Поль Верлен

Поскольку четвертого декабря стояла теплая и сухая погода, г-жа Верлен решила прогуляться с сыном по бульварам. Кое-где поговаривали о волнениях, но, казалось, все было спокойно, по крайней мере, в Батиньоле. На Итальянском бульваре было много народу. Толпа, враждебно настроенная по отношению к Наполеону III, скандировала его прозвище: СОЛ-ДА-ФОН! СОЛ-ДА-ФОН! Кто-то кричал, кто-то свистел. Чуть поодаль группа людей перекрыла движение. Вдруг все громко грянули «Марсельезу», после нее — «Песнь жирондистов». Оказывается, это ужасно весело, — государственный переворот! Для Поля это был настоящий праздник — он пел, приплясывал от радости и кричал со всеми: СОЛ-ДА-ФОН! Но мать заставила его замолчать. Вдруг толпа качнулась назад, кто-то в панике крикнул: «Спасайся кто может!» Прямо на них неслась полиция. Ребенок, испугавшись, прижался к матери, и толпа понесла их к разбитой вдребезги витрине какого-то магазина. Когда полиция расчистила бульвар, г-жа Верлен с сыном побежали в Батиньоль по улицам Сен-Лазар и Бланш. В течение всей своей жизни, как мы это увидим дальше, Поль Верлен будет панически бояться толпы.

После государственного переворота он тяжело заболел — дифтерийная ангина. У него был сильный жар, он пребывал в состоянии, которое сам называл «наслаждение небытием», а иногда ему снились кошмары: из таблицы умножения вылезали чудовища и шли сражаться с супрефектами! Можно представить, как нежно за ним ухаживала мать. Именно тогда зародилась его любовь к ней; несмотря на все раздоры, он сохранит это чувство на всю жизнь. На тот момент эта любовь ограничивалась тем, что он без единого слова глотал самые противные лекарства.

— Нужно будет поместить молодца в пансион, — говорил о сыне капитан. Поскольку его жена предпочитала экстернат, был найден компромисс: он будет на полном пансионе, но не в лицее, а в частной школе, где учеников водят на занятия в разные средние учебные заведения. Так они смогут навещать его каждый день. В школе Ландри, расположенной в доме номер 32 по улице Шапталь, учеников водили либо в коллеж Шапталь, либо в императорский лицей Бонапарта (теперь Кондорсе) на улице Комартен ^[20]. Эта школа подходила еще и тем, что ее директор, офицер Национальной гвардии в отставке, установил в ней режим самой настоящей казармы. К тому же выпускниками школы были такие люди, как Сент-Бев и инженер де Лаппаран.

— Подумай только, ты будешь удостоен чести носить форму, — сказал отец «молодцу», чтобы подбодрить его.

Мальчик испытывал гордость от того, что с ним разговаривали, как с мужчиной, а поцелуи матери и кузины Элизы, которой тогда было шестнадцать лет, утешили его. Итак, октябрьским вечером 1853 года Поля в возрасте девяти с половиной лет отвели к Ландри. Принявший его воспитатель, не зная, что с ним делать, отправил его в «средний» класс, возвращавшийся из лицея Бонапарта. Этот класс составляли ученики, получившие наказание. В мрачной комнате классный наставник заставлял их читать по слогам имена персонажей «Путешествия в Аид» из «Телемахиды». Скоро зажгли керосиновые лампы. Стало жутко, класс как будто в самом деле спускался в Аид. Поль почувствовал комок в горле и едва не расплакался. Прозвенел звонок к обеду. Ученики, направляясь строем в столовую, толкались, хихикали и издевались над новеньким; никто не захотел с ним говорить. Его посадили к «маленьким» за черный мраморный стол. Перед едой прочитали молитву, после чего им подали жирный суп, вареную говядину с красной фасолью и на десерт — сморщенное зеленое яблоко. В его красивый серебряный стаканчик с выгравированными инициалами налили какой-то пикет [21].

Терпеть это было выше человеческих сил!

