А.С. Пушкин в воспоминаниях современников. Том 2

² На этих чтениях я не был, ибо в день первого так заболел, что недели три пролежал в постели. Ср. в письме к М. П. Погодину 1864 г.: «Пушкин жил у меня на Собачьей площадке; когда после его отъезда я переехал на Дмитровку, то он там у меня никогда не бывал ни разу. <...> Первое чтение «Бориса» было на Молчановке; на нем присутствовали: Чаадаев, М. Ю. Виельгорский, Дмитрий Веневитинов, Иван Киреевский, Вяземский и Баратынский наверное. Были ли вы и Шевырев, не помню, а кажется, что были. К концу этого чтения со мной сделался сильный припадок лихорадки, так что я до окончания ушел слечь в постель и был с неделю болен, почему и не присутствовал на втором чтении «Бориса», имевшемся у Веневитиновых в присутствии княгини Зинаиды Волконской и иных» (Богаевская К. Первые чтения «Бориса Годунова». — Наука и жизнь, 1972, №11, с. 47).

³ Это были единственные случаи, когда Пушкин читал свои сочинения, потому что он терпеть не мог читать иначе как с глазу на глаз или в узком кругу.

⁴ Младшего (лат.).

⁵ Поддавшись этому обману, я оказался в очень хорошем обществе.

↓

<С. А. СОБОЛЕВСКИЙ>

НЕЗАКОНЧЕННЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ О ПУШКИНЕ[28

]

Описывая обстоятельства, предшествовавшие поединку Пушкина с Дантесом, граф В. А. Соллогуб выразился следующими словами:

«Он (Пушкин) в лице Дантеса искал или смерти, или расправы с целым светским обществом. Я твердо убежден, что если бы С. А. Соболевский был тогда в Петербурге, он, по влиянию его на Пушкина, один бы мог удержать его. Прочие были не в силах».

Тогда Пушкин не был еще знаменитостию; разницы между нами было мало: три года по летам и та, которая существует между кончившими курс и школьником. В 1818 году отвезли меня в Петербург и отдали в Благородный пансион при Педагогическом университете. В первый же день подходит ко мне кудрявый мальчик, говорит, что он родной племянник Василья Львовича, что В<асилий> Л<ьвович> пишет к его отцу обо мне, и что он меня познакомит с семейством и братом, недавно вышедшим из Царскосельского лицея.

Так действительно и было; Александр Сергеевич часто приходил к брату; мы сходились большею частию у Кюхельбекера, учившего нас русской словесности и жившего вместе с М. И. Глинкою в мезонине над пансионом. Отличительною чертою Пушкина была память сердца; он любил старых знакомых и был благодарен за оказанную ему дружбу, — особенно тем, которые любили в нем его личность, а не его знаменитость; он ценил добрые советы, данные ему вовремя, не в перекор первым порывам горячности, проведенные рассудительно и основанные не на общих местах, а сообразно с светскими мнениями о том, что есть честь, и о том, что называется честью.

Отношения Пушкина ко мне были основаны на этих чертах его характера.

Граф Соллогуб, общий наш, Пушкина и мой, приятель, знал их; он знал также, что я не раз был замешан Пушкиным в дела подобного рода и кончал их удачно; итак, немудрено, что, по его мнению, мое посредничество в деле Пушкина с Дантесом могло бы отвратить пагубный конец оного. Для тех, которым все это мало известно, расскажу в коротких словах, как Пушкин и я познакомились, сблизились и остались близкими друг к другу.

Я провел детство в Москве; один тогда из главных предметов учения была тогда мифология; я ей учился по аббату Лионе — «Traite de mythologie, par l’abbe Lyonnais». В этой книге нет ни одного бога, про которого автор не сказал бы, что поэты ему приписали такую-то власть, что поэты производили его от таких-то или представляют его таким-то, и так далее. Словом, я возымел высокое мнение об личностях, которые чуть ли не производили в боги и называются — Поэтами!

Возвратившийся в Москву Василий Львович Пушкин, очень знакомый с моим семейством, стал часто к нам ездить. Про него говорили: «c’est un Poete!!!», с каким благоговением я стал смотреть на него!!! Это было первое впечатление; впоследствии меня привлекли к нему рассказы о Париже, Наполеоне, других знаменитостях, с которыми меня знакомили книги; сверх того, он стал обращать внимание на меня, учил меня громко читать, как читывал Тальма, и сцены из французских трагиков, и «Певца» Жуковского, и оду Карамзина «Конец победам, богу слава» и даже слушал и поправлял мои вопросы! Как же мне было не любить этого доброго Василья Львовича?

