Лопе де Вега

На сей раз предметом страсти Лопе стала премиленькая вдовушка, одна из типичных обитательниц новой столицы, едва достигшая тридцатилетнего возраста, очень эффектная, с превосходной атласной кожей, наделенная тем особым «запахом женщины», который мгновенно разлился по истерзанной душе Лопе. Обладавшая некоторым состоянием, она испытывала свои чары в довольно неопределенном и странноватом слое общества, где пересекались представители особого мирка завсегдатаев игорных домов и… священнослужители. Донья Антония Трильо де Армента, так звали эту даму, в свое время вышла замуж за некоего Луиса Пуче (следует заметить, что Пуче — кастильский вариант каталонской фамилии Пуиг, очень распространенной в Барселоне, откуда и был родом сей господин). Отцом дамы был лейтенант Алонсо де Трильо, матерью — донья Мария де Ларедо. Донья Антония была прихожанкой церкви Сан-Себастьян, в которой и обвенчалась 28 января 1582 года. В этом приходе, как мы увидим, будут происходить дальнейшие события жизни Лопе, в этой же церкви состоится заупокойная служба во время его похорон. «Генеральный штаб» доньи Антонии располагался на Калье-де-лас-Уэртас, ибо на этой улице она владела несколькими домами, и Сервантес, похоже, жил какое-то время в одном из них; сама же она занимала дом на углу Пласуэла-дель-Матуте, тоже принадлежавший ей. Она была совершенно независима, ибо потеряла отца, мать и мужа, и из всей родни у нее осталась лишь очень верующая сестра, монахиня, донья Каталина, заточенная в стенах монастыря Санта-Инесс в городке Эсиха в Андалусии. Отношения с церковью у самой доньи Антонии были совершенно иными. Донья Антония де Трильо была вхожа в круги служителей церкви, где у нее было немало влиятельных покровителей, но присущая этой даме живость характера составляла резкий, странный и несколько забавный контраст с этой средой. Можно предположить, что Лопе, также общавшийся с представителями этих кругов, среди которых после возвращения нашел немало старых друзей, и познакомился с этой дамой у кого-нибудь из общих знакомых. Иногда представители этого круга встречались в местах, иносказательно именовавшихся «домами бесед», и донья Антония содержала одно из таких заведений в принадлежавшем ей доме. Там можно было встретить самое смешанное общество, там попадались и весьма подозрительные, если не сказать темные, личности, которых привлекали туда азартные игры и самые разнообразные утехи. Лопе был далеко не последним, кто блистал там и обратил на себя внимание в ходе этих развлечений. По причине своей известности он не мог остаться незамеченным и однажды привлек внимание нескольких бывших воздыхателей дамы своего сердца, имевшей богатый любовный опыт и богатое прошлое в сфере пылких чувств. Один из них, очень недовольный тем, что на его глазах даму веселил, обхаживал и приводил в восторг сей красивый и статный поэт, затмевавший всех тонким умом, принялся громко осуждать поведение, сегодня кажущееся обществу вполне приемлемым и допустимым, а тогда находившееся под запретом, то есть под официальным запретом, разумеется. Вот так и случилось, что имя Лопе де Вега еще раз появилось в списке лиц, против коих по искам были возбуждены дела в суде города Мадрида. Имя Лопе фигурировало рядом с именем доньи Антонии де Трильо по обвинению в незаконном сожительстве. В те времена правосудие вовсе не шутило с внебрачными связями, и если бывало доказано, что такие отношения действительно имели место, то каралось сие преступление изгнанием либо пребыванием на галерах, и оба эти наказания могли сопровождаться публичной поркой кнутом или плетьми. Власти предпринимали всяческие устрашающие меры потому, что в чрезвычайно религиозной католической Испании случаи внебрачных связей все множились, и дошло до того, что их количество уже едва не превосходило число таких случаев во Франции.

Итак, неужели Лопе вновь грозило изгнание? К счастью, дело это не получило дальнейшего развития и не имело печальных последствий, потому что человек, подавший иск, не нашел поддержки у какого-нибудь племянника кардинала, вроде Перрено де Гранвелла, пришедшего на помощь Херонимо Веласкесу, а также и потому, что обвиняемые в преступном сожительстве донья Антония и Лопе нашли поддержку если не у кардинала, то по крайней мере у нескольких влиятельных покровителей. Короче говоря, дело закончилось ничем: не было ни изгнания, ни галер, ни наказания плетьми. От него остался лишь легкий привкус скандала и так называемый автограф Лопе, то есть написанный его рукой сонет, посвященный донье Антонии. Приведем из него несколько строк не только потому, что он связан с эпизодом из жизни Лопе, но и потому, что этот сонет — занимательный образчик метода, к которому Лопе не раз прибегал в своем творчестве, а именно по нескольку раз использовал одно и то же произведение, меняя в нем имена. Так, этот сонет, написанный, без сомнения, для Елены Осорио, он посвятил Антонии, как он потом еще не раз проделывал, посвящая его другим дамам; впоследствии он вставил этот сонет в одну из своих комедий под названием «Командоры Кордовы», а также посвятил его прекрасной Камиле Лусинде.

Вероятно, донье Антонии было очень приятно увидеть свое имя в этом стихотворении (конечно, не следует забывать о том, что это стихотворение — своеобразное «готовое платье» в стиле и духе Петрарки и неоплатонизма), перед силой и очарованием которого ни одна женщина того времени не могла устоять.

