Курс — океан

Капитан Воронин заносит 1 октября в свой дневник следующие пессимистические строчки: «Чего можно ожидать от этой изнурительно тяжелой работы? Положительных результатов ждать нельзя было, так как своими силами вывезти 150 000 тонн льда мы, конечно, не могли. Так говорит здравый смысл». Но тут же продолжает, подсластив это горькое признание нотками оптимизма: «…но ведь нельзя же и рук опускать! Думать о зимовке еще рано. Кромка льда близко от нас, и свободная вода манит к себе…»

И Арктика отступила. Нет, не аммонал, не кирки и лопаты, не нечеловеческие усилия людей сыграли здесь роль. Переменился ветер, пришел в движение лед, появились разводья. Начался медленный дрейф ледяного поля, в котором находился «Челюскин». Но аврал продолжался: надо было расколоть этот ледяной массив и вырвать из него пароход. Наконец победа одержана, и «Челюскин» под громкие «ура!» медленно двинулся на юго-восток.

Но радость оказалась недолгой. Уже через четыре дня у мыса Сердце-Камень «Челюскин» вновь попал в ледовый плен, и его носило в разных направлениях 20 дней — с 8 по 28 октября.

Трагедия заключалась в том, что транспортному неледокольному пароходу пришлось в одиночку бороться с полярной стихией — на трассе Северного морского пути не оказалось ледокола, чтобы прийти к нему на помощь. Правда, с востока был послан ледорез «Ф. Литке», но пробиться к «Челюскину» не смог.

А «Челюскина» продолжало носить по Чукотскому морю, и с каждым днем становилось все яснее, что зимовка неизбежна, и участники экспедиции начали основательно готовиться к ней. Этот момент наступил 3 декабря, когда «Челюскин» сделал последнее, но безуспешное усилие продвинуться вперед и механики остановили машину. Шмидт созвал весь коллектив и объявил о начале зимовки. Челюскинцы не сидели без дела. Они продолжали нести вахты как на пароходе, так и возле него, создавали аварийные запасы продовольствия и строительных материалов, регулярно передавали на Большую Землю метеосводки, ученые изыскивали возможности проводить свои наблюдения. Работали различные кружки, а О. Ю. Шмидт читал курс высшей математики.

Теперь «Челюскина» несло со льдами в море уже к северу от острова Колючин. Линия его дрейфа представляла замысловатые зигзаги. Периодически происходили передвижки и сжатия льдов, на корпусе «Челюскина» появлялись новые раны. Последнее сжатие, роковое для «Челюскина», произошло 13 февраля 1934 года. Огромный вал торосистого льда высотой 8 метров обрушился на пароход, за ним другой, третий. Был объявлен аврал, на лед срочно начали выгружать аварийные запасы. Пароход стало ломать, вода начала заливать машинное отделение, каюты. Был дан приказ: всем на лед.

Ширшов вместе со всеми помогал сгружать на лед мешки и ящики с продовольствием, палатки, ценное оборудование, одежду, научные приборы. Вдруг вспомнил, что оставил в каюте свой дневник, и стремглав бросился за ним. Пробегая по коридору, он неожиданно увидел Д. И. Васильеву, которая спокойно укачивала своего ребенка. Петр Петрович закричал ей:

— Дора, почему вы не выходите на лед, ведь судно гибнет!

Васильева спокойно ответила:

— Я жду мужа, он обещал, когда будет надо, прийти за нами…

Но В. Г. Васильев был занят авральной работой. И Ширшов, забыв о своем дневнике, помог Васильевой с ребенком спуститься на лед. Через несколько мгновений пароход погрузился в воду и ушел на дно. Журналист Б. В. Громов вспоминает:

«Мела пурга, ревел штормовой ветер, густо опускались сумерки над погибавшим пароходом. Сто четыре человека неподвижно стояли на льду, с болью наблюдая агонию „Семена Челюскина“. Что ожидало нас дальше, что придется еще испытать? На этот вопрос никто бы не смог ответить…»