↓

М. П. ПОГОДИН[29

]

ИЗ «ДНЕВНИКА»[30

]

1826

Сентябрь: 9. <...> Пушкин приехал! Ехать к нему, убедил Веневитинова, он поехал одеваться. — Я оделся. — Воротился и отговорил (что за поклонение, как примет и проч.) <... >

10. <...> Веневитинова чрез Соболевского зовет Пушкин слушать «Годунова» ввечеру. Веневитинов, верно, спрашивал у Соболевского, нельзя ли как-нибудь faire пригласить меня и, верно, получил ответ отрицательный. Мне больно или завидно. Зачем же не хотел познакомиться со мною и проч. Слушал рассказы об нем. Веневитинов поехал к нему с визитом. Они обещались приехать ко мне. У них читали еще песни Беранже с удовольствием. После думал о себе. Веневитинов может говорить с Пушкиным, а я что буду с своими афоризмами?[31

] Да ведь и у Пушкина афоризмы. Думал о журнале с Пушкиным. Славное бы дело! Дожидался их — целый день они там. Думал об обеде в честь Пушкину. <...>

11. <...> Веневитинов рассказал мне о вчерашнем дне[32

]. «Борис Годунов» — чудо. У него еще «Самозванец», «Моцарт и Сальери», «Наталья Павловна», продолжение «Фауста», 8 песен «Онегина» и отрывки из 9-й <?> и проч.[33

]. «Альманах не надо издавать, — сказал он, — пусть Погодин издаст в последний раз, а после станем издавать журнал, — кого бы редактором, а то меня <(?)> с Вяземским считают шельмами». — «Погодина», — сказал Веневитинов. «Познакомьте меня с ним и со всеми, с кем бы можно говорить с удовольствием. Поедем к нему теперь». — «Нет, его нет дома», — сказал Веневитинов. «Надо отнять скиптр глупости от Полевого и Булгарина» — и пр. Веневитинов к чему сказал ему, что княжна Александра Ивановна Трубецкая известила его о приезде Пушкина и вот каким образом: они стояли против государя на бале у Мармона. «Я теперь смотрю de meilleur oeil¹ на государя, потому что он возвратил Пушкина». — «Ах, душенька, — сказал Пушкин, — везите меня скорее к ней». С сими словами я поехал к Трубецким и рассказал их княжне Александре Ивановне, которая покраснела как маков цвет. Рассказал ей и все слышанное. В 4 часа отправился к Веневитинову. Рассказы о визите к Трубецким и проч., потом говорили о предчувствиях, видениях и проч. Веневитинов рассказывал о суеверии Пушкина. Ему предсказали судьбу какая-то немка Кирнгоф и грек (papa, oncle, cousin) в Одессе. «До сих пор все сбывается, например, два изгнания. Теперь должно начаться счастие. Смерть от белого человека или от лошади, и я с боязнию кладу ногу в стремя, — сказал он, — и подаю руку белому человеку». Между прочим приезжает сам Пушкин. Я не опомнился. «Мы с вами давно знакомы, — сказал он мне, — и мне очень приятно утвердить и укрепить наше знакомство нынче». Пробыл минут пять — превертлявый и ничего не обещающий снаружи человек. Завтра к нему обещался везти Веневитинов из университетского дежурства.

12. На дежурство, — читал там корректуры, был у Мерзлякова, говорил об Университете и опале и проч... Веневитинов не заезжал за мною к Пушкину. Пошел домой, он навстречу, и поехали вместе домой. «Не умный ли я человек, — сказал он, — я поехал к Пушкину один, я хотел, чтоб он формально пригласил вас, так и сделалось. Лишь только я приехал, он спросил: «А где же Погодин?» — и пр. «Когда же поедем мы?» — «Когда хотите, завтра праздник на поле, нынче повидайтесь вы в театре — и проч. Пушкин обедает нынче у Яра». Довезя домой меня, он поворотил опять на Лубянку. После обеда я пошел нарочно посмотреть, не у Яра ли и он. Кажется. — Что это значит? — Читал Турго. Смотрел «Аристофана»[34