Агенты Коминтерна. Солдаты мировой революции.

Вскоре Б. Д. Михайлов надолго заболел малярией и отошел от персидских дел, а советская республика в Гйляне конвульсировала до ноября 1921 года [247].

Поправив здоровье, Б. Д. Михайлов 15 декабря 1920 года принял участие в совещании Кавказского бюро РКП(б), единогласно принявшем решение о вторжении в меньшевистскую Грузию. Оно состоялось в феврале 1921 года, когда части Красной армии перешли границу с целью оказания помощи вспыхнувшему в районе города Шулавери восстанию. 25 февраля в Тифлисе был поднят красный флаг, а правительство Ноя Жордания эвакуировалось в Батум, чтобы оттуда на французском пароходе в сопровождении итальянского миноносца отправиться в Париж.

Военную службу Б. Д. Михайлов завершил в апреле 1921 года на посту члена РВС Туркестанского фронта. Из-за нового приступа малярии и обострения туберкулеза ему предоставили отпуск, а в июне 1921 года перевели на дипломатическую работу. Сначала он был послан генеральным консулом в турецкий город Карс, но вскоре переведен в Анкару, где в качестве первого секретаря, а потом советника проработал 6 месяцев. По собственной просьбе вернулся в Россию и весной 1922 года был назначен по предложению ЦК РКП(б) секретарем Союзного Совета Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики. 22 апреля кандидатура Б. Д. Михайлова была формально утверждена Союзным Советом [248].

Новый пост Б. Д. Михайлов воспринял без энтузиазма. Заполняя в марте 1922 года партийную анкету, он заявил напрямую: «На свою теперешнюю работу (секретарь Союзного Совета) смотрю как на временную, хочу на нелегальную работу (партии) за границу, подготовляю себя все время». И действительно, охотно публикуя в ведущей закавказской газете «Заря Востока» статьи по вопросам теории коммунизма и межимпериалистических противоречий, он старательно обходил молчанием «по должности» касавшуюся его проблему: национальный вопрос в Закавказье и строительство федеративного государства. К тому же, судя по прессе, Б. Д. Михайлов часто передоверял право подписи принимаемых Союзным Советом распоряжений своему заместителю В. Орлову-Малахову. Поэтому неудивительно, что уже в марте 1923 года его переместили на партийную работу, избрав вторым секретарем Закавказского краевого комитета РКП(б). Но и на этом посту Б. Д. Михайлов не задержался и снова перешел в аппарат Народного комиссариата иностранных дел, став сначала секретарем, а затем советником советской миссии в Риме.

Секретарь ИККИ швейцарец Жюль Эмбер-Дро, посланный в январе 1924 года в Италию с заданием изолировать сторонников Амадео Бордиги в компартии и укрепить влияние Антонио Грамши, в своих мемуарах упоминал о встречах с Михайловым, отвечавшим, видимо, в миссии за контакты с итальянскими коммунистами. Поскольку отношения между последним и руководством партии оставляли желать лучшего, Ж. Эмбер-Дро попытался их смягчить, выступив в роли посредника [249].

В аппарат Коминтерна Б. Д. Михайлов пришел по постановлению политбюро ЦК РКП(б) от 19 июня 1924 года, то есть в дни, когда в Москве проходил Пятый конгресс Коминтерна. Вместе с ним в распоряжение ИККИ были откомандированы такие известные партийцы, как Б. М. Волин, П. М. Керженцев, Д. З. Мануильский, Г. Н. Мельничанский, М. П. Павлович (Вельтман), Ф. Ф. Петров (Раскольников), В. Г. Сорин, поляки В. Богуцкий, Ю. Лещинский, а также бывший бундовец М. Г. Рафес [250]. Проработав 1,5 месяца заместителем заведующего Агитпропом, Б. Д. Михайлов был послан под псевдонимом Вильямс в Вену представителем Исполкома Коминтерна при коммунистических партиях Балканских стран [251], объединившихся в так называемую Балканскую коммунистическую федерацию (БКФ) на базе существовавшей с июля 1915 года Балканской социалистической федерации. В переписке с Москвой балканское представительство ИККИ скромно именовалось «Компания Смит». Деятельность Вильямса в Вене заслужила одобрение руководства, о чем свидетельствует направленное ему письмо от 29 октября 1924 года. В нем Вильямса информировали о создании по постановлению Секретариата ИККИ комиссии для рассмотрения важнейших балканских вопросов и заверяли, что в ходе ее работы «существенные расхождения с Вами едва ли обнаружатся» [252].