Как бы там ни было, угроза возбуждения уголовно наказуемого дела в суде, вероятно, произвела разрушительное действие на эту любовную связь, длившуюся не дольше, чем театральная интермедия. Возможно, Лопе наконец-то понял, что его известность никоим образом не совместима с жизнью, как говорится, вне закона, в подполье или в изгнании. Известность отныне как бы выставляла его в витрине, перед взорами общественного мнения, которое, по правде говоря, проявляло к нему максимум снисходительности. Но в литературных кругах дело обстояло иначе, ибо его дорогие собратья по перу зорко следили за ним и ждали лишь удобного случая, чтобы ему навредить. Действительно, Лопе было тридцать пять лет, он был знаменит и вызывал у литературных соперников чувство злобной досады и зависти. Понимал ли он, что его не пощадят, как только представится случай свести с ним счеты?

Быть может, именно по этой причине Лопе почти совсем не жил в Мадриде? Следует признать, что в тот год в столице царила настоящая паника, вызванная угрозой распространения смертоносных болезней. Говорили об эпидемии кори, оспы или чумы, которая могла вскоре обрушиться на город, и в Мадриде начался настоящий феномен, именуемый исходом. Так, вероятно, Лопе оказался в Толедо. Там он написал новую комедию под названием «Безумная любовь», под которой и поставил свою подпись 4 июня 1597 года. Пьеса эта отличается необыкновенной легкостью стиля, на ней словно лежит отблеск истинного литературного счастья, которое Лопе испытывал в Толедо, находясь среди добрых старых друзей. Лопе состоял членом литературного кружка (по обычаю того времени именовавшегося академией), которым руководил кардинал дон Бернардо де Сандоваль-и-Рохас, привлекавший в этот кружок писателей, которых он поддерживал и которым оказывал покровительство. Люди тонкого ума проявляли себя там самым лучшим образом в ходе творческого соперничества, и именно поэтому академия привлекала всех умных и образованных людей, даже если они оказались в Толедо «проездом», как это было с Сервантесом и как случалось с Лопе. В Толедо Лопе приступил к написанию одного из вариантов «Драгонтеи», который завершил уже в Мадриде год спустя. Именно во время пребывания в Толедо до него дошло известие о закрытии корралей в Мадриде, закрытие грозило в дальнейшем и всем театрам Иберийского полуострова. Причиной этого стала смерть доньи Каталины Микаэлы, герцогини Савойской, второй дочери Филиппа II и Изабеллы Валуа. Эта смерть, на год опередившая смерть короля, погрузила все королевское семейство в глубокий траур. Это событие очень сильно повлияло на жизнь королевского двора, где воцарились печаль и мрачная угрюмость не только из-за траура, но и из-за болезни Филиппа II. Следует представить получше, что собой представляла власть короля в последние годы XVI столетия, ведь Филипп II сам признал, что далеко не всё в его власти и далеко не всё он может. Увы, его драгоценного советника и секретаря Матео Васкеса уже не было при нем, он умер в 1591 году. Правда, существовало нечто вроде кабинета министров под названием «хунта», а проведение аудиенций было поручено племяннику короля эрцгерцогу Альберту, а затем его сыну и наследнику титула, будущему Филиппу III. Однако король продолжал подписывать все документы и внимательно следил за всеми государственными делами. Как раз в то время, когда Лопе находился в Толедо, в здоровье Филиппа II наступило ухудшение и он провел пятьдесят три дня в небольшой комнате в Эскориале, неподвижно лежа в постели и испытывая такие муки, что едва мог вынести прикосновения докторов. В результате заражения крови у него на теле появились гнойные фурункулы, и вскоре все тело превратилось в сплошную кровоточащую рану. Несмотря на сильнейший упадок сил, король упорно старался заниматься делами королевства, а также проявлял заботу о тщательнейшей подготовке своих похорон. Капитулировав перед неоспоримыми признаками скорой кончины, он, следуя духу времени, превратил свою опочивальню в настоящий символ отрицания тщеславия, в некий театр, доказывавший, сколь велико непостоянство всего земного. Предавшись смирению и покорности, к которым человека приводит осознание неизбежности «последнего поражения», он, как говорили, повелел положить около себя, на расстоянии вытянутой руки, человеческий череп и поставить около кровати гроб. Он как бы заставлял воплотиться те сильные образы, к коим прибегло Священное Писание, дабы поведать о тщете всего земного. Свидетельства, оставленные впоследствии любимым проповедником короля Франсиско Терронесом и монахами Эскориала, присутствовавшими при его смерти, — документы пронзительные и в то же время назидательные, в коих немало и душеспасительного. Эти свидетели поведали, что, находясь во власти невиданных страданий, которых ничто не могло облегчить, король воззвал о помощи к бесценным священным реликвиям, которые он собирал на протяжении всей жизни и которые повелел возложить на его тело так, чтобы они покрыли его целиком. Затем попросил, чтобы ему принесли плеть для самобичеваний, принадлежавшую его отцу Карлу V и еще сохранившую следы крови императора, а также потребовал, чтобы ему дали распятие, которое его отец держал в руках в миг кончины и которое сжимала в руках его мать, королева Изабелла Португальская, отдавая Богу душу. В то время как Франсиско Терронес и монахи погрузились в молитвы и старались внушить королю мысль об облегчении его участи и умиротворении, каковое должно было принести ему чтение псалмов и молитв, монарх испустил последний вздох. Произошло это 13 сентября 1598 года.