Сдача и гибель советского интеллигента, Юрий Олеша

1 Цит. по статье Ф. Шиллера "Современное литературоведение фашизма". "Литературный критик", 1934, № 1, с. 35.

Силомером гнусности тиранического режима служит искусство.

По быстроте обращения его в прах можно судить о степени гнусности этого режима.

Искусство в лирико-историческом романе Юрия Олеши воплощено в образе красивой розовой девочки, искренней, доброй, любящей, отзывчивой, реалистической, открыто тенденциозной, отвергающей абстрактный гуманизм, отражающей самые прогрессивные идеи и подающей руку помощи слаборазвитым странам.

Вот какое стихотворение о взаимоотношениях искусства и общества предлагает нашему вниманию Юрий Олеша:

"Сверкали паркеты. Она отражалась в них розовым облаком. Она была очень маленькая среди высоких залов, которые увеличивались от блеска паркетов в глубину, а в ширину - от зеркал.

Можно было подумать, что это маленькая цветочная корзинка плывет по огромной тихой воде.

Она шла веселая и улыбающаяся мимо стражи, мимо кожаных и железных людей, которые смотрели как зачарованные, мимо чиновников, которые улыбались впервые в жизни".

Маленькая цветочная корзинка плывет по огромной тихой воде...

И никто не топит ее...

Создается впечатление, что искусство - это не Орфей в аду, заставивший (на минуту) окровавленных хищников и коварных гадов оставить свои жертвы (и которого все равно растерзала толпа), а добрый Дед Мороз, принесший нам на елку интересные и полезные произведения социалистического реализма в области литературы, архитектуры и макулатуры.

Вместо грозного грома боев, вместо предрешенного суда, вместо пыток и казней, убийств из-за угла, костров и забрызганного кровью железа, вместо всего того, что бывает в жизни при соприкосновении искусства с деспотической властью, Юрий Олеша предлагает почтенной публике посмотреть пастораль "Взаимная и трогательная любовь искусства и общества".

Юрий Олеша хочет показать, что искусство даже в деспотическом государстве Трех толстяков облагораживает людей и делает их хорошими.

Он ошибается: на кожаных и железных людей искусство не производит никакого впечатления.

Искусство производит впечатление на людей, которые никогда не будут кожаными и железными.

К счастью, роман "Три толстяка" полон противоречий, и поэтому вышецитированная картинка опровергается на каждом шагу другими картинками.

Исторические обстоятельства эпохи складывались так, что приходилось отвечать на ответственные вопросы.

Позиция Юрия Олеши в эти годы уже была ложной, но не была лживой. На вопрос "С кем вы, мастера культуры?" из всего написанного им в эпоху "Трех толстяков" и "Зависти" явствует, что он ответить не мог. И он никогда не мог правильно ответить на этот вопрос, потому что этот вопрос подразумевает, что не мастера культуры решают важные вопросы жизни, а люди, далекие от культуры. Нужно отвечать на другой вопрос: "Кто с нами, мастера культуры? Ибо это мы знаем, где истина, а не вы. Поэтому вы и должны выбирать, с кем вам идти: с людьми, защищаю-щими свободу, или с карателями, попирающими ее".

Какова же судьба искусства в романе, действие которого происходит в деспотическом государстве?

В деспотическом государстве искусство изгоняется из столицы (балаганчик дядюшки Бризака).

Его пытаются расстрелять (гимнаст Тибул).

Его заставляют увеселять высшее общество (Суок).

Его используют для обмана народа (празднества на Четырнадцатом рынке).

Но когда свергается деспотическая власть и на ее место приходит другая, за несколько дней еще не успевшая стать деспотической, то совершается возрождение искусства.

Возрождению посвящена короткая сцена, обрывающаяся неожиданно и тревожно скрежетом ключа, снова запирающим тюрьму.

Его (искусство) "передавали из рук в руки... целовали, тискали на своей груди. Там под грубыми рваными куртками, покрытыми сажей и дегтем, бились исстрадавшиеся, большие, полные нежности сердца.