Одним из результатов пребывания Вильямса в Вене стало его знакомство с уже довольно видным тогда болгарским коммунистом Георгием Димитровым, пользовавшимся псевдонимом Виктор. Позже их дороги вновь пересекутся.

В середине января 1925 года Б. Д. Михайлов, поменяв старый псевдоним на Бруно, приехал в Прагу, где в качестве представителя Исполкома Коминтерна развернул борьбу с течением «правых» в компартии Чехословакии. На II съезде КПЧ, состоявшемся 31 октября — 4 ноября 1924 года, им был нанесен чувствительный удар: под давлением прибывшего Д. З. Мануильского, практиковавшего метод шантажа, представители левого меньшинства получили больше мест в Центральном Комитете, чем «правые» (18 против 14). Однако последние все же сохранили сильные позиции и не собирались сдаваться. Самой активной среди «правых» была группа Йозефа Бубника (1897–1957), совмещавшего посты председателя Пражской организации КПЧ и члена Центральной контрольной комиссии партии.

Отправке Б. Д. Михайлова в Прагу предшествовал обмен мнениями на заседании политбюро ЦК ВКП(б). В адресованной Н.И. Бухарину записке Г. Е. Зиновьев делился своими соображениями: «В Чехословакию, я думаю, надо послать троих:

1) Бруно (Михайлов). Все же он всех там знает и будет очень полезен;

2) Стэна [253];

3) через пару недель — Семара. Мануильский по едет после — поближе к съезду.

Слабовато, но лучших нет. Согласен ли ты? Надо опросить т. Сталина.

Г. Зиновьев».

Н. И. Бухарин ответил: «Я согласен. Но предупреждаю: Стэн очень умный парень, хороший «аналитик», но не фракционный борец, не организатор».

«Михайлов — архи-драчун. Пожалуй, будет хороший «синтез», — отреагировал Г.Е. Зиновьев.

Итог обсуждения подвёл И.В. Сталин: «Я согласен на тройку (Семар, Стэн, Бруно) с непременным условием отправить Мануильского немедля. Все дело будет зависеть от того, как будет поставлено дело теперь, в самом начале (в начальной стадии) борьбы. От этого будет зависеть конец, увенчание дела к съезду. Поставить же дело сумеет только Мануильский.

Сталин» [254].

То ли в последний момент И. В. Сталин переменил мнение, убедившись в весомости доводов Г. Е. Зиновьева, то ли Председатель ИККИ решил проигнорировать мнение генсека, но Д. З. Мануильский посетил Чехословакию лишь в мае. Задержался и Ян Стэн, так что Б. Д. Михайлову пришлось действовать самостоятельно.

Первые послания Бруно из Праги призывали Москву к осторожности и терпению. «В общем «левая» довольно слаба в ЦК, — сообщал он в письме от 20 января. — «Правая» работу не саботирует, но, несомненно, потихоньку пытается вести свою фракционную работу. Но эту работу они сейчас не форсируют: будучи политически побиты на последнем съезде, они не выступают открыто, а ведут тактику выжидания: левые, мол, скомпрометируют себя и провалятся сами… Общее впечатление: ЦК не очень-то работоспособен при нынешнем соотношении сил. Но менять это соотношение в пользу левых сейчас опасно, нельзя, пока они путем долгой систематической работы не побьют правые тенденции в толще компартии, завоюют доверие в чешских областях» [255]. Ситуация осложнялась тем, что «правые» пользовались негласной поддержкой ряда членов политбюро и оргбюро ЦК КПЧ. Им сочувствовал и фактический лидер партии, член Президиума ИККИ Богумир Шмераль (1880–1941).