Кампанелла

Он, не задумываясь, продиктовал свое мнение о пророчествах. Писец был вынужден просить его говорить медленней.

Когда Санчес, размножив рукопись, показал ее видным богословам Неаполя, в том числе и иезуитам, они в один голос выразили удивление, что Кампанелла, не имея под рукой никаких книг, смог экспромтом продиктовать целое сочинение на сложнейшую тему и сослаться на множество признанных церковью авторитетов, не извратив ни одной цитаты. Его доводы были очень убедительными. Нет, нельзя было утверждать, что все сказанное Кампанеллой о пророчествах придумано им с единственной целью мутить народ. А что, если признаки надвигающихся перемен — невиданные наводнения и кометы, небесные знамения, страшные ливни, землетрясение, нашествие червей — на самом деле свидетельствуют о близком конце света?

Кампанелла, все еще не оправившийся после пытки, лежал на своем тюфяке, когда за ним пришел надзиратель. Он думал, что его ведут на допрос. Тем с большим удивлением он увидел, что в зале сидело много людей. Оказалось, что Санчес пригласил богословов-испанцев, которым особенно доверял, и просил их высказаться по поводу пророчеств. Мнения разделились. Одни считали, что необычные явления природы находятся в полном соответствии с Апокалипсисом и не видели в рассуждениях Кампанеллы ничего преступного. Другие, напротив, уверяли, что Кампанелла ловко пользуется пророчествами в своих целях. Санчес предложил им публично уличить Кампанеллу во лжи. Служитель ввел его в зал. Диспут? Кампанелла принял неравный бой. Затея Санчеса обратилась против него самого. Томмазо разбил противников. Он подтвердил правильность своей точки зрения рядом дополнительных свидетельств святых отцов, выдающихся астрологов и даже кардиналов, в том числе и Беллармина. Ему не смогли ничего возразить. Тогда, обращаясь к Санчесу и де Вера, Кампанелла сказал:

— Что вы хотели доказать этим спором? Даже если бы было признано, что мои высказывания о пророчествах ошибочны, это никак не служило бы доказательством нашей виновности в преступных замыслах против Испанской монархии. Меня можно было бы обвинить в извращении богословия. Но вы не в силах разобраться в этом и не ваше это дело! Право заниматься этими вопросами принадлежит исключительно и всецело Святой службе!

Санчес потерпел неудачу. Неслыханная вещь, чтобы светский суд ущемил интересы инквизиции! Он слишком многое берет на себя, когда хочет закончить процесс, самолично решив вопросы, подлежащие ведению инквизиции. Апостолический нунций счел, что это наносит непоправимый вред престижу церкви, и еще настойчивей стал требовать, чтобы дело калабрийских заговорщиков не было бы завершено, пока на это не будет согласия Рима.

Леонарди вместе с Кампанеллой составляли защиту, а в это время допросы других обвиняемых шли полным ходом. Теперь можно было пытать всех, кого было угодно. Трибунал не замедлил воспользоваться предоставленным ему правом. Кампанелла опередил судей и объяснил товарищам, как им вести себя. Его пример придавал другим мужество: никто еще за всю историю Кастель Нуово не выдержал столько времени в «Крокодильей яме»!

Дионисия Понцио подвергли той же пытке, что и Кампанеллу, — «полледро». Палачи до предела натянули веревки. Он не признавал себя виновным. Тогда Санчес приказал увеличить число веревок с тринадцати, как было обычно принято, до девятнадцати. Однако и это не принесло никакого результата. Дионисий настойчиво твердил одно и то же: он ни в чем не виноват ни перед испанским королем, ни перед церковью. Веревки так впились в тело, что казалось, они сейчас перережут Дионисия на куски. Врач, присутствовавший на допросе, предупредил, что если истязания будут продолжены, Понцио навсегда останется калекой. Прокурор цинично ответил, что это не имеет никакого значения — преступнику и так осталось жить считанные дни, а к виселице его довезут и на тележке. Дионисий Понцио должен признаться!

