Стейниц. Ласкер

Как и все прочие мастера, Ласкер давал сеансы одновременной игры. Но рекорды как в этой области, так, тем более, в области игры вслепую, рекорды, которых с таким болезненным самолюбием добивался хотя бы Пильсбери, а в наше время Алехин, — они совершенно не импонируют Ласкеру. Больше того, он считает их недостойными подлинного мастера и творца, справедливо видя в них элементы циркового зрелища. Фокус — развлечение — забава: Ласкер считал оскорбительным применение этих терминов к шахматам, в которых видел он школу мысли, школу борьбы. Борьбы, — но не боя быков. А между тем резко определившийся рост популярности шахмат в начале XX века эксплоатировался различными предпринимателями именно по линии эффектного зрелища, не уступающего бою быков. Не случайно, что многие первоклассные турниры, и до и после войны, устраиваются администрацией модных курортов — Монте-Карло, Остенде, Баден-Баден, Киссинген, Мариенбад и т. д.; именно ка курортах достаточно праздной и богатой публики, заходящей в турнирный зал в порядке случайного развлечения. Для этих посетителей очень часто один из сражающихся мастеров — тореадор, а другой, обреченный, — бык. И не случайно, что Ласкер избегал принимать участие в таких турнирах, тем более, что условия игры в них в смысле тишины и комфорта были, по большей части, отвратительными. Потому-то Ласкер ожесточенно и стремился всю жизнь к материальной независимости и искал других источников дохода, чтобы быть совершенно свободным в своей шахматной деятельности. Но если он и решил эту проблему лично для себя, то путей к решению ее в общем порядке найти он не мог. Да она и не могла быть решена в условиях буржуазной культуры. Это Ласкер понял, когда в нашей стране он нашел свою вторую родину, где мастерство в шахматах, как и в других областях, не является объектом эксплоатации и праздного любопытства.

«Шахматиста нужно уважать» — таков один из лозунгов жизни Ласкера, обусловивших его конфликт с окружавшей средой. Очень прост, но также чреват конфликтом, на этот раз со своими же коллегами шахматистами, был и другой лозунг — «шахматы нужно уважать». Поскольку для Ласкера шахматы являлись подлинно школой мысли и борьбы, совершенно естественно, что он вводил в понимание шахматной игры этическое начало. Это очень отчетливо видно хотя бы из его «Учебника шахматной игры». Излагая теорию Стейница, Ласкер пишет: «Стейниц поднимается до высоты истинного философа, утверждая, что владеющий преимуществом должен атаковать под угрозой потери своего преимущества. Это «должен» есть некоторый этический закон, следовать которому трудно и тяжело. Только тот, кто следует ему, может стать художником... Если ты хочешь стать таким, ты должен подчиниться внутренней этике борьбы, будь то за шахматной доской или в какой-либо другой области». И, конечно, существует для Ласкера эстетика шахматной игры. Красноречивы его высказывания в том же учебнике: «Лексикон шахматной фигуры не так беден, как это думают: честолюбие — при выполнении работы, ярость — если этому мешают, отчаяние — из-за незаслуженно горькой участи, ликование — по поводу счастливого случая, насмешка — над противником, которому фигура загородила путь, ненависть — ко всякому, кто угрожает королю, смех — когда удается избежать ловушки...»

В таком понимании шахмат Ласкер был одинок даже в тесной среде своих коллег-мастеров, за немногими исключениями, не стоящими на уровне его высокой культуры.

Тот мир, который открыл Ласкер в шахматах, был слишком сложен, обширен и глубок для его соратников на шахматном пути. Так уважать шахматы, как Ласкер, в этой среде мог только Ласкер.