Не было ни паники, ни растерянности. Прошло совсем немного времени, и на льду закипела работа: люди стали разбивать палатки, устраивать свою жизнь на ледяном поле — ни один человек в те мгновения не мог знать, сколько времени продлится такая жизнь. Собирались группами, общими усилиями устраивали свое жилье. Группа Б. В. Громова: П. П. Ширшов, Ф. П. Решетников, научные работники Я. Я. Гаккель, П. К. Хмызников, кинооператор А. М. Шафран, писатель С. А. Семенов — дружно взялась за работу и вскоре установила брезентовую палатку, принесла в нее спальные мешки, теплую одежду. Едва устроились на ночлег, неожиданно появился новый жилец — радист Э. Т. Кренкель попросился к ним со своей аварийной радиостанцией. Конечно, друзья потеснились и отвели ему место. Теперь только через его рацию жители «лагеря Шмидта» (так окрестили палаточный городок, возникший на льду у места гибели парохода) могли установить и держать связь с Большой Землей.

Правительство не оставило челюскинцев в беде. Как только была получена в Москве радиограмма О. Ю. Шмидта о гибели парохода, была создана правительственная комиссия по спасению челюскинцев во главе с заместителем председателя СНК СССР В. В. Куйбышевым. На спасение терпящих бедствие людей были посланы самолеты, направлены ледоколы. В Арктику вылетел уполномоченный правительственной комиссии бывалый полярник, заместитель начальника Главсевморпути Г. А. Ушаков. Следует учесть, что дело происходило зимой, все операции надо было проводить в непривычных сложных зимних условиях. Люди жили спокойно в «лагере Шмидта», так как они знали, что Родина их не оставит в беде и день спасения непременно придет. Не было ни паники, ни уныния, каждому находилось дело. Деловой настрой исходил прежде всего от руководителя экспедиции О. Ю. Шмидта.

«В челюскинской эпопее вся его человеческая сущность проявилась особенно ярко. Шмидт ненавидел бездействие. Человек неуемной энергии, он всегда был готов к активному отпору — стихии ли, человеческой ли косности. Он всегда предпочитал не ждать помощи со стороны, а находить выход, надеясь на свои силы… Люди стремились к общению с ним, но волей-неволей шире, активнее, глубже, душевней общались друг с другом, а это не позволяло замыкаться в себе…» [3]

В эти дни, как никогда, возросла роль Э. Т. Кренкеля. В его руках была только маленькая аварийная радиостанция. Работать ему приходилось в тесной брезентовой палатке при температуре близкой к температуре наружного воздуха, а единственным источником света был фонарь «летучая мышь». Позже приняли меры, чтобы как-то утеплить палатку, сделали в ней камелек: он несколько поднимал днем температуру, но из-за постоянных ее перепадов аппаратура выходила из строя, приходилось часто ее сушить, вплоть до того, что Кренкель спал, тесно прижавшись к ней, чтобы согревать ее теплом своего тела. Кренкелю и его помощнику радисту С. А. Иванову пришлось работать в невероятной тесноте, проявлять истинно виртуозное искусство, чтобы с помощью своей маломощной рации держать связь с Москвой через промежуточные радиостанции в поселках Ванкарем и Уэлен.

Петр Петрович в те дни часто вспоминал слова В. Ю. Визе, сказанные им год назад, когда «Сибиряков» дрейфовал во льдах: «Нет худа без добра». Он регулярно опускал свои сетки, доставал и описывал планктон. Но не ограничивался только ловом планктона, а помогал другим научным работникам собирать материал, осваивая методику их работ, интересовался их результатами. Чаще всего он помогал брать пробы и описывать материал гидрологу П. К Хмызникову и гидрохимику П. Г. Лобзе. Кто-то спросил Ширшова:

— Неужели вам мало вашего планктона и вы занялись еще гидрологией и химией?

— Да, — отвечал Ширшов, — одного планктона мне мало, ведь в природе, в том числе и в море, все процессы взаимосвязаны. Развитие планктона зависит от среды, в которой он обитает: от температуры и солености воды, от ее химического состава, даже от динамики водных масс. Зная эти показатели, я смогу заранее сказать, благоприятны или нет эти воды для обитания и развития планктона. Ведь планктон — пища многих морских организмов. Следовательно, она может служить для оценки биологической продуктивности той или иной морской акватории. Поэтому я стою за комплексность исследований, так как и планктон, и гидрология или гидрохимия сами по себе еще мало о чем говорят, а их надо рассматривать и изучать во взаимосвязи в едином комплексе…