Пушкин

С утра садимся мы в телегу;

Мы рады голову сломать

И, презирая лень и негу,

Кричим: валяй, <……..>!

В журнальном тексте: «Кричим: «валяй по всем, по трем!». Потом Пушкин слегка переделает: «Кричим: пошел!....», и многие поколения читателей будут угадывать, что рифмуется с глаголом «сломать».

О Пушкине говорят, пишут, спорят. Он — реальный участник литературного процесса. От суеты свободен, а уединение, простор для творческих дум имеется. В Михайловском он получил то, что Лев Толстой обретет потом в Ясной Поляне. Но — дьявольская разница — выехать отсюда он не волен, да и посетители не слишком донимают. Вслед за отважным Пущиным в апреле в Михайловское явится Антон Дельвиг, вместе с Пушкиным съездит в Тригорское. Прочие опасаются — включая брата Льва. Он с успехом играет роль поэта Пушкина в Петербурге: читает публично «Цыган», другие произведения. Старший брат только строго ему наказывает не давать читать никому вещи, еще неопубликованные.

С посвящением Льву Сергеевичу Пушкину выходит 16 февраля в свет первая глава «Евгения Онегина». Маленькая книжечка стоит 5 рублей, тираж ее 2400 экземпляров. Авторский гонорар — три тысячи рублей (за 600 строк текста). Между предисловием и самой главой помещено новое стихотворение «Разговор книгопродавца с поэтом», где автор отстаивает свое право быть литератором-профессионалом. Легендарными станут строки, вложенные поэтом в уста книгопродавца:

Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать.

Предисловие, написанное как бы от имени «издателя» (мистификация, конечно), начинается словами: «Вот начало большого стихотворения, которое, вероятно, не будет окончено».

Почему? Автор достаточно молод, чтобы довести до конца самое пространное сочинение. Потому, может быть, что это произведение пишется в необычном жанре. Роман-жизнь. У такого «стихотворения» не должно быть конца.

Деньги. Приходится все время о них думать. Пушкин постоянно печется о своем авторском праве, заботится, чтобы его не обокрали. В прошлом году Ольдекоп, издатель немецкой газеты в Петербурге, тиснул, не спросив автора, немецкий перевод «Кавказского пленника» вместе с оригиналом. Это отсрочило переиздание поэмы, Пушкин исчисляет убыток в три тысячи. То и дело поминает этого Ольдекопа, нелестным образом рифмуя его фамилию.

И на волю тянет. Он берется за письмо на высочайшее имя, но не отправляет его. По его просьбе к царю обращается мать. Ссылаясь на болезнь сына, просит разрешить ему выехать в Ригу. Ответ: пусть лечит свой аневризм во Пскове. Нет, уж лучше в Михайловском остаться. Номер с аневризмом не проходит.

V

В середине июня в доме Осиповой Пушкин встречается с ее племянницей Анной Петровной Керн. Знаком он с ней уже шесть лет: впервые встретились в Петербурге у Олениных. Анне Петровне двадцать пять лет, она замужем за шестидесятилетним генералом. Пока муж был по службе в Риге, она в Полтавской губернии сошлась с соседом по поместью ее родителей Аркадием Родзянко, пушкинским приятелем. Вместе они написали Пушкину шуточное послание, и он отвечает стихами, где весьма фамильярно проходится насчет двусмысленности поведения «умных жен» и их «домашних друзей».

Пушкин, как потом вспомнит Керн, «неровен в обращении» и не склонен к сердечному сближению. Но когда Прасковья Александровна затевает поездку в Михайловское и Пушкин с Анной Петровной оказываются в одном экипаже, он вдруг делается веселым и любезным. Во время прогулки по саду вспоминает давнюю встречу у Олениных, когда его собеседница была совсем невинной девочкой и носила что-то вроде крестика. Мгновенная вспышка…

На следующий день Анне Петровне предстоит вместе с ее кузиной Анной Николаевной ехать в Ригу. Пушкин приносит ей в подарок неразрезанный экземпляр первой главы «Евгения Онегина» со сложенным вчетверо листком почтовой бумаги. На нем — текст, которому предстоит стать русским любовным стихотворением номер один:

Я помню чудное мгновенье…

Женщина тянется спрятать стихи в шкатулку, автор вдруг выхватывает их у нее из рук и отдает, лишь уступив уговорам.

