Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие?

Потом в последнюю пару дней, когда основной отчет уже был готов к отправлению в печать, доктор Кил захотел, чтобы мой отчет тоже был исправлен, несмотря на то, что он идет в качестве приложения. Тогда я отнес его к постоянно работающему там редактору, способному человеку по имени Хансен, и он откорректировал мой отчет, не изменяя его смысла. Потом его вернули в машину под названием «Вариант N23» — он прошел множество переработок.

(Кстати: 23 варианта имело все. Кто-то заметил, что компьютеры, которые должны увеличивать скорость выполнения нами разных действий, не увеличили скорость написания нами отчета: раньше мы делали всего 3 варианта — так как их очень трудно печатать, — теперь же мы производим 23 варианта!)

На следующий день я увидел, что Кил работает над моим отчетом: он обводил в круги целые его части, а потом перечеркивал их крестом; там были всевозможные мысли. Он объяснил: «Эту часть можно вычеркнуть, потому что она в большей или меньшей степени говорит о том же, о чем мы уже написали в основном отчете».

Я попытался объяснить, что гораздо проще проследить за логикой, когда все мысли вытекают одна из другой, а не тогда, когда все разбросано маленькими кусочками по всему отчету. «Как никак, — сказал я, — это будет всего лишь приложение. Так что не будет ничего страшно, если какие-то мысли в нем повторятся».

Доктор Кил вернул некоторые части моего отчета на свои места там, где я его об этом попросил, но в отчете по-прежнему отсутствовало так много всего, что он уже не был похож на то, что представлял собой ранее.

Десятая рекомендация

Где-то в мае, на одном из наших последних заседаний, мы нашли время, чтобы составить список возможных рекомендаций. Кто-нибудь говорил: «Быть может, нам следует обсудить учреждение совета по безопасности».

— Хорошо, запишем.

Я думаю: «Наконец-то! У нас будет обсуждение!»

Но потом оказывается, что этот предварительный список тем становится рекомендациями — чтобы был совет по безопасности, чтобы было это, чтобы было то. Единственное обсуждение состояло в том, что следует записать в первую очередь, что во вторую и т.д.

Однако было еще много всего, что мне хотелось бы обсудить более подробно. Например, в отношении совета по безопасности можно было спросить: «Не случится ли так, что подобная комиссия просто добавит еще один слой к уже и так чрезмерно разросшейся бюрократии?»

Советы по безопасности существовали уже и раньше. В 1967 году после катастрофы, произошедшей с Аполлоном, комиссия по расследованию создала специальный совет по безопасности. Последний проработал какое-то время, но потом прекратил свою деятельность.

Мы не обсуждали, почему первые советы по безопасности утратили свою эффективность; вместо этого мы просто предложили учредить еще большее количество советов по безопасности: мы назвали их «Независимая Комиссия по Контролю за Проектированием Двигателей Твердотопливных Ракет», «Совещательный Комитет по Безопасности Системы Транспортировки Шаттла» и «Служба Безопасности, Надежности и Обеспечения Качества». Мы решили, кто будет контролировать каждый совет по безопасности, но мы не обсудили, было ли у советов по безопасности, созданных нами, больше шансов на эффективную деятельность, можем ли мы усовершенствовать существующие советы так, чтобы они заработали, или стоит ли их учреждать вообще.

Я во многом уверен не настолько, насколько в этом уверены все остальные. Я считаю, что, прежде чем что-то делать, нужно это обдумать, а мы недостаточно думали вместе. Быстрые решения важных вопросов — не самый хороший вариант, а при той скорости, с которой мы двигались, мы были просто обречены на то, чтобы дать несколько непрактичных рекомендаций.

Мы закончили перестановку возможных рекомендаций, немного их подправили, а потом проголосовали по списку. Это был странный метод, к которому я не привык. Фактически, у меня появилось ощущение, что кто-то навязывает нам свое мнение: все уже каким-то образом решено, причем не нами.

Как бы то ни было, на нашем последнем заседании, мы пришли к общему мнению по поводу девяти рекомендаций. Многие члены комиссии после того заседания уехали домой, но я должен был уехать в Нью-Йорк только через несколько дней, поэтому я остался в Вашингтоне.

На следующий день я случайно оказался в офисе мистера Роджерса с Нилом Армстронгом и еще одним членом комиссии, когда Роджерс говорит: «Я подумал, что нам нужна десятая рекомендация. Все в нашем отчете настолько негативно, что, по-моему, нам для равновесия нужно поставить что-нибудь позитивное в конце».

Он показывает мне лист бумаги, который гласит:

За четыре месяца нашей работы в качестве комиссии мы никогда не обсуждали ни одного подобного политического вопроса, поэтому мне казалось, что нет никакой причины вставлять подобную рекомендацию в наш отчет. И хотя я не хочу сказать, что не согласен с этим, истинность данной рекомендации также нельзя назвать очевидной. Я сказал: «Я полагаю, что эта десятая рекомендация неуместна».

По-моему, я слышал, как Армстронг сказал: «Что ж, если кто-то против, то мне кажется, что эту рекомендацию вставлять не нужно».

Но Роджерс продолжал давить на меня. Мы немного поспорили, но потом мне пришлось улететь в Нью-Йорк.

В самолете я еще подумал о десятой рекомендации. Я хотел аккуратно изложить свои аргументы против нее в письменном виде, поэтому, когда я добрался до своего отеля в Нью-Йорке, я написал мистеру Роджерсу письмо, в конце которого добавил: «Эта рекомендация напоминает мне смотр готовности полета, проводимый НАСА: „Есть несколько критических проблем, но не обращайте на них внимания — продолжайте летать!“».

Была суббота, и мне хотелось, чтобы мистер Роджерс прочитал мое письмо до понедельника. Поэтому я позвонил его секретарю — все работали по семь дней в неделю, чтобы вовремя подготовить отчет — и сказал: «Мне бы хотелось продиктовать вам письмо; могу ли я это сделать?»

Она говорит: «Конечно! Чтобы сэкономить вам деньги, я сейчас же Вам перезвоню». Она перезванивает мне, я диктую письмо, и она вручает его прямо в руки Роджерса.

Когда я вернулся в понедельник, мистер Роджерс сказал: «Доктор Фейнман, я прочитал Ваше письмо и согласен со всем, что в нем написано. Но Вы остались в меньшинстве».

— В меньшинстве? Но как я мог остаться в меньшинстве, если заседания не было?

Кил тоже присутствовал во время этого разговора. Он говорит: «Мы позвонили всем, и все согласились с этой рекомендацией. Все проголосовали за нее».

— Я считаю, что это нечестно! — запротестовал я. — Если бы я мог представить свои аргументы другим членам комиссии, то думаю, что не остался бы в меньшинстве. — Я не знал, что мне делать, поэтому сказал: «Я хочу сделать копию письма».

Когда я вернулся, Кил говорит: «Мы только что вспомнили, что не обсуждали этот вопрос с Хотцем, потому что он был на каком-то заседании. Мы забыли узнать его мнение».

Я не знал, что с этим делать, но позднее выяснил, что мистер Хотц находился в том же здании, неподалеку от копировального аппарата.

Позднее я поговорил о десятой рекомендации с Дэвидом Эчесоном. Он объяснил: «На самом деле эта рекомендация не имеет никакого значения; это лишь ложка меда в бочке дегтя».