Покончив с ужином, ученики, находящиеся на полупансионе, возвращались к себе. Поль украдкой вышел с ними и, очутившись на улице, с непокрытой головой побежал домой. Он бежал, охваченный паникой, в тумане, сквозь который едва виднелись огни газовых фонарей. Когда он дернул за шнурок звонка, его сердце было готово выскочить из груди. Ему открыла бонна. Оттолкнув ее, он, плача и икая, бросился к матери. В тот вечер у них был гость — брат Элизы, Виктор Монкомбль. Его часть стояла в Венсене. Это был маленький коренастый человек с по-военному закрученными кверху усами. Он был одет в темную форму стрелка-пехотинца. Маленького беглеца накормили супом из тапиоки, курицей и пирогом, и, по обыкновению, угостили стаканом красного вина; после этого он наконец успокоился. Его не стали ругать, но за десертом отец и кузен, оба военные, с иронией говорили о трусах и дезертирах. Он им пообещал вернуться на следующий день к Ландри, но при условии, что его проводят. Сделать это поручили Виктору.

— Ты же мужчина, черт возьми! — говорил тот по дороге. — Не забывай, что ты из семьи военных, для которых честь превыше всего. Ты тоже должен пройти через казарму. Никого не бойся, будь смелым и вежливым, но не позволяй обижать себя, и все пойдет как по маслу!

Его записали в подготовительный класс, где он проучился два года. Мать и отец каждый день приходили к нему и приносили разные лакомства. Ничто не доставляло ему такого удовольствия, как зеленая фасоль в стеклянной банке с маслом и уксусом. А по четвергам родители приносили для него на кухню отбивную или бифштекс, так как пятница была в пансионе постным днем, а мальчику надо было набираться сил.

Поль очень плохо знал латынь, и ему пришлось заниматься с репетитором. «Папаша Ландри», одетый в халат и круглую бархатную шапочку, давал в своем кабинете уроки лентяям и отстающим.

— Ученик Верлен, — сказал он однажды, — проспрягайте глагол legere [22].

Lego. Jegavi…

Как-как?

Ему подсказали: lexi.

— Что вы там бормочете?.. lexi?

Он едва увернулся от связки ключей и словаря, которыми запустил в него директор.

— В карцер, молодой человек!

По звонку явился служащий, обязанностью которого было зажигать лампы, за что его прозвали «фитильщик». Он отвел Поля в классную комнату и запер на два часа. Там несчастный смог, чуть не плача, как следует поразмыслить о перфекте legi от глагола legere и убедиться, насколько Виктор был прав, когда говорил о казарме.

Достоверных сведений об этом периоде очень мало, и поэтому нельзя не упомянуть о длинном письме капитана Верлена от 23 апреля 1855 года своему другу, г-ну Перо, бургомистру Пализёля. В этом письме он настойчиво приглашает его двадцатитрехлетнего сына Эктора посетить выставку во Дворце Промышленности на Елисейских Полях. Он пишет, что будет счастлив принять у себя «славного молодого человека, которого все мы любим так же, как и Поля, что само по себе уже говорит о многом». Он также добавляет, что Эктор может взять с собой Луизу (имеется в виду Луиза Гранжан), или Жюли (Эврар), или сестру Клариссу. «В случае необходимости кого-нибудь можно будет поместить к Элизе. Я думаю, что они не подерутся» ^[23]. Приехал ли Эктор в Париж — неизвестно.

В октябре 1855 года Поля в возрасте одиннадцати с половиной лет приняли в седьмой класс начальной школы. Он попал в группу, которая ходила на занятия в лицей Бонапарта. Была и другая группа, посещавшая занятия в коллеже Шапталь, за что входивших в ее состав учеников прозвали «шаптальцами». Группы жили отдельно, однако свободное от занятий время проводили вместе.

В течение семи последующих лет Поля каждый день, кроме четверга и воскресенья, утром и вечером водили в лицей на улице Комартен. Вот что об этом рассказывает Эдмон Лепеллетье: «Длинною неровною шеренгою школьники с гамом шли по улицам Бланш, Сен-Лазар и Комартен. Их сопровождал лохматый, плохо обутый воспитатель, которому хотелось поскорей пойти выкурить сигару и выпить рюмку абсента в кабаке на площади Сен-Круа. Там он проводил время до десяти часов, когда пора было забирать учеников из лицея и отводить обратно в пансион» ^[24].