Орджоникидзе

— Больше никогда не будем разлучаться. Где бы ты ни очутился, что бы ни делал, будем вместе. Что случится с тобой, то случится и со мной. Волноваться, страдать в одиночестве мне неизмеримо страшнее!

Зная характер жены, Серго не стал отговаривать, просто сказал, что думал:

— Ты у меня молодец, Зина!

Пройдут годы, прежде чем у них появится свое постоянное пристанище. В делах Серго будет много перемен. Его скитаний, воинских и гражданских доблестей, удач и срывов хватило бы на несколько ярких, очень красочных человеческих жизней. Но где и в какой бы роли ни оказывался Серго — то чрезвычайный комиссар огромных территорий, то преследуемый по пятам карателями Деникина невольный гость ингушей, то организатор нового большевистского подполья в захваченной меньшевиками Грузии, то снова наделенный огромными полномочиями член Военного Совета фронта и секретарь Кавказского бюро ЦК РКП (б) — рядом с ним всегда была Зина. Один только раз Серго оставил ее за наглухо закрытой им дверью. Когда большевик, из самых близких Ленину, понял, что выхода нет, жизнь надо кончать.

Пока до трагического финала еще очень далеко. И в эту ясную, морозную ночь Серго надо спешить на вокзал встречать Зину.

Чрезвычайный комиссар надел свое серое "семисезонное" пальто, заранее поежился, представляя, как мороз насквозь его прохватит. Старательно натянул на уши барашковую папаху. Через узенькую калитку в глухих чугунных воротах вышел на тихую, заваленную снегом Рымарскую улицу. Лицом к лицу столкнулся с мотоциклистом. Телеграмма от Ленина.

На вокзале Серго появился после прибытия петроградского поезда. Зина терпеливо ждала на перроне. А еще через несколько часов они в продолговатом пульмановском вагоне, с вмятинами и дырками от пуль в наружной обшивке, отправились в Екатеринослав. Оттуда в Полтаву, Николаев, Херсон, Одессу.

Вторая телеграмма от Ленина:

Третья:

…И еще полстранички в рукописи Александра Воронского.

У чрезвычайного комиссара было множество и других обязанностей — военных, партийных, дипломатических и особенно непривычных… банковских. О бедствиях, которые Серго придется испытать на банковском поприще, его еще в Петрограде невзначай предупредил Николай Петрович Горбунов, старый большевик, секретарь Совнаркома.

Вначале рассказ Горбунова показался Серго просто комичным. Он от души хохотал, когда Николай Петрович упомянул, что "ввиде особой вежливости" ему пришлось уступить свою койку в одной из комнат Смольного арестованному за саботаж директору Государственного банка Шилову и спать на стульях. Народный комиссар финансов Менжинский также "в виде особой вежливости" занимал Шилова разговорами. Вдвоем с Горбуновым поил его чаем. А денег ни одного рубля банковские чиновники Совнаркому не выдавали.

Терпение Ленина лопнуло. Он вызвал Николая Петровича и правительственного комиссара при банке Осинского. Коротко сказал: "Если денег не достанете — не возвращайтесь".

Призвав на помощь низших служащих и курьеров, подкрепив их двумя взводами красногвардейцев, заставили военную охрану банка отступить. Под взведенными курками кассир согласился выдать требуемую правительством сумму. Но тут… Горбунов сделал паузу, не выдержал, улыбнулся.

— Затруднение вышло с мешками для денег. Мы ничего с собой не взяли. Кто-то из курьеров, наконец, одолжил пару старых больших мешков. Мы набили их деньгами доверху, взвалили на спину и потащили в автомобиль.

Ехали в Смольный, радостно улыбаясь. В Смольном также на себе дотащили наше богатство в кабинет Владимира Ильича. Его не было. В ожидании я сел на мешки с револьвером в руках "для охраны". Сдал я их Ленину с особой торжественностью. Владимир Ильич принял деньги с таким видом, как будто иначе и быть не могло. Но на самом деле остался очень доволен.

В одной из соседних комнат отвели платяной шкаф под хранение первой советской казны, окружив этот шкаф полукругом из стульев и поставив часового. Особым декретом Совнаркома был установлен порядок хранения и пользования деньгами. А вы, дорогой друг, пытаетесь взывать к моим чувствам, будто я сам не понимаю, что даем вам денег в обрез, только-только доехать. В Харькове пользуйтесь своим правом комиссара украинского банка. Внешность у вас импозантная, авось произведете впечатление на господ банкиров… Кто еще с вами?

— Весь штат чрезвычайного комиссариата! — подчеркнуто важно ответил Орджоникидзе. — Четверо рабочих с Выборгской стороны.

— Ну, ну, — заключил Горбунов.

В Харькове, Екатеринославе, Херсоне, в других губернских центрах вновь и вновь повторялась петроградская история. Государственный банк Украины, его отделения и конторы на все лады разыгрывали абсолютную независимость, демонстративно не признавали декрета о национализации. Ни уговоры, ни угрозы не действовали.

Серго терпел, сдерживал себя, покуда на него не обрушились железнодорожники Харьковского узла, посланцы шахтеров Юзовки, Артемовска, Александро-Грушевска. Они сердито выговаривали чрезвычайному комиссару:

"Рабочим не на что жить, жалованье давно не платят… Почему терпите контру?!"

Пришлось прибегнуть к крайним мерам — большую часть директоров и главных кассиров отправить в Чека, двери кладовых взорвать.

Иногда Серго сам удивлялся, как это ему удается добывать миллионы — много миллионов — для армий, действовавших против Каледина, гайдамаков, позднее и против немцев; для закупки хлеба и продовольствия, для восстановления железных дорог и военных заводов, для выплаты жалованья рабочим Донбасса, Приднепровья и Криворожья, для содержания государственного аппарата..

Привычное слово "большевик", долгие годы бывшее синонимом подпольщика, агитатора, разрушителя старого, теперь все больше приобретало новый смысл. Ленин так прямо и сказал:

"Мы, партия большевиков, Россию убедили. Мы Россию отвоевали — у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся. Мы должны теперь Россией управлять".

От большевиков, работавших в национальных республиках и районах, Владимир Ильич требовал большего, еще и еще напоминал: "…нужен архитакт национальный".

В сущности, это и предопределило, почему Ленин рекомендовал Совету народных комиссаров кандидатуру Орджоникидзе на впервые учреждаемый пост чрезвычайного комиссара — полномочного представителя центра. В заранее разосланной повестке дня заседания Совнаркома этого вопроса вовсе не было. Ильич внес его неожиданно, вечером 19 декабря 1917 года, сразу после телефонного разговора с Харьковом, долгого и неприятного. Товарищи из Украинского Центрального Исполнительного Комитета снова жаловались на главнокомандующего советскими войсками на Украине Антонова-Овсеенко. Взаимные обвинения росли, как снежный обвал в горах.