Линкор «Шарнхорст»

Вскоре Дюнкельберг опять всплыл, но ничего, кроме бушующего океана, не увидел. К тому же вышел из строя чувствительный сонар (Gruppenhorchgerät, F255Dt — GHG), из-за чего теперь будет крайне трудно улавливать шумы в погруженном состоянии.

В это время лодка Отто Хансена U-601 вновь нагнала конвой. В 16.30 ее чуть не протаранил корвет, неожиданно возникший на расстоянии всего 300 метров. Опять пришлось совершить срочное погружение. Матросы замерли, ожидая взрывов глубинных бомб, но было тихо. Из-за сильного ветра и темноты корвет их не заметил.

У третьей лодки группы «Железная борода», занявшей позицию к северу от U-601, были неприятности. Ею командовал капитан-лейтенант Гильдебрандт: его день рождения пришелся на сочельник, и накануне он отметил свое тридцатидвухлетие в точке, расположенной к юго-западу от острова Медвежий. Следуя традициям ветеранов Арктики, он предпочитал прослушивать шумы врага в погруженном состоянии, потому что всплывать было очень опасно. В дневнике он писал:

Это был чувствительный укус. Было ясно, что Петерс недолюбливает Гильдебрандта, хотя за плечами последнего был достаточно большой срок службы, а кроме того, на его счету было два успешных потопления в Арктике. Теперь же, в полдень рождественского дня, он погрузился и пытался услышать шум конвоя. Когда же вновь всплыл через полчаса, то услышал четкий и сильный сигнал Отто Хансена, передающего данные пеленгации.

— записал Гильдебрандт. А вскоре произошла катастрофа. Лодка меняла курс, вдруг накатилась огромная волна, которая захлестнула боевую рубку. Тонны ледяной воды хлынули в открытый люк и залили воздухозаборник дизельного двигателя. Лодка резко накренилась, двигатель заглох, а из аккумуляторов поползло облако хлора. Через несколько минут потерявшая управление подводная лодка беспомощно качалась на волнах. Спустя какое-то время двигатель вновь удалось запустить, и Гильдебрандт развернул лодку по ветру. И в самый раз. Лодка зачерпнула 15 тонн воды, а матросам от распространяющегося по отсекам хлора становилось все хуже. В 14.50 Гильдебрандт передал в Нарвик радиограмму:

В течение трех часов Гильдебрандт, включив вентиляцию, проветривал лодку, затем вновь приказал погрузиться. Не успели цистерны полностью заполниться балластной водой, как все услышали характерный шум надводных кораблей. Это был конвой, который прошел прямо над лодкой. Только в 22.00, когда запах оставшегося газа был уже просто невыносим, Гильдебрандт решился всплыть и отправить следующую радиограмму:

Подтверждения получения радиограммы не последовало, а повторно ее не передали, хотя для надежности это следовало сделать. Поэтому сообщение не было получено ни Боевой группой, ни капитаном цур зее Петерсом в Нарвике, который со все большей тревогой следил за разворачивающимися событиями. Петерс знал, что некоторые из подводных лодок, находящихся в районе острова Медвежий, идут по пятам конвоя. Однако за несколько утренних часов необычно быстро сформировался циклон. Ледяной ветер превратил море в своеобразный кипящий котел, и подводные лодки бросало, как пробки. Цели для атаки превратились в едва различимые силуэты, ненадолго возникавшие среди нагромождения волн, так что точно направить на них торпедные аппараты было практически невозможно. Затем стал известен прогноз погоды на день св. Стефана — ничего хорошего он не предвещал. Ожидалось возрастание силы ветра до 9 баллов, «тяжелое море», а с юго-запада — приближение снежной пурги. Около 16.00 Люфтваффе уже отозвали последние из самолетов, следивших за конвоем, из-за опасности обледенения. На рассвете следующего утра, 26 декабря, планировалось организовать шесть вылетов, но если шторм не утихнет, то разведывательные полеты будут отменены, так что обнаружить притаившийся вражеский эскорт уже не удастся. А это, в свою очередь, означало, что предпосылок, определявших успех атаки «Шарнхорста», уже не будет.

Настроение Петерса за последние несколько дней постоянно менялось — то у него появлялась надежда, то опять возникало отчаяние — он испытывал противоречивые чувства: долга и трезвой оценки ситуации, желание атаковать и страх перед очередным поражением; аналогичные настроения были и у других немецких адмиралов. Высшие офицеры знали лучше, чем кто-либо, что уровень боеспособности Кригсмарине существенно понизился. Однако, будучи профессионалами, они должны были вести борьбу с врагом, используя любую возможность. С другой стороны, они не имели никакого права обрекать корабли и их экипажи на верное поражение. Атака могла быть успешной только при максимальном учете факторов обстановки, но в случае подавляющего перевеса сил противника от атаки следовало уклониться. На Петерсе, которому пришлось выступать в роли командующего не только подводными лодками, но и надводными кораблями, лежала огромная ответственность. Незадолго до Рождества ему уже пришлось вмешаться в действия Бея, который начал было колебаться; он считал своим долгом вмешаться еще раз, пока не поздно. Судя по записи, которую он внес вечером рождественского дня 1943 года, его оценка сложившейся ситуации сомнений не вызывает:

Вывод Петерса носит драматичный характер: операцию следует отменить. Однако, желая избежать неприятных последствий, он решил политически обезопасить себя, сделав приписку:

Около восьми часов вечера Петерс решил позвонить Шнивинду в Киль.

Хотя и с неохотой, но Шнивинд был вынужден согласиться с этими доводами. Он позвонил в Берлин, а в 20.46 отправил сообщение по телетайпу (примерно в это же время «Шарнхорст» и эсминцы 4-й флотилии приняли на себя первые удары шторма в Стьернсунне):