Друзья Высоцкого

Потрясенный увиденным, зал ошалело молчал. Обсуждения фильма как такового, по сути, не было. Все свелось к темпераментному монологу Параджанова, который, как всегда, говорил о своем, самом больном, не стесняясь в выражениях. Это был вулкан эмоций, фейерверк сюжетов, водопад уморительных наблюдений. Затем просвещенный председатель КГБ СССР Юрий Андропов на всякий случай информировал Политбюро ЦК КПСС: «Выступление Параджанова, носившее явно демагогический характер, вызывало возмущение большинства присутствующих».

После этого начинается черный период в жизни Параджанова. Слова его героя Саят-Нова о себе – «Что моя жизнь и душа? Дард» – «Горе, печаль, муки» – стали пророческими для режиссера.

На протяжении нескольких лет он жил между Ереваном и Киевом. Параджанов одновременно принадлежал сразу нескольким национальным культурам, что само по себе явление поразительное. Не случайно он снимал фильм о поэте Саят-Нова, который слагал стихи и по-армянски, и по-грузински, и по-азербайджански. Параджанов был воспитан на улицах кавказского Вавилона, каковым был в пору его детства Тбилиси. Прочитав о себе, что он сделал лучший украинский и лучший армянский фильмы, Сергей Иосифович воскликнул: «Пошлите меня в Африку, и я сниму лучший африканский фильм, я вам напридумываю кучу старинных папуасских ритуалов, не хуже гуцульских в «Тенях». И не уставал напоминать: «У меня три родины. Я родился в Грузии, работал на Украине и собираюсь умирать в Армении».

«Цвету граната» определили оскорбительно низкую категорию, мизерный тираж, фильм пошел малым экраном и вскоре вообще был снят с проката. В конце 1973 года Параджанов приступил к работе над фильмом «Чудо в Оденсе», посвященном сказочнику Андерсену. Одновременно передает на «Арменфильм» несколько сценарных заявок. Одна называлась «Икар». В этом фильме Сергей Иосифович собирался снимать Высоцкого в роли… Высоцкого. Для Параджанова Он набрасывал сюрреалистический синопсис: «Идет условный сюжет о летчиках, о гибели. Действующие лица: Высоцкий, Туполев, Ростропович, Зайцев… Хроника, Луна, космические полеты. Коллаж времени… Реклама мод, интерьеров…»

С детских лет, памятуя отцовский «опыт», Параджанов панически боялся тюрьмы. После ареста Ивана Дзюбы в 1972 году Параджанова в качестве свидетеля вызвали в КГБ, где вели долгие душевыматывающие беседы… Но как политзаключенный Параджанов властям был не нужен. Для него готовили другой сценарий.

Ему инкриминировали издевательскую 122-ю статью Уголовного кодекса УССР: «Мужеложство, то есть половое отношение мужчины с мужчиной, наказывается лишением свободы до одного года или высылкой до трех лет. То же деяние, совершенное с применением насилия или в отношении несовершеннолетнего, наказывается лишением свободы на срок до пяти лет». Эта статья одной из первых была отменена в независимой Украине. В том числе и по причине, что в прежние времена она зачастую использовалась в «профилактической работе» с диссидентами.

Преклонявшийся перед как женской, так и мужской красотой, Параджанов сам спровоцировал и подсказал своим врагам способ расправы. В его доме всегда толпилось множество народа, к которому он относился как к своей публике, к аудитории. Это были случайные люди, друзья и мимолетные знакомые и еще невесть кто. И каждый раз Сергей Иосифович устраивал перед ними маленький спектакль, во время которого зрители не различали, где в его словах правда, а где вымысел.

Иногда он рассказывал, как переспал с известной актрисой, в другой раз – как соблазнил известного художника. Малознакомые люди все принимали за чистую правду, что Параджанову безумно нравилось. Когда у людей округлялись глаза от удивления, он заводился и продолжал нести околесицу. Он хвастался своими амурными похождениями, едва ли не всегда выдуманными, и ему было все равно – с женщиной или с мужчиной (про последних – даже пикантнее…). Это шокировало окружающих. В интервью одной из датских газет Параджанов вдруг ляпнул: «Я – официально признанный советский гомосексуалист! Меня домогались несколько десятков членов ЦК КПСС». В Кремле и на Старой площади подобных шуток очень не любили.