Она (искусство. - А. Б.) смеялась, трепала их спутанные волосы, вытирала маленькими руками свежую кровь с их лиц, тормошила детей и строила им рожи, плакала и лепетала что-то неразборчивое".

Об этом сказано коротко, на последней странице и несколько неопределенно, как будто автор еще сам не знает, что из этого выйдет.

Через двадцать два года некоторые неясности были успешно разрешены.

Разрешил их известный специалист в области жизнеутверждающего искусства А. А. Жданов после того, как был написан роман Юрия Олеши и через 13 лет после того, как была написана статья доктора Геббельса. В 1946 году он писал по этому поводу:

"Империалисты, их идейные прислужники, их литераторы и журналисты, их политики и дипломаты всячески стараются оклеветать нашу страну, представить ее в неправильном свете, оклеветать социализм. В этих условиях задача советской литературы заключается не только в том, чтобы отвечать ударом на удар против этой гнусной клеветы и нападок на нашу советскую культуру, на социализм, но и смело бичевать и нападать на буржуазную культуру, находящуюся в состоянии маразма и растления... все равно им не спасти и не поднять своей буржуазной культуры, ибо моральная основа у нее гнилая и претворная..."1.

1 А. Жданов. Доклад о журналах "Звезда" и "Ленинград". М., 1952, с. 27.

Но в деспотическом полицейском государстве Олеша изображает не только отступающих перед искусством кожаных и железных людей.

Олеша изображает кожаных и железных людей, победоносно наступающих на искусство.

Кожаным и железным людям наплевать на искусство. Литературное дело имеет для них цену лишь тогда, когда становится частью общегосударственного дела. Если же не становится, то они начинают топать ногами и кричать: "Долой литераторов беспартийных! Долой литераторов..." и всяких других. Общегосударственное же дело заключается в том, чтобы уничтожить всех, кто думает сам, а не по их распоряжениям, утвердить свою безудержную, неограниченную ничем власть над восторженно копытотопающими скотами.

Каждая эпоха ждет, жаждет, ищет своих героев, своих поэтов и палачей.

Эпоха императора Николая Павловича, расстрелявшего декабристское восстание, требовала, чтобы литература строго выполняла возложенные на нее обязанности: исправляла сердца собратьев.

Николай Павлович писал: "...я дочитал до конца Героя (речь идет о "Герое нашего времени". - А. Б.) и нахожу вторую часть отвратительной, вполне достойной быть в моде. Это то же самое изображение презренных и невероятных характеров, которые встречаются в нынешних иностран-ных романах. Такими романами портят нравы и ожесточают характер... Какой это может дать результат? Презрение или ненависть к человечеству! Но это ли цель нашего существования на земле?"1

Известному специалисту в области жизнеутверждающего искусства Николаю Павловичу не нужны были презренные и невероятные характеры, которые "...лучше бы сделали, если бы так и остались в неизвестности - чтобы не вызывать отвращения"2.

Николай Павлович ставил г. Лермонтову в пример "характер капитана", тем более что "...кавказский корпус насчитывает их немало, но редко кто умеет их разглядеть"3.

Николаю Павловичу нужен был "благородный и такой простой характер", нужен был положительный герой. И этот простой характер нужен был не столько для того, чтобы на нем воспитывать, сколько для того, чтобы показать, как прекрасна система, воспитавшая такие характеры.

Несмотря на то что Юрий Олеша возлагает преувеличенные надежды на облагораживающее воздействие искусства, иногда он все-таки показывает, что такое реальное существование искусства в деспотическом государстве.

В сказочной проекции человеческой истории, которая представлена в "Трех толстяках", есть все, в том числе и высокопоставленный болван, авторитетно судящий об искусстве. После того, как "раздались в тишине слова дирижера": "Она поет, как ангел", авторитетно высказывается высокопоставленный болван: "Только песенка ее немного странная".