Палачи снова принялись крутить палки, которыми натягивались веревки. Но человек выдержал — не выдержали веревки. Они стали лопаться одна за другой. Санчес настаивал на продолжении пытки. Палачей нельзя было обвинить в недостаточном усердии. Дионисий молчал…

Когда его отвязали от рамы, он был без сознания. Тело было синим, все в кровавых полосах. Его не стали одевать, а захватив в охапку одежду, голым потащили обратно в карцер. Тюремный врач, обращаясь к прокурору, сказал:

— Ваше чрезмерное рвение только помешает вам быстро закончить процесс. Теперь Понцио очень долго не сможет даже подписывать протоколов, которые вы будете ему давать, — и врач показал на раму: во время пытки лопнули семь веревок.

Санчес зло огрызнулся:

— Я заставлю его держать перо зубами!

Пример Кампанеллы и Дионисия оказал большое влияние на всех остальных. Даже слабые духом люди почувствовали прилив мужества. Кампанелла сумел, убедить друзей, что единственная возможность сейчас избежать казни заключалась в том, чтобы, все отрицая, дождаться, пока в дело вмешается римская инквизиция, а за это время подготовить побег. Пиццони и тот решил виновным себя не признавать.

Члены трибунала, помня его податливость, велели пытать Пиццони на простой дыбе. Сверх ожидания он не стал говорить. Тогда возникла необходимость усложнить пытку. Было приказано пытать Пиццони на дыбе «с веревочками». Человека не просто подтягивали за руки кверху — предварительно его особым образом связывали отдельными тонкими веревками. Ему набрасывали петли на запястья, на предплечья, под мышки и только потом на этих веревках поднимали под потолок.

Два часа без перерыва истязали Пиццони на дыбе «с веревочками». Он так и не признал себя виновным. Его внезапно вспыхнувшее упорство возмутило членов трибунала. Они приказали палачам не церемониться с ним. Во время пытки Пиццони нанесли несколько тяжелых увечий и сломали плечевую кость. Надзиратели ругались — им пришлось его тоже нести обратно в камеру на руках.

Вслед за тем дыбе «с веревочками» были подвергнуты Петроло, Битонто и Контестабиле. Они тоже виновными себя не признали. Им всем вручили копии протоколов с обвинительными заключениями и назначили адвокатов. Они, как Дионисий и Пиццони, считались «изобличенными» в «оскорблении величества» то есть в тягчайшем государственном преступлении, а это значило, что смертная казнь их не минует.

Санчес имел намерение быстро закончить процесс, не дожидаясь, пока Рим станет выяснять, нет ли ереси в пророчествах Кампанеллы. Он очень торопился. Защиты — пустые формальности, и он не собирался тратить много времени на их рассмотрение. Главное, успеть вынести приговор до того, как вмешается Рим, а там, смотришь, вице-король прикажет не посылать его на одобрение папы и, как это было в случае с Пизано, привести в исполнение. Теперь заседания трибунала происходили почти каждый день.

Кампанелла не только усиленно работал вместе с Леонарди над своей защитой, но и постоянно помогал товарищам советами. Пусть их защиты и будут иногда противоречить одна другой — они ведь пишутся не для того, чтобы выяснить истину, а, наоборот, чтобы ее скрыть.

Леонарди честно сказал Кампанелле, что положение его безнадежно. Сколько бы Кампанелла ни уверял, что его нельзя ни считать признавшимся в преступлениях против Испанской монархии, ни рассматривать как «изобличенного», любой трибунал на основании имеющихся свидетельств не примет во внимание его уверений. Адвокат еще раз объяснил ему, что, когда дело идет об «оскорблении величества» — а любой антиправительственный заговор и является таковым, — испанские правоведы не делают большого различия между совершенным злодеянием и преступным намерением. Тот, кто допустил кощунственную мысль о ниспровержении царствующего монарха, одинаково карается смертью, как и тот, кто осмелился поднять на него руку!

В середине марта «Защита» Кампанеллы, написанная Леонарди, была представлена в трибунал и подверглась обсуждению. Прокурор настаивал на том, что никакие смягчающие обстоятельства не могут быть приняты во внимание и Кампанелла, вдохновитель и организатор заговора, должен быть наказан по всей строгости закона. Санчес спешно составил свои «Возражения» и попытался отвести все доводы защиты. Он видел в рассуждениях о пророчествах только уловку.