Начались поиски надежного человечка, который бы дал грязные свидетельства против Параджанова. В деле появился донос в пол-листочка. «Начальнику милиции уголовного розыска от Петриченко Семена Петровича, проживающего…» – «Товарищ начальник! Мой гражданский долг заставляет меня обратиться к вам по поводу развратника и педераста Параджанова Сергея. Он на протяжении многих лет занимается развратом несовершеннолетних и молодых людей и мужчин. Свой дом он превратил в притон разврата. Прошу вас положить конец этим развратным действиям. С уважением… 9.12.1973 года».

Тут же инспектору киевского угро младшему лейтенанту Артеменко было поручено проверить сигнал и «при подтверждении возбудить уголовное дело». Через три дня Артеменко пишет рапорт начальству: «Докладываю, что при проверке заявления гр. Петриченко Семена Петровича заявителя установить не представилось возможным. Однако факты, изложенные в заявлении, подтвердились. Установлено, что Параджанов С. И. …на протяжении длительного времени занимался гомосексуализмом. Используя славу кинорежиссера, Параджанов склонял к совершению актов мужеложства многих мужчин… На основании изложенного прошу Вашего разрешения возбудить уголовное дело в отношении Параджанова С. И…»

Просьбу младшего лейтенанта удовлетворили. Дело возбудили. Параджанова задержали. На первом же допросе взбешенный Сергей Иосифович заявил: «Вы утверждаете, что я совратил одного? Да у меня этих мальчиков была сотня! Нет, тысяча!»

Через какое-то время за дело взялся следователь по особо важным делам Генпрокуратуры Украины Макашов. Методы следствие применяло своеобразные. После очередного допроса один из постоянных участников параджановских посиделок, молодой архитектор Михаил Сенин, перерезал себе вены. Убитый горем его отец, заместитель председателя Совмина, обратился напрямую к новому хозяину Украины, первому секретарю ЦК Владимиру Щербицкому, с просьбой по всей строгости наказать виновника. Кого? Параджанова, естественно.

Много позже Сергей Параджанов осознал: «Украина меня родила, она же предала и убила. Всю жизнь мне мешали снимать, да что снимать – жить! Когда мне давали постановку «Теней…», сколько было зависти и злорадства! А как же, какой-то армянин будет снимать Коцюбинского! Я сделал фильм, который понятен всем народам мира без слов, без перевода… Мешал Параджанов, очень мешал. Что со мной сделали?.. Пять лет лагерей!.. Но не смогли меня убить… Я был для Щербицкого «врагом номер один», он дал личное указание посадить меня. Когда меня осудили, он сказал: «Наконец-то так называемый поэтический кинематограф побежден!»

Сергей Иосифович наивно заблуждался. Не был он и не мог быть «врагом номер один». У нового украинского лидера и без того противников хватало. Параджанов просто угодил «под раздачу». На всякий случай, чтобы не выпендривался и не раздражал. Придя к власти, Щербицкий последовательно вычищал всё, связанное с именем своего предшественника Петра Шелеста. Не случайно в то время по Киеву гуляла шутка: «Почему на Крещатике вырубают каштаны?» – «А чтобы не шелестели».

На свою беду Параджанов дружил с сыном Петра Шелеста. Однажды тот даже организовал ему встречу со своим отцом. Хозяин был хмур, неприветлив: «С чем пожаловали?» – «С нежностью, Петр Ефимович, с любовью», – ответил Параджанов. «Что?» – выпучил глаза сановник на своего сумасшедшего гостя. «Дело в том, что на ручке вашего кабинета изображена лира, – горячо объяснил Параджанов. – Следовательно, вы художник в душе. А художник всегда поймет художника!» Хозяин кабинета встал, прошел к двери, осмотрел ручку, хмыкнул, почесал мощный бритый затылок и восхищенно сказал: «Сколько здесь сижу, не замечал! Острый глаз, черт!..»

В общем, какое-то время Параджанова не трогали. Но потом Параджанов понял: «Мне не надо было вступать в отношения с Шелестом. Когда его сняли, я погорел, как эхо…»

Знаток подковерных игр Виталий Врублевский, работавший с Щербицким с первого до последнего дня, защищал своего патрона и утверждал, что решение по Параджанову «было рассмотрено и санкционировано… в масштабах высшего эшелона власти. Это шло из Москвы, это от Суслова шло».