Федор Михайлович Достоевский

Достоевский вынес много хороших впечатлений из детства, но одно из них приобрело значение символа веры в русский народ. Когда Достоевскому было девять лет, родители приобрели небольшое имение — две маленькие деревеньки Даровое и Черемошня близ Зарайска в Тульской губернии, и с тех пор дети с матерью проводили летние месяцы в деревне. Мальчик Достоевский видел жизнь трудового русского крестьянина. Как-то в августовский день он блуждал в густом кустарнике и вдруг услышал (или ему почудилось) страшный крик: «Волк бежит!» Он со всех ног бросился из леса и оказался на поляне, где мужик Марей па хал землю. Федя Достоевский бросился к нему и схватил его за рукав, дрожа всем телом и повторяя одно и то же «Волк бежит!» Мужик Марей стал ласкать его и успокаивать: «Что ты, что ты, какой волк, померещилось… Христос с тобой, окстись… Уж я тебя волку не дам!» И мужик Марей перекрестил дрожащего мальчика.

Это воспоминание на всю жизнь сохранилось в Достоевском. «Уж я тебя волку не дам», — он всегда верил, что простой русский народ не «даст его волку», защитит и не обманет его веры в Россию.

Родители рано начали обучать его, и с ним, как и с другими детьми, занимались мать и дьякон. Затем он в 1833 году вместе с другом-братом Михаилом стал ежедневно ездить в полупансион к французу Сушарду (быт этого заведения изображен в романе «Подросток»), но продолжал жить в семье (к Сушарду ездили по утрам и возвращались к обеду), которая заботилась о его воспитании и продолжала заботиться и тогда, когда (в 1834 году) тринадцатилетнего мальчика отдали в частный пансион Леонтия Ивановича Чермака, — и тогда Достоевский со своим братом Михаилом проводили каждую субботу и воскресенье дома, да и в самом пансионе он продолжал жить теми же интересами, которые в нем воспитали его родители. Он много читал, прочел Шиллера, В. Скотта, Державина, Жуковского, Пушкина, Нарежного, Вельтмана, Загоскина, Гоголя, Лермонтова— это была настоящая страсть к чтению, — но не сближался с товарищами и дружил только со своим верным другом— братом Михаилом.

Последний год пребывания в пансионе был трудным для юноши Достоевского: 29 января 1837 года умер Пушкин, 27 февраля он лишился своей любящей и самоотверженной матери. Достоевский узнал о смерти Пушкина через месяц после смерти матери. Кончину Пушкина он пережил как большое национальное и личное горе (хотя ни разу и не видел поэта). Достоевский говорил брату, что если бы он не носил уже траура по матери, то попросил бы у отца разрешения носить траур по Пушкину и, конечно, отец дал бы ему это разрешение.

После смерти от чахотки тридцатисемилетней Марии Федоровны Достоевской на руках мужа осталось семеро детей. Потеря жены потрясла и сломила Михаила Андреевича Достоевского. Еще не старый, сорокавосьмилетний, ссылаясь на трясение правой руки и ухудшавшееся зрение, он отказывается от предложенного ему наконец повышения по службе со значительным окладом. Он вынужден подать в отставку, не выслужив двадцатипятилетия, и оставить квартиру при больнице (своего дома в Москве у них не было). Тогда же, как-то вдруг, осознается материальный кризис семьи, дело не просто в бедности — предвидится разорение. Одно их небольшое имение, более ценное, заложено и перезаложено, теперь идет в залог и другое — совсем ничтожное. А отцу предстояло поставить на ноги и вывести в люди семерых.

Родители давно задумывались о будущем старших сыновей. Они знали о литературных увлечениях Федора и Михаила и всемерно поощряли их. Собирались было поместить их в Университетский благородный пансион, который был ступенью для поступления в университет. Теперь братья учились у Л. Чермака — в одном из лучших пансионов Москвы, славившемся «литературным уклоном». После его окончания Достоевские должны были бы поступить в Московский университет, однако смерть матери и материальная нужда изменили эти планы.

Университет давал образование, но не положение. Для сыновей бедного дворянина был выбран иной путь. Михаил Андреевич Достоевский решил определить Михаила и Федора в Главное инженерное училище в Петербурге.

