лицо. Глаза полузакрыты.

— Господа, мы уже в воздухе. Кто желает получить кофе и утренний завтрак?

Сергей глубоко вздыхает и смотрит в иллюминатор. Потом счастливо улыбается и говорит стюардессе:

— Мне завтрак, кофе и рюмку коньяку, пожалуйста!

Солидная дверь с медной доской. Надпись: «Саризэль. Экспорт и импорт».

Герр Капельдудкер ставит на столик бутылку минеральной воды и два стакана. Кланяется и с достоинством уходит, плотно затворив за собой дверь. Из-за нее слышен стук пишущей машинки и голоса.

Лёвушка и Сергей сидят в позах деловых людей на деловой встрече. Лёвушка тихо говорит Сергею:

— Новое в том, что ты теперь не можешь вести линию Цербера так, как раньше предполагалось. Придется сократить твое участие в дальнейшей работе с ней. Ты провел скрытую вербовку и получил достаточное количество компрометирующих материалов. У нее путь назад отрезан. Но Берлин пока для тебя слишком опасен. Получение списков агентуры на нашей территории теперь возлагается на Иштвана.

Сергей:

— Как ты представляешь себе дальнейшее?

— Твой уход с линии я оформлю газетным вариантом. Закажу в Центре чешские и венгерские газеты, скажем, дай подумать, Сергей, на двадцатое декабря. У тебя месяц для подготовки. После твоей «смерти» Иштван должен вести линию как можно мягче и не доводить дело до угроз: Цербер любит тебя по-настоящему, и с этим надо считаться. Для нас это и лучше, и хуже. От Иштвана потребуется много такта, деликатности и чутья: любящие — народ очень чуткий, надо играть так, чтобы она не почувствовала фальши.

Лёва закуривает.

Сергей:

— Как в Художественном театре?

— Гораздо лучше, естественней. И, главное, ответственней! Не все артисты Художественного могли бы с успехом выступать на нашей сцене!

— А Король?

— Кого ты называешь Королем? Фон Кролля? Там дело проще. Я сведу его с Иштваном и все. Оба они большие аккуратисты и мигом сработаются. Выдержка и воспитанность Иштвана понравятся Кроллю. «Свято место пусто не бывает», Сергей. В новом году Степан что-нибудь тебе подкинет!

Сергей быстро:

— Что именно?

— Потом узнаешь! Думаю, тебе понравится! Все же, друг мой, дай мне еще раз пожать тебе руку. Поздравляю! Рад за тебя вдвойне, потому что ты был на волосок от гибели и уцелел благодаря выдержке. И еще рад потому, что фон Риббентроп, узнав от фон Зиттарта о деле Роя, сказал: «Счастье Германии в том, что такие позорные истории случаются у нас раз в триста лет!» Эх, если бы только он знал, что у него под носом уже работает наш новый человек и мы заготовили в запас еще двух! Поздравляю, Сергей!

Лёвушка трясет Сергею руку.

Гостиная Дорис Шерер. У столика сидит Иштван. Дорис в пеньюаре лежит на черном диване с папиросой в зубах, Сергей ходит по комнате с бокалом в руке. У него усы обриты, прическа изменена, стиль костюма спортивный.

— Так чем же ты недоволен, милый?

— Тем, что мы продвинули вперед только одну сторону нашей программы — денежную.

Дорис звонко смеется.

— И это неплохо! Признаюсь, я уже привыкла к нашим деньгам и не представляю себе жизни на одно жалованье!

— И не надо представлять. Денег будет все больше и больше, Дорис. Ты еще услышишь предложение Батори о связи с американцами, я эту идею полностью поддерживаю: большевиков надо бить не только немецкими руками, но и американскими. Это разумно! Но сейчас я не об этом говорю. У нас не двинулось дело с заключением брака. Плохо, что мы как будто бы привыкли к положению секретной связи, мне стыдно за меня, а еще больше — за тебя, Дорис. Ты должна быть моей женой.

Молчание.

Дорис:

— Гм-м. Ты как будто бы убеждаешь меня… Смешно! Ты — мужчина, я — женщина. Я люблю тебя, страдаю и жду. Дело за тобой, дорогой Черт с копытами!

Сергей останавливается посреди комнаты.

— Ты права. Я виноват. Герр Батори, я еду домой и готовлю поместье к приезду невесты! Еду завтра!

— Не надо! Все хлопоты я беру на себя, дети. Я сам поеду.

— Нет, Батори, что это за жених, если он не побеспокоится о доме для своей невесты? Наше гнездо должен свить я и только я. Все другое — аморально! Мне нужна неделя, одна или две. Словом, ждите моих писем! Батори, налейте бокалы! Дорис, сюда, пожалуйста!

Дорис подходит к столику.

— Поднимите бокалы! Выше! Чокнемся! Какой чудесный звон! За наше счастье!

Они отпивают вино, Дорис и Сергей целуются.

Дорис дремлет в постели. Настойчивый звонок у двери.

— Сейчас! Иду! Да слышу же, Батори! Слышу!

Она вскакивает, набрасывает халат, но не попадает ногами в туфли, а звон превращается в беспрерывный сигнал тревоги.

— Что он… С ума сошел, что ли… Иду! Иду!

Лестничная клетка. Перед дверью спина Иштвана в пальто и шляпе, Иштван не отнимает руки от звонка. Дверь распахивается. Сонное и радостное лицо Дорис. Видна ее розовая половина.

— Что такое? Есть письмо?! Он едет?!

Иштван молча протягивает газету. Дорис читает извещение о безвременной кончине графа Иожефа Переньи де Киральгаза, последовавшей 20 декабря 1935 года в 11 часов дня на шоссе Братислава — Прага в результате автомобильной катастрофы.

Лицо Дорис. Ее черная половина застыла в неподвижной усмешке.

Иштван молча входит и закрывает за собой дверь. Из-за двери слышен отчаянный вопль.

Гостиная Дорис. Она в трауре, Иштван в черном костюме. Черная половина лица Дорис. Черная рука поднята как для клятвы. Ее голос звучит твердо и спокойно.

— Я желаю, дорогой Батори, чтобы между нами все шло по-старому. Деньги мне теперь не нужны, в них для меня нет смысла. Но эта работа и даже получение денег — это то, что мне осталось от моего возлюбленного. Остались вы, дорогой Батори, и я не хочу потерять вас. Вы, работа, деньги — все это напоминает живого человека, я, вероятно, не смогла бы жить без этого. Я никогда не поеду в Словакию и не буду на его могиле. Она мне чужда, мой возлюбленный здесь, он жив, он не имеет ничего общего с могилой, где похоронен мертвец. Любимый жив в моем сердце, и пока оно бьется, мы неразлучно вместе, теперь он мой больше, чем когда-либо раньше.

Она стоит посреди комнаты как статуя — твердо, гордо и непреклонно. Иштван, опустив голову на руку, слушает.

— Вы понимаете, милый Батори, что я — пугало, и то, что случилось со мной — чудо, ниспосланное мне судьбой и затем взятое обратно. Я не только не хочу выйти замуж, но и не могу. Не могу и не хочу. Это все равно. Я буду жить долго, буду стараться жить долго, потому что со мной осталась сладчайшая горечь воспоминаний.