Дети Кремля

Кагановичи ввели в дом, где была взрослая дочь Майя, мальчика Юру.

Хрущевы имели троих детей: Раду, Сергея, Елену, было в семье и двое детей Никиты Сергеевича от первого брака — Леонид и Юлия. Позднее они удочерили внучку Юлию, дочь погибшего Леонида, сына Никиты Сергеевича.

Брежневы вырастили своих — Юрия и Галину.

Черненко тоже. Троих.

Горбачевы — одну дочь, Ирину.

Как видно из этого перечня, традиция усыновления и удочерения с годами угасала, пока не угасла совсем, но во времена ее расцвета кремлевские семьи жили, твердо придерживаясь правила: не делать различий между родными детьми и приемными.

— Когда в 1969 году Климент Ефремович Ворошилов умер и встал вопрос о наследстве, вопрос о том, что Петр приемный сын, не вставал — он был родной, — вспоминает сноха Ворошилова.

— Юра так и умер, не узнав, что он не родной сын, — говорит сноха Кагановича.

Весьма неоднородные по классовому, этническому и культурному составу, жены кремлевских вождей представляли собой пестрый букет индивидуальностей: на вид суровая, но, по существу, добрая, всегда занятая, одержимая революцией, стремительно стареющая, больная жена Ленина Надежда Крупская — дворянка по происхождению; деловая и упрямая, тоже благородного происхождения — Наталья Седова, жена Троцкого; рабочая косточка, эстонка, жена Калинина Екатерина Лорберг; еврейки из местечек: Перл Карповская, переделавшая себя в Полину Жемчужину, жена Молотова, и Голда Горбман, ставшая Екатериной Ворошиловой, — такие разные, они были объединены общим делом, общей судьбой, общей кремлевской стеной.

Разными получились и дети, их судьбы и профессии, но общая принадлежность Кремлю накладывала печать, определяя многое в судьбе и характере.

Разорвав с идеалами прошлого, большевики намеревались создать свои идеалы, образцы, примеры. И, опираясь на них, формировать новое общество.

Владимир Ильич Ленин и его семья: мать, отец, сестры, братья стали своего рода иконами нового времени и выглядели неправдоподобно благообразно. Мне всегда не хватало в этой семье изюминки, живости, жизненности, коллизий…

Тайны детей Марии Бланк

Ульянов Илья Николаевич (1831–1886), русский педагог-демократ. Организатор народного образования в Симбирской губернии, где был инспектором (1869–1874), затем директором народных училищ (1874–1886). Сторонник всеобщего равного для всех национальностей образования.

Каракозов Дмитрий Владимирович (1840–1866), русский революционер. Неудачно стрелял в Александра II — 4. IV. 1866 года. Повешен.

Ульянов Александр Ильич (1866–1887), один из участников террористической фракции «Народная воля». Участник подготовки покушения на Александра III — 1. III. 1887 года. Повешен.

В каждой, даже самой благополучной, семье свои темные углы и тайны. Но если ваша семья не вплыла в фокус истории, то ее дела, проблемы, секреты интересны лишь близким друзьям и соседям, а есть семьи, где один человек становится исторической личностью, и тогда его судьба и судьбы близких ему людей превращаются в народное достояние.

Обыкновенные люди любопытны к судьбам великих, желая примерить на свои плечи нечто безразмерное. Когда им кажется, что примерка удалась, душа наполняется сознанием своей значимости, ощущением своей непосредственной причастности к необыкновенному, возникает иллюзия едва ли не равновеликости.

Вместе с большевиками в Кремль вошли их семейные тайны. У кого-то их не было. У кого-то были глубокие, политические или личные, уходящие корнями в прошлое человека. У кого-то отцовские и материнские — эти тайны бездонные, прикосновение к ним болезненно, ибо родители всегда — больная тема: мы все перед ними виноваты, даже когда виноваты они.

В интеллектуальных кругах Франции второй половины девятнадцатого века было неприлично называть великим Наполеона Бонапарта, хотя страна жила по законам и нормам, им составленным.

Сегодня в определенных российских интеллектуальных кругах неприлично называть великим человеком Владимира Ульянова-Ленина, хотя все эти люди есть не что иное, как продукты ленинских затей.