В военное заведение, состоявшее под управлением великого князя Михаила Павловича, ежегодно принималось «по штату» (на полное содержание от казны) 96 кондукторов (так назывались воспитанники младших классов). За поступивших же сверх штата вносилось единовременно 800 рублей. По существовавшей форме желавший поступить адресовал прошение свое, с указанием чина отца, непосредственно императору — шефу училища.

Сыновей было двое, это осложняло дело, и М. А. Достоевский решается хлопотать по начальству, пишет прошение на высочайшее имя, униженно отмечая: «по многочисленному семейству моему и бедному состоянию». И хотя император начертал: «Оба приняты быть могут», однако царское обещание исполнено не было. Из двух сыновей М. А. Достоевского примут лишь одного Федора и не «по штату», а с внесением единовременной суммы. Федор напишет отцу: «Мы, которые бьемся из последнего рубля, должны платить, когда другие, дети богатых отцов, приняты безденежно».

С отцом Федор больше не увидится. Через два года придет письмо о близящемся разорении, а за письмом — известие о безвременной кончине отца. Федор напишет Михаилу: «Теперь состояние наше еще ужаснее… есть ли в мире несчастнее наших бедных братьев и сестер?»

Прожив пятнадцать с половиной лет в Москве, в казенной квартире отца, врача московской Мариинской больницы для бедных, Федор Достоевский вместе со старшим братом Михаилом был отвезен в мае 1837 года в Петербург и помещен в пансион К. Ф. Костомарова на Литовском проспекте, 17, для подготовки к поступлению в Главное инженерное училище.

Через сорок лет Достоевский вспоминал в «Дневнике писателя» о своей первой поездке в Петербург: «Мы с братом стремились тогда в новую жизнь, мечтали о чем-то ужасно, обо всем „прекрасном и высоком”,— тогда это словечко было еще свежо и выговаривалось без иронии. Мы верили чему-то страстно, и хоть мы оба отлично знали все, что требовалось к экзамену из математики, но мечтали мы только о поэзии и о поэтах. Брат писал стихи, каждый день стихотворения по три, и даже дорогой, а я беспрерывно в уме сочинял роман из венецианской жизни. Тогда, всего два месяца перед тем, скончался Пушкин, и мы дорогой сговаривались с братом, приехав в Петербург, тотчас же сходить на место поединка и пробраться на бывшую квартиру Пушкина, чтобы увидеть ту комнату, в которой он испустил дух».

В этой поездке в Петербург мечтатель и романтик, каким был тогда Достоевский, на станции в Тверской губернии впервые столкнулся со страшной русской действительностью. «Ямщик тронул, но не успел он и тронуть, — вспоминает Достоевский в том же «Дневнике писателя», — как фельдъегерь приподнялся и молча, безо всяких каких-нибудь слов, поднял свой здоровенный правый кулак и, сверху, больно опустил его в самый затылок ямщика. Тот весь тряхнулся вперед, поднял кнут и изо всей силы охлестнул коренную. Лошади рванулись, но это вовсе не укротило фельдъегеря. Тут был метод, а не раздражение, нечто предвзятое и испытанное многолетним опытом, и страшный кулак взвился снова и снова ударил в затылок. Затем снова и снова, и так продолжалось, пока тройка не скрылась из виду. Разумеется, ямщик, едва державшийся от ударов, беспрерывно и каждую секунду хлестал лошадей, как бы выбитый из ума, и, наконец, нахлестал их до того, что они неслись как угорелые… Эта отвратительная картинка осталась в воспоминаниях моих на всю жизнь. Я никогда не мог забыть фельдъегеря, и многое позорное и жестокое в русском народе как-то поневоле и долго потом наклонен был объяснять уже, конечно, слишком односторонне…»

Кляча, умирающая под ударами Миколки в сне Раскольникова в романе «Преступление и наказание», весь этот образ жестокости и мучительства — воспоминания о фельдъегере 1837 года.

16 января 1838 года Федор Достоевский был зачислен в училище и перебрался в Инженерный замок, в котором оно располагалось. Михаилу было отказано в приеме по состоянию здоровья, и он поступил на службу по прошению в С.-Петербургскую инженерную команду, но через три месяца, в апреле, был откомандирован в Ревельскую инженерную команду. Братья расстались.