Юность, опаленная войной

Передаем раненого медикам и выходим на шоссе к тому месту, откуда утром отправлялись в разведку, но никого из наших уже нет. У дороги тянут телефонный кабель связисты. Спрашиваем их, не видели ли они разведчиков, но они только пожимают плечами. Пулеметный и автоматный огонь усиливается. Из-за поворота выскакивают мчащиеся галопом лошади с орудиями полковой батареи. На передке одного из орудий сидит ее командир подпоручник Тадеуш Бембинек.

- Быстрее! Быстрее! - покрикивает он.

Батарея исчезает за следующим поворотом, а мы с Ресяком выходим на небольшую поляну. Здесь суетятся, занимая огневые позиции, минометчики хорунжего Ларисы Крупич и капрала Людвика Доды. Установив минометы, расчеты застыли в ожидании команды.

- Алло! Алло! - нетерпеливо взывает в телефонную трубку Лариса. Но аппарат молчит. - Как только будет связь, доложите! - кидает она раздраженно телефонисту.

- Слушаюсь- вытягивается по стойке "смирно" молодой паренек.

Прибавляем шагу и углубляемся в лес, что чуть правее дороги. Идем в направлении, куда промчалась батарея, куда утром ушли трое наших разведчиков, откуда доносится сейчас треск пулеметов. По дороге минуем усадьбу, во дворе которой ездовые батареи держат за узду нервно перебирающих копытами лошадей. Наконец выходим к поросшей кустами можжевельника опушке леса. Наши бойцы ведут отсюда огонь по противнику. Перебежками добираемся до своих. Немцы отвечают ураганным огнем. До моста не более пятидесяти метров, но преодолеть это расстояние почти невозможно. Двое смельчаков, попытавшихся с ходу достигнуть моста, навсегда легли возле дороги...

В придорожном рву несколько офицеров внимательно слушают рассказ Смирницкого. Здесь находятся наш командир хорунжий Рыхерт, бывший командир роты хорунжий Скренткович, командир взвода хорунжий Францишек: Жакович, сменивший на этом посту Рыхерта, командир второй роты противотанковых ружей подпоручпик Войцех Шеремета, старший адъютант батальона хорунжий Хома с ракетницей в руке и еще какой-то невысокого роста неизвестный мне офицер.

- Я бы пробился к тому берегу этом проклятой реки, если бы остатки железнодорожного моста не рухнули совсем и не придавили более десятка моих бойцов,- говорит в заключение командир пятой роты.

- Надо захватить уцелевший мост,- предлагает Скренткович.

- Без артиллерии фрицев из окопов не вышибешь,- вмешивается хорунжий Рыхерт.

- А я все-таки попытаюсь,- решает командир четвертой роты, вылезает из рва, подбегает к залегшей цепи своих бойцов и командует: - Четвертая рота, перебежками - за мной!

Солдаты вскакивают и, согнувшись, выбегают из леса. На наступающих обрушивается сильный пулеметный и минометный заградительный огонь. Они отползают назад, к опушке леса. Одному из них оторвало челюсть, и он бежит, держась руками за лицо. Между пальцами хлещет кровь.

"Бум-бум!" - бьют по гитлеровской обороне наши полковушки. Первый этаж здания за рекой окутан дымом.

Хорунжий Хеша ракетницей указывает артиллеристам цели.

- Пора поднимать бойцов в атаку,- решают офицеры и разбегаются по своим подразделениям.

- Вперед, ребята! - кричит хорунжий Скренткович и первым бросается к мосту.

Вижу, как у его ног взлетают фонтанчики снега - это немцы стреляют из отдаленного красного здания. Не обращая внимания на огонь, за Скрентковичем бегут подпоручник Шеремета, хорунжий Рыхерт, капрал Сойка и я. За нами слышен топот солдатских сапог. Первым к мосту подбегает Скренткович. Справа яростно изрыгает огонь немецкий пулемет, однако, к счастью для нас, наводчик плохо целится, и пули пролетают над нашими головами. Мост уже позади. Вместе с Сойкой спрыгиваем в немецкий окоп, расположенный рядом с кустами. Натыкаемся на брошенный гитлеровцами пулемет, возле которого стоят несколько коробок с пулеметными лентами. На дне окопа лежат трупы гитлеровского пулеметного расчета.

- Ты знаешь,- радостно говорю Леону,- когда я партизанил, у меня был точно такой же.

