После смерти Пушкина: Неизвестные письма

...В письмах Натальи Николаевны за 1849 год неодно­кратно упоминается о ее посещении светских дам и их от­ветных визитах. Но чаще всего, чуть ли не ежедневно, или она, или Александра Николаевна с кем-нибудь из детей ходи­ли к Местрам. Тетушка Софья Ивановна болеет, теряет зре­ние, граф вспыльчив и раздражителен, видимо, их светские знакомые избегают бывать у них, но сестры считают своим долгом не оставлять стариков. Гораздо реже Наталья Нико­лаевна бывала у Строгановых, мы уже видели выше, что графиня упрекала ее в этом. Почему-то Наталья Николаевна не­охотно ходила туда. В одном из писем она говорит, что нехо­рошо бывать у них так редко, графиня так хорошо к ней от­носится. Полагаем, что ей не хотелось встречаться с их до­черью Полетикой. Когда-то Наталью Николаевну связывали дружеские отношения с Идалией Григорьевной, но позднее они в корне изменились. Что-то произошло между Пушки­ным и Полетикой. По словам П. И. Бартенева, Пушкин яко­бы чем-то оскорбил ее однажды, и она возненавидела его. Во время преддуэльных событий и после Полетика поддержи­вала самые дружеские отношения с Геккернами и в дальней­шем, как мы увидим, встречалась с ними за границей. Приве­дем отрывок из письма Идалии Полетики к Екатерине Ни­колаевне Дантес конца 1838 — начала 1839 года:

«Я вижу довольно часто ваших сестер у Строгановых, но отнюдь не у себя; Натали не имеет духа придти ко мне. Мы с ней очень хороши; она никогда не говорит о прошлом, оно не существует между нами, и поэтому, хотя мы с ней в самых дружеских отношениях, мы много говорим о дожде и хоро­шей погоде, которая, как знаете, редка в Петербурге... Ната­ли все хороша, хотя очень похудела. Есть дни, особенно ког­да у нее очень плохой вид и она совсем слаба. Два дня назад, например, я обедала с ней и Местрами у Строгановых, у нее была тоска, и она казалась очень нервной. Когда я расспрашивала ее об ее состоянии, она уверяла меня, что это быва­ет с ней очень часто. Ее дети хороши, мальчики в особенно­сти, похожи на нее и будут очень красивы, но старшая дочь — портрет отца, что великое несчастье».

Ни о каких дружеских отношениях, конечно, не могло быть и речи. Как ясно из письма, Наталья Николаевна не бывала у Полетики, но, во многом завися от Строганова, опекуна ее детей, вынуждена была бывать в его доме и, следовательно, встречаться с его дочерью. Полетика гово­рит, что «прошлое не существует между нами». Нет, это прошлое существовало, оно навсегда легло между ними... Тон этого письма явно тенденциозен по отношению к Пуш­кину, чего стоят только ее слова о том, что походить на Пушкина — великое несчастье! Однако внешне родственные отношения Идалия Григорьевна старалась поддерживать. В одном из писем 1849 года Наталья Николаевна говорит, что Идалия была с ней очень любезна и мила. Когда Полетика выдавала замуж свою дочь, она сочла нужным приехать с ви­зитом к Наталье Николаевне с дочерью и женихом...

Ежедневные заботы о многочисленной семье, постоян­ная нехватка денег, безусловно, отражались на здоровье На­тальи Николаевны. Нервы ее не в порядке. Мы с удивлени­ем узнаем, что она стала курить. У нее часто болит сердце, по ночам мучают судороги в ногах, которые начались еще в те дни, когда умирал Пушкин. Она нередко пишет Ланско­му, что у нее бывает непереносимая, необъяснимая тоска...

Видимо, это состояние здоровья жены побудило Ланско­го в 1851 году уговорить ее поехать лечиться за границу. Но зная прекрасно, как трудно ей расстаться с семьей и что ра­ди себя самой она никогда на это не согласится, он, вероят­но, сговорился с врачами, которые уверили Наталью Нико­лаевну, что здоровье Маши Пушкиной нуждается в лечении на водах, и настояли на поездке.

Весною 1851 года Наталья Николаевна с сестрой Алек­сандрой Николаевной и дочерьми Марией и Натальей вы­ехала в длительную поездку за границу, рассчитанную на че­тыре месяца. Их сопровождали горничная и преданный слу­га Фридрих. К сожалению, до нас дошли только шесть пи­сем за июль из Бонна и Годесберга, хотя уже истекал второй месяц их путешествия. Наталья Николаевна упоминает, что они были в Берлине, но где провели остальное время — не­известно.