Фигура Ленина, с огромной амплитудой колеблющаяся ныне между плюсом и минусом, при всей кажущейся простоте, при всей известности каждого дня жизни, где можно с точностью до наоборот высчитать, в какие дни и часы встречался он с Инессой Арманд не только для обсуждения большевистских проблем, — эта фигура малоизвестна. Во всем. Начиная с семьи.

Официальный портрет Святого Семейства Ульяновых выглядит так: родители Владимира Ильича имели шестерых детей. Отец был инспектором народных училищ в Симбирске. Мать занималась домом и детьми, была отличная воспитательница и музыкантша. Дети дружили парами: старшие — Анна и Александр, средние — Ольга и Владимир, младшие — Мария и Дмитрий.

После смерти отца мать взяла на себя все семейные проблемы.

В 1887 году Александр Ульянов был арестован за подготовку покушения на императора Александра III. Мать пыталась спасти его — ездила в Петербург, подавала прошения. Увы, он был казнен. Ольга Ульянова умерла от тифа.

Сказав матери: «Мы пойдем другим путем», средний сын Владимир стал революционером и в 1917 году возглавил новую Советскую Россию. Анна, Мария, Дмитрий — тоже революционеры, помогали Ленину.

Все. Большего знать не полагалось. Да и было ли большее?

В конце 40-х годов ХХ века во многих театрах Советского Союза с большим успехом пошла пьеса Ивана Попова «Семья». В Москве она была поставлена в Театре имени Ленинского комсомола. В центре действия — образ матери Ленина, Марии Александровны Ульяновой, пережившей казнь старшего сына Александра и благословляющей среднего сына на путь революции.

Впервые на сцене был живой, незалакированный юноша Ленин, были переживания матери, которую отлично играла знаменитая актриса Софья Гиацинтова, сама в то время переживавшая, правда, иного рода, семейную драму: муж и режиссер Иван Берсенев оставил ее ради знаменитой балерины Галины Улановой.

На спектаклях «Семьи» в антрактах зрители перешептывались о страданиях Гиацинтовой, и эта история словно прибавляла спектаклю того, чего не хватало ему: любви, страсти, чувственного накала.

В пьесе «Семья» была сцена — разговор Марии Александровны с директором департамента полиции Дурново. Мать просила о свидании с арестованным Александром. Дурново говорил ей: «Мы разрешим вам свидание. Поговорите с сыном как мать, посоветуйтесь с ним. Положение-то ужасное. Да хранит нас Бог от тяжких испытаний, а все-таки смертный приговор как будто неминуем… Вот если бы установить, кто и как толкнул вашего сына…»

Почему я до сих пор не забыла этих слов: «Вот если бы установить, кто и как толкнул вашего сына»? Дурново в спектакле всего-навсего хотел знать имена злонамеренных товарищей Александра Ульянова, о чем же думаю я?

«Кто и как толкнул сына?» Кто толкнул? Куда?

Помню даже интонацию артиста, игравшего Дурново. Такая ласково-угрожающая.

Сейчас, во время всех и всяческих переоценок и пересмотров, легенды и сплетни столетней давности вдруг оживают, как мухи весной, и начинают летать между людьми, которым, в сущности, безразличны, хотя интересно послушать.

В годы хрущевской оттепели писательница Мариетта Шагинян, работая в архивах над материалами о семье Ульяновых, неожиданно натолкнулась на документы о том, что отец Марии Александровны, врач Александр Дмитриевич Бланк, был крещеный еврей. Шагинян явилась со своим открытием в ЦК КПСС.

— Этого еще не хватало! — сказали коммунистические интернационалисты, взволновавшись, как будто еврейская кровь в Ленине делала его то ли «врачом-убийцей» конца сороковых, то ли сионистом вроде Мозе Монтефиоре, жившим в конце прошлого века. — Забудьте об этом.

Но на роток Мариетты Шагинян нельзя было накинуть платок — вскоре весь интеллектуальный мир знал о нежелательных корнях в ленинском семействе. Кто посмеивался, говоря, что у него самого есть евреи в роду, кто возмущался, обвиняя Шагинян в том, что «она хочет отнять у русских их чистокровного вождя», кто убеждался в своей правоте: «человечество жить не сумеет без народа по имени „и“», имея в виду народ Израиля, кто был вообще равнодушен к такой информации.