Певцы Родины

Третьяковке. Она была рядом. Одна из встреч в галерее оставила след на всю

жизнь, запомнилась навсегда... Встреча с небольшим полотном "Грачи

прилетели" Саврасова. Это было словно окно, прорубленное в стене в светлый,

весенний мир. Паренек всматривался в поверхность картины, изучал манеру

живописца, пытался понять магию саврасовско-го гения...

Трудно иногда поверить в роль того или иного произведения в судьбе

художника, но можно сказать с уверенностью, что правда, интимность,

душевность саврасовского письма глубоко запали в душу юного Пименова...

Потом он не раз копировал картины разных художников, копировал тщательно. Он

очень любил пейзажные композиции Левитана, Сомова, Бенуа... Потом пройдут

годы, и он обретет новую привязанность, будет любоваться и изучать холсты

Ренуара, Дега, Моне. А пока паренек рисует, пишет, копирует и... мечтает.

Эти мечты привели юношу к художнику Сергею Васильевичу Малютину с

папкой своих этюдов, рисунков и копий. Мастер просмотрел работы и одобрил

их. Пименов поступает во ВХУТЕМАС" Это был тысяча девятьсот двадцатый год.

Много написано о ВХУТЕМАСе, его замечательном студенчестве,

незабываемых годах становления нашего искусства.

Сам Пименов так рассказывал о той поре:

- Первые годы ВХУТЕМАСа... В эти молодые годы нам не давали авансов

под живопись - и вообще нам за живопись не платили. Мы зарабатывали на нее и

работой в газете, в журнале, деланием вывесок и исполнением декораций.

Никогда не уйдут из памяти ночи, когда мы с Андреем Гончаровым работали в

его большой квартире в старом доме на Мясницкой... За большим круглым столом

делали в ночь по десятку иллюстраций.

Надо сказать, это были модные теперь "коллажи", этакая смесь из

фотомонтажа и рисования.

И так мы, два парня, не мудрствуя лукаво, клеили и рисовали до утра...

А утром за окном появлялись первые прохожие, начиналась городская жизнь...

Это были горячие денечки. Студенты ВХУТЕМАСа шумели в аудитории

Политехнического музея на чтении стихов, поддерживая Маяковского и Асеева.

Шумели на спектаклях Мейерхольда... Но не только шумели. Мы познавали

мастерство. Я учился у Малютина, Шемякина, Фалилеева и очень благодарен им.

Но большее вхуте-масовское время я проучился у Фаворского и, может быть, без

права хочу считать себя его учеником... Владимир Андреевич Фаворский был

огромный и необычайно светлый человек. Ему присущи высокое благородство,

художественность, подлинная человечность.

Первая выставка. Как она порою много значит в судьбе художника. На

Первой дискуссионной выставке "Объединений Активного Революционного

Искусства" среди другой вхутемасовской молодежи были представлены живописцы,

которые именовали себя "Объединением трех"... Судьба свела вместе в начале

творческого пути Александра Дейнеку, Андрея Гончарова и Юрия Пименова,

создавших впоследствии целую главу в советском изобразительном искусстве.

Творческий путь Юрия Пименова был непрост и неоднозначен. Искусство

молодого художника развивалось, росло, претерпевало изменения. Первые

картины, яркие, острые, сразу заставили о себе заговорить. Но самого

живописца потом не устраивала открытая, порою несколько схематическая

заданность собственных полотен. Его тревожило несовершенство пластики,

некоторая холодность, рациональность первых работ. Процесс переосмысливания

был нелегок и порою мучителен. Вот что рассказывал сам художник об этой

поре:

- 1932 - 1933 годы... Это было мое трудное время. У меня расползлись

нервы, я совсем не мог работать. К тому же меня постигли и профессиональные

беды: одну книжку, которую я иллюстрировал, за рисунки признали

формалистической... Говоря словами Диккенса, "это было худшее из времен, это

было лучшее из времен, это были годы отчаяния, это были годы надежды".

Стараясь выйти из своего трудного состояния... я начал бродить, уезжая на

пригородных поездах подальше от Москвы... Я уезжал на целый день очень

далеко, ложился в густую траву, полную своих шорохов, своей жизни. В воздухе

жужжали пчелы, высоко в небе стояли белые июльские облака. Я открывал

прекрасные для себя маленькие речки с узкими деревянными мостами, с мостками

для стирки белья - речки, к которым подходили совсем небольшие деревни, где

старые ивы опускались к воде и где с криками купались загорелые, коричневые

ребята...

Я жил тогда с острым ощущением счастья, открывающегося мне теплого,

живого мира, который вытеснял постепенно и подавленность состояния, и те

умозрительные, придуманные схемы, которыми я пользовался раньше как

художник. И у меня поднималось желание работать, желание писать и писать

прямо с натуры, с живой натуры, которая так богато, тонко и прекрасно

существовала вокруг.

Тридцатые годы... Москва. Центр столицы в лесах. На месте двухэтажных

домишек Охотного ряда кипит стройка... Москву-реку не узнать - одевают в

гранит ее берега. Возводят новые мосты. Начато строительство метро. На

улицах веселые молодые ребята и девчата в касках, в комбинезонах,

перепачканные рыжей глиной, - метростроевцы. Расширяют улицы. Город меняется

на глазах.

В 1937 году Пименов пишет холст "Новая Москва".

Летний день. Жара. В сизом мареве тают новые дома Охотного ряда. Легко

бежит машина по асфальту площади Свердлова. Пестрый калейдоскоп людской

толпы, верениц машин разворачивается перед глазами водителя - молодой

женщины с короткой прической, в легком летнем платье. Во всем полотне

Пименова разлито чувство увлеченности жизнью. Оно в цветах гвоздики,

пунцовой и белой, прикрепленной к раме ветрового стекла. В блеске асфальта и

в трепете алых флажков на здании Колонного зала Дома Союзов, в бликах

солнца, играющих на полированных кузовах автомобилей, в пестрой мозаике

толпы пешеходов. Тайна очарования пименовского полотна в движении, которое

пронизывает каждый мазок.

Жизнь Пименова-художника, ровесника нашего века, непроста. Одним из

самых суровых испытаний, которые пережил Юрий Иванович, были годы Великой

Отечественной войны. В те суровые дни он написал полотна, в которых выразил

тяжесть и тревогу московских будней той поры.

"Ночная улица"... 1942 год. Затемнение. Из морозного мрака выступают

громады домов. Вьюга рвет брезент с грузовика, мчащегося во тьму... Шевелит

пряди волос у женщины, идущей по ночной Москве. Неверный синий свет озаряет

суровое, словно застывшее лицо. Кто она? Куда идет в эту глухую пору? Мы не

знаем. Знаем только, что ночные пропуска давали на работе. И она, эта

женщина, наверное, идет со смены. В ее лице решимость выстоять военную

вахту. Заменить мужа, брата, победить. Железный строй "ежей", сквозь который

как бы проходит женщина, подчеркивает суровый ритм холста.

- Я помню, как в военное время, - говорил Пименов, - электричка

вылетала с вокзала во время тревоги... и какой поразительно тихой казалась

природа, когда сойдешь с этой электрички. Тогда окрестности Москвы, вся

придорожная земля вокруг была перекопана под огороды... Потом, после войны,

этот пейзаж был в переменах и в движении - то он был завален штабелями

кирпича и бетонными трубами, то покрыт первыми этажами строящихся домов...

Я знаю, что архитектура этих новых мест, мягко говоря, простовата и

совсем далека от того, что носит название художественность, но я вырос в

старом городе, который задыхался от тесноты общих квартир... поэтому я с

добрым чувством смотрю на эти... белые дома: они дали отдых многим людям,

приблизили их к светлой, просторной жизни.