Нельзя сказать, что деятельность Ласкера, как шахматного литератора, осталась без внимания. И «Здравый смысл в шахматах» и «Учебник» при всём своеобразии этих трудов достаточно признаны. А эти труды очень своеобразны: Ласкер как литератор сказался в них со всеми своими достоинствами и недостатками. «Здравый смысл в шахматах», первый вариант которого относится еще к 1895 году, был первой в истории шахматной литературы книгой, где речь шла не о дебютах и вариантах, а о логике и психологии шахматной игры. В предисловии к первому изданию этой книги он пишет: «Ее можно рассматривать как попытку исследования всех шахматных партий с помощью общих принципов: эти общие принципы вытекают из моего взгляда на шахматную партию, как на борьбу двух интеллектов». И основным оружием этой борьбы Ласкер видел тогда, в 1895 году, «здравый смысл в шахматах». На применении принципов здравого смысла в шахматах к принципу развития партий строится вся методологическая часть книги. На этих же принципах базировалась в тот период и ласкеровская игра. И как теоретик и как практик Ласкер подчинил жизнь шахмат строгим законам, какие пытался формулировать и отчасти формулировал Стейниц. И событием одинакового принципиального значения в истории шахмат были и ласкеровская книга и ласкеровская игра той эпохи.

Но, как уже было сказано, путь Ласкера был от ясного к темному, от простого — к сложному. И в теории и в практике он очень далеко ушел от Стейница. В предисловии ко второму изданию этой книги, в 1924 году, он говорит о конфликте между здравым смыслом и «глубокомыслием», которое «пытается опровергнуть., даже осмеять здравый человеческий смысл; оно ищет не общее правило, но индивидуальное исключение, и ищет его всегда и всюду». О ком здесь говорит Ласкер? Не о самом ли себе, каким он предстал перед шахматным миром в Петербурге в 1914 году и впоследствии? Если здравым смыслом пронизана вся методологическая часть его «Учебника», то на «глубокомыслии», впадающем иногда в абстракцию и метафизику, строятся теоретико-философские его отделы. Синтеза между здравым смыслом и глубокомыслием, между «законами» и «действительностью» — пользуясь его терминологией, — проще говоря, между творчеством художника и активностью борца он все же не нашел

Сорок семь лет шахматной жизни стоят за Ласкером. В истории шахмат это до сих пор не встречалось. Правда, в серьезной партии он утомляется сейчас быстрее, чем прежде, но сила его игры ничуть не ослабела. Эта грандиозная умственная мощь все так же импонирует и восхищает. Вспоминает ли Ласкер когда-нибудь о своем жизненном шахматном дебюте, о первых турнирах, о своих соратниках, сверстниках, современниках, ни одного из которых уже нет в живых? Три поколения шахматистов прошло перед ним; он сражался и побеждал лучших представителей всех трех поколений: в 1894 году он победил первого чемпиона мира Стейница; в 1934 году он разгромил (в цюрихской партии) будущего пятого чемпиона мира Макса Эйве. Если Стейниц сам говорил о себе — «Я кусок шахматной истории», то что может сказать Ласкер? Только то, что он не только жил в шахматной истории, но и делал ее; делал ее одновременно и как исследователь, и как борец, как человек страстной мысли и страстной воли.

Избранные партии Стейница и Ласкера.

Составил А. М. Иглицкий.

Избранные партии Стейница.

1. е2 — е4   d7 — d5

2. е4 : d5   Фd8 : d5

3. Кb1 — с3   Фd5 — d8

Гораздо лучше здесь 3. . . . Фа5.

4. d2 — d4   е7 — е6

До этого хода черным следовало бы вывести ферзевого слона.

5. Кg1 — f3   Кg8 — f6

6. Сf1 —d3   Сf8 — e7

7.   0 — 0   0 — 0

8. Сc1 — е3   b7 — b6

9. Кf3 — e5 Сc8 — b7

10. f2 — f4   Кb8 — d7

11. Фd1 — e2   Кf6 — d5

 В результате невыгодного и к тому же плохо разыгранного дебюта черные получили стесненную партию. Вместо хода в тексте, лишающего королевский фланг важной защищающей его фигуры, следовало сыграть 11. . . . с5.