Чудное мгновенье — в прошлом. Дальше — уже любовная игра. Пушкин пишет в Ригу Анне Вульф, упоминая ее кузину: «Камень, о который она споткнулась, лежит на моем столе подле увядшего гелиотропа». Анна Петровна много лет спустя уточнит в своих мемуарах, что камня не было, а запнулась она за переплетенные корни деревьев.

Потом в Ригу шлются письма самой Анне Петровне — французские, с вольными двусмысленностями и куртуазными любезностями. Притворно ревнует к мужу и в шутку предлагает бежать от того в Михайловское. Когда же в начале октября Керны появляются в Тригорском и Пушкин знакомится с пожилым Ермолаем Федоровичем, он вполне ладит с ним.

Заглянем в будущее. Меньше чем через два года Пушкин и Анна Петровна будут снова встречаться — уже в Петербурге. А в феврале 1828 года Пушкин в письме Сергею Соболевскому напишет фразу, которая в XX веке сделается легендарной. Ее будут цитировать письменно и устно, удивляясь, как это поэт смог сказать такое про адресат стихотворения о «чудном мгновенье»! Злополучная фраза такова: «Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о M-me Kern, которую с помощью Божией я на днях у<..>».

Меж тем удивляться особенно нечему. Анна Петровна ведет весьма раскованный образ жизни. Среди отмеченных ее благосклонностью — Алексей Вульф (в письме к нему в мае 1826 года Пушкин осведомляется: «…что делает Вавилонская блудница Анна Петровна?»), и не он один. Не будучи одержим любовью, Пушкин, однако, испытывает ревность: это чувство может питаться и уязвленным самолюбием. И вот запоздалая мужская победа, которая не доставляет радости, но дает возможность бравировать ею в развязной приятельской переписке.

Стихотворение, начинающееся строкой «Я помню чудное мгновенье…», появится в альманахе «Северные цветы на 1827 год» под названием «K***» и будет так именоваться впредь.

Анна Керн — женщина незаурядная, но она, как и многие другие, — биографический повод. Человек-мир в своих любовных стихах ведет разговор с единой Женщиной-Жизнью, которая является перед ним в самых разных ликах. Она целомудренна и порочна, наивна и умна, доверчива и вероломна. Пушкин умеет насладиться всеми вкусовыми оттенками этого спектра.

Но пушкинистам XX века почему-то захочется представить своего героя однолюбом. В книгах и статьях начнутся поиски некоей «утаенной» любви, которую поэт пронес через всю жизнь. Начнется это с «вдохновительницы» поэмы «Бахчисарайский фонтан», продолжится как расшифровка «Донжуанского списка», где по-разному могут быть поняты такие записи, как «Анна», «Мария» и тем более «N. N.». Претендентками на исключительную роль в сердечной жизни поэта будут объявлены и юная Мария Раевская, и ее старшая сестра Екатерина, и Наталья Кочубей (в замужестве Строганова), и Елизавета Воронцова, и Каролина Собаньская. Юрий Тынянов в статье «Безыменная любовь» отстаивает гипотезу, согласно которой с лицейских лет и до последних дней Пушкин пронес страстное чувство к Екатерине Андреевне Карамзиной. Вероятно, если бы Тынянову довелось закончить роман «Пушкин», там эта мысль могла бы обрести убедительное художественное воплощение. Однако с однозначной научной точностью «назначить» кого-либо женщиной номер один в судьбе Пушкина (во всяком случае, до женитьбы) едва ли возможно. Любовь как таковая не поддается строгому определению и описанию, к тому же человек (особенно творческий) может испытывать одновременно несколько любовных переживаний, подолгу хранить в душе интимные воспоминания. Поиски единственной «утаенной любви» — явное упрощение, не приближающее нас к внутреннему миру великого человека и немного дающее для понимания его творений.

Что же касается Анны Петровны Керн, то ее отношения с Пушкиным после взаимной вспышки страсти приобретают ровный дружеский характер. Поэт впишет ей в альбом несколько шуточных мадригалов. Станет заходить к ней в гости по пути к родителям, обитающим в дугообразном доме на Фонтанке у Семеновского моста. Порой они будут встречаться за столом у Надежды Осиповны, о чем в воспоминаниях Анны Керн будет зафиксирована трогательная подробность: мать «заманивала его к обеду печеным картофелем, до которого Пушкин был большой охотник».