Это тоже письма-дневники, подробно описывающие впе­чатления, чувства и мысли Натальи Николаевны. Они очень живы, порою остроумны, свидетельствуют о ее на­блюдательности. Мы не имеем возможности привести здесь эти письма в сколько-нибудь существенном объеме, но неко­торые небольшие выдержки, мы полагаем, дадут о них пред­ставление.

Сколько-то времени Наталья Николаевна пробыла в Бер­лине, где советовалась с несколькими врачами. «Уверяю те­бя, — пишет она, — как только сколько-нибудь серьезно забо­леваешь, теряешь всякое доверие в медицинскую науку. У меня было три лучших врача и все разного мнения». Судя по отрывочным упоминаниям об этих разговорах с врача­ми, можно прийти к выводу, что в основе заболевания Ната­льи Николаевны было истощение нервной системы и уста­лость. «Соседи по столу сочли меня серьезно больной... Никто не может подумать, что мы за грани­цей для нее (Маши Пушкиной), ибо у меня иные дни лицо весь­ма некрасивое. Вот только два дня стала не­много поправляться и лицо не мертвое».

Проведя несколько дней в Бонне, который очень понра­вился Наталье Николаевне, они переехали в маленький курортный городок недалеко от него, в Годесберг, посели­лись в небольшом недорогом отеле и оттуда совершали раз­личные прогулки в окрестностях. Наталья Николаевна при­нимала здесь ванны, лечебные воды Годесберга были изве­стны еще римлянам. Очаровательные окрестности городка привели в восторг девочек, которые катались на лошадях и осликах. Всей компанией они ездили в горы, осматривали развалины знаменитого замка Годесберг.

Но состояние здоровья Натальи Николаевны было, ви­димо, так плохо и она так скучала по оставленной дома се­мье и беспокоилась о детях, что путешествие не доставляло ей удовольствия.

«Годесберг, 9/21 июля 1851

Ну вот я и в Годесберге. Что я могу сказать? Городок оча­рователен и всякой другой здесь понравилось бы, но я как неприкаянная душа покидаю с радостью одно место, в на­дежде, что мне будет лучше в другом, но как только туда при­езжаю, начинаю считать минуты, когда смогу его оставить. В глубине души такая печаль, что я не могу ее приписать ни­чему другому, как настоящей тоске по родине... Здесь вели­колепный воздух, но все же я жажду покинуть эти места. Лучший воздух для меня это воздух родины... Только тогда мне немного полегче, когда я в движе­нии нахожусь в дороге. Некогда тогда предаваться тоске, иначе хоть на стену лезь, а ты знаешь, что скука не в моем ха­рактере, я этого чувства дома не понимаю».

В маленьком отеле русские паспорта, как говорит Ната­лья Николаевна, произвели большое впечатление, и все се­мейство занимало почетные места в верхнем конце стола. С большим юмором Наталья Николаевна описывает сидящих с ними за табльдотом «принцев».

«...Сегодня утром я тебе писала, что личности, сидящие с нами за табльдотом, мало интересны, придется мне испра­вить эту ошибку. Мы, оказывается, были в обществе ни мно­го ни мало как принцев. Два принца le Tour de Taxis (старинный княжеский род в Германии) учатся в Боннском университете, старший из них — наслед­ный принц. С ними еще был принц Липп-Детмольдский. Что касается этого последнего, то уверяю тебя, что Тетуш­ка, рассмотрев его хорошенько в лорнетку, не решилась бы взять его и в лакеи. У двух первых физиономии тоже совер­шенно незначительные, но все-таки не такие отвратитель­ные... Остальные сидящие за столом — профессура и не­сколько англичан. Словом, это город в высшей степени уче­ный. От нас только будет зависеть, стать или не стать тоже учеными».

Интересно отметить, что Наталья Николаевна разгова­ривала с соседями по столу по-немецки, но, по ее словам, длительный разговор на этом языке ей было вести трудно, она, видимо, уже начала его забывать, и ее выручала Алек­сандра Николаевна. Но немецкие романы она читала, об этом Наталья Николаевна упоминает в письмах. Надо пола­гать, что английский язык она знала значительно лучше.