- Вместо того чтобы болтать, давай лучше развернем его в сторону немцев, может в любую минуту понадобиться,- обрывает меня Сойка.

Готовим пулемет к бою и видим, как группа наших бойцов во главе с офицерами достигла кирпичного здания, из которого только что стреляли немцы. Хорунжий Рыхерт бросает в окно несколько гранат. Из-за сарая выскакивают двое немцев с пулеметами и устремляются в сторону близлежащего леса. "Это как раз для меня",- будто что-то кольнуло в мозгу, и я склоняюсь над трофейным пулеметом. Прицеливаюсь, нажимаю гашетку. Звякают выбрасываемые гильзы, а немцы уходят все дальше. Целюсь еще раз поточнее - и опять мимо. Гитлеровцы уже в нескольких шагах от спасительного леса.

- Уйдут!- со злостью бросает Леон.

Даю длинную очередь. Тот, который бежал с пулеметом, будто неожиданно наткнувшись на что-то, падает, а другой все-таки исчезает в лесу. Сойка вылезает из окопа и устремляется за вторым трофейным пулеметом.

А немцы в кирпичном здании еще продолжают обороняться. Наши бойцы из расположенного посередине двора погреба пытаются обстрелять их фаустпатронами. В стенах дома появляются большие рваные отверстия.

На плацдарм уже перебрались четвертая и пятая пехотные роты, а по мосту бежит вторая рота автоматчиков во главе с улыбчивым худощавым поручником Анджеем Чюпой. Четвертая рота переходит во второй эшелон батальона и организует оборону. Сержант Багиньский устанавливает свои "максимы" на возвышенности, господствующей над дорогой, ведущей в Яструв. Пулеметчики хорунжего Миколая Беднарчука влетают в прилегающий к кирпичному дому сад и занимают огневые позиции.

- За Варшаву... огонь! - звучит зычный голос Миколая и тонет в грохоте пулеметов.

Ухают немецкие минометы. Одна из мин разорвалась возле Беднарчука. Он зашатался, упал, и мгновенно из-под конфедератки потекла красная струйка крови. К раненому подбежали старший сержант Эдвард Пруцналь и сержант Юзеф Издебский, они перевязывают ему голову, а Миколай открывает глаза и шепчет Эдеку:

- Вперед! За Вар...

Справа от меня торопит солдат хорунжий Игнацы Конопка из второй минометной роты. В это время подбегают с винтовками наперевес минометчики Ларисы. Хорунжий Конопка оборачивается и, увидев командира взвода из своей роты, которая ищет место, где бы установить миномет, показывает:

- Лариса, вон там...

Из длинного красного здания, стоящего у реки, доносится отрывистая пулеметная очередь. Конопка хватается за грудь, сгибается и падает. Лариса подбегает к раненому, гладит его по щеке и повторяет:

- Игнацы, Игнацы, ты должен жить...

А хорунжий Конопка, захлебываясь кровью, с трудом выдавливает из себя:

- Со... об... щи... обо всем... же... не...

Еще мгновение - и он неподвижно вытягивается на снегу.

Обнажив голову, девушка плачет, а ветер безжалостно развевает ее волосы и полы шинели. Она надевает конфедератку, затыкает за пояс полы шинели и в надвигающихся сумерках бегом догоняет взвод.

Спустя некоторое время мы с Сойкой входим в отбитое у немцев кирпичное здание. Сразу же за дверью натыкаемся на труп в немецкой летной форме. Повсюду расположились наши бойцы. Окна завешены плащ-палатками, весело гудит огонь в печи. Хорунжий Хома не может нарадоваться трофейным пистолетом. Делимся впечатлениями о первой победе, одержанной на этих землях.

Вскоре из батальона нам доставляют консервы и трофейные галеты. Впервые за сегодняшний день можно хорошо поесть. Некоторые сушат промокшую одежду, другие укладываются спать. Когда мы с Олейником решили, что неплохо было бы и нам отдохнуть, лечь уже негде: все места на полу заняты. Олейнику приходит в голову блестящая идея - устроиться на ночлег в платяном шкафу. А я выхожу во двор. С деревьев капает тающий снег. Бойцы сидят в окопах и курят, пряча сигареты в рукава. Направляюсь к возвышенности, на которой сержант Багиньский устанавливает свои пулеметы. Еще издали я слышу его голос:

- Лежите в этих мешках и наблюдайте за дорогой...