Частная жизнь Сергея Есенина

Гроб трижды обнесли вокруг памятника Пушкину.

Поэта на кладбище провожали толпы людей. Под плач и крики:

— Прощай, Сережа! — гроб опустили в могилу на Ваганьковском кладбище. На насыпном холме воздвигли простой деревянный крест.

В своих воспоминаниях об Айседоре и Сергее Есенине Мэри Дести написала о том, как Айседора встретила весть о смерти Есенина:

“28 декабря 1925 г . Айседора получила сообщение о трагической смерти бедного Сергея. Страшный год дебошей, большую часть которого Сергей, потускневший и обтрепавшийся, провел в низкого пошиба заведениях, окончательно подорвал его здоровье. Его поместили на несколько месяцев в санаторий. Вернувшись, Сергей оказался без денег и ни у кого их не мог достать. Он ненавидел свою бедность и решил, что смерть “лучший выход”.

Есенин — один из прекраснейших русских поэтов. Он мог бы сделать великолепную карьеру, но страшная смесь, которая была в его натуре, смесь монашеской кротости и неистовства Пугачева, этого Робин Гуда России двухсотлетней давности, заставляла его быть крайне разным — от нежного до зверя. Во время своей поездки по Америке он заявил: “Америка убивает душу, она — не место для великого поэта”.

В Москве над ним смеялись за любовь к шелковым цилиндрам, лаковым туфлям и яркой одежде. Он считал себя очень элегантным, но под блеском его одежды всегда чувствовался и виделся крестьянин.

Первой совместной поездкой Айседоры и Есенина была поездка в Ленинград, где они остановились в гостинице “Англетер”. Как-то утром Сергей указал на большой крюк в углу комнаты и сказал:

— Вот превосходное место, чтобы повеситься!

А в 1925 г . он с подорванным здоровьем и павший духом вернулся в эту комнату и повесился. Именно на этом крюке, взрезав предварительно вену и написав стихотворение.

Известие о смерти Сергея привело Айседору в состояние шока. Она писала мне: “Бедный Сереженька, я столько плакала о нем, что в глазах больше нет слез”.

Через два года после Есенина погибла Айседора.

Мэри Дести о ее гибели:

“Мы проговорили до 7.30. Айседора оделась. На ней была юбка в складку и знаменитая китайская красная шаль, которую я для нее разрисовала. Шаль была два ярда длиной и шестьдесят дюймов шириной, из тяжелого крепа, почти всю ее покрывала большая желтая птица с синими китайскими астрами и черными иероглифами — великолепная вещь, светоч жизни Айседоры. Она без нее никуда не ходила. Если она ее не надевала, то вывешивала с балкона студии в Париже, так, чтобы всегда можно было на нее посмотреть. Рисунок ее очаровывал, а из иероглифов она пыталась вычитать что-то значительное.

Она сказала:

— Пошли на ту сторону к Анри и выпьем коктейль.

Мы посидели перед кафе, Айседора с Иваном выпили по коктейлю, а я рюмку портвейна. Затем Иван пригласил нас с ним пообедать. Айседора согласилась при условии, что мы пообедаем в этом же кафе, но сначала мы зашли в отель, и она написала небольшую записку Буггатти.

Мы пошли в студию, она прикрепила записку булавкой к двери. Это были самые последние слова, которые она написала: “Je suis en face chez Henri” (Я напротив у Анри” — фр.). Всю дорогу до ресторана она проскакала, не в силах справиться с необъяснимой радостью. Она сказала:

— Если бы ты только посмотрела на лицо Лоэнгрина, когда он увидел Буггатти, ты бы поняла, что он меня все еще любит. Я так счастлива. Когда приедет Буггатти, я улетаю на луну, так что не удивляйся, если меня больше не увидишь.

Когда мы кончали свой очень простой обед, создалось впечатление, что на наш стол между мною и Айседорой опустилась огромная черная туча. Я охнула:

— О, Господи, Айседора, происходит что-то ужасное.

Айседора воскликнула:

— Мэри, ради Бога, что случилось? Я в жизни не видела такого трагического лица. Что это? Почему ты дрожишь? Официант, принесите рюмку бренди!

Я сказала, что не хочу никакого бренди и через минуту приду в себя. Официант принес бренди, и Айседора настояла, чтобы я его выпила. Было точно девять.

Айседора сказала:

— Девять, нам надо поспешить.

Она взяла меня под руку и спросила:

— Ну, Мэри, что же случилось?

И я ответила:

— Пожалуйста, Айседора, не езди ты на этой машине. У меня жутко расшатались нервы: боюсь, что с тобой что-то случится.

— Дорогуша, я бы поехала сегодня, даже если бы знала, что это моя последняя поездка. В этом случае я бы еще быстрее поехала. Но не беспокойся, Буггатти не приедет.

Мы вошли в студию, она включила полный свет, пустила граммофон и начала дико танцевать. Вдруг она увидела в окно, что подъехал в своей машине Буггатти. Она подошла к двери. Я стала просить:

— Айседора, пожалуйста, надень мой черный плащ, стало совсем холодно.

— Нет, нет, дорогая, ничего, кроме моей красной расписной шали.

Я вышла первой, а Иван шел за ней и, не обращая внимания на ее протесты, накинул ей на плечи ее собственную красную шерстяную шаль. (Ту самую, в которой она всегда танцевала “Марсельезу”). Я побежала вперед и сказала Буггатти:

— По-моему, вы не понимаете, какого великого человека вы сегодня повезете. Умоляю вас быть осторожным, и если она будет просить ехать побыстрее, умоляю — не делайте этого. Я сегодня страшно нервничаю.

— Мадам, бояться вам нечего, — ответил он. — У меня в жизни не было никаких аварий.

Вышла Айседора. Увидев ее красную шаль, он предложил ей свой кожаный пиджак. Она закинула конец шали через плечо и покачала головой со словами: — Adieu, mes amis. Je vais la gloire (“Прощайте, друзья мои. Я иду навстречу славе!” — фр.).

Это были последние слова, произнесенные Айседорой Дункан. Через минуту после этого она была мертва.

Как объяснить, что произошло? Когда машина медленно двинулась и не успела еще отойти и на десять ярдов, я заметила, что бахрома ее шали тянется по земле, как текущая вниз тонкая струйка крови. Я закричала:

— Айседора, твоя шаль, твоя шаль!

Вдруг машина остановилась, и я сказала Ивану:

— Беги быстрее к Айседоре и скажи ей, что у нее свисает шаль и что она разорвется.

Я думала, что машина остановилась, потому что я крикнула, и бросилась к ней.

Остановилось еще несколько машин, и Буггатти пронзительно закричал:

— J’ai tue la Madonne , j’ai tue la Madonne ! (“Я убил Мадонну, я убил Мадонну!” — фр.).

Я подбежала к Айседоре и увидела, что она сидит на том же месте, что и две секунды назад, когда отъезжала, но ее прекрасная голова свешивается через борт, накрепко стянутая шалью.

Эта мощная гоночная машина была двухместная и очень низкая. Сиденье шофера было чуть впереди второго, так что Буггатти, чтобы увидеть шаль, должен был повернуться. Крыльев у машины не было, и когда Айседора закинула конец шали через плечо, тяжелая бахрома зацепилась за заднее колесо с ее стороны. Естественно, несколько поворотов колеса — и бедная прекрасная головка Айседоры ударилась о борт, лицо разбилось и было зажато, как в тисках. Первый же быстрый оборот колеса сломал ей шею, повредив яремную вену, и убил ее на месте, как она того всегда желала; она не мучилась ни секунды и не успела понять, что же происходит”.

После смерти Сергея Есенина писатель Леонид Леонов сказал:

— Крупнейший из поэтов современья…

— Его песни поют везде — от благонадежных наших гостинных до воровской тюрьмы. Потому что имел он в себе песенное дарование, великую песенную силу в себе носил…

— Он уже больше не придет и не пошумит, Есенин…

— Он вечный бунтовщик и крамольник, чудо природы, уникальная фигура в истории ХХ столетия.

Сергей Есенин имел уникальный разум гения, разум творческого гения.

Человеческий разум состоит из логического, математического, образного и эмоционального мышления. У Есенина, в его творческом разуме преобладало образное и эмоциональное мышление. Есенин имел прекрасную память и огромное воображение, что свойственно